Странно, но при всем своем уме Кларисса была на редкость слепа – ей не приходило в голову обвинить этих двоих: Веблена – гениального художника и Воргис – блистательного редактора в сексуальных домогательствах, когда они держали ее за руку. А между тем в их жестах наблюдалась та самая двусмысленность, какой не было в моем опрометчивом стремлении просто найти в руке Клариссы минутную опору в незнакомой ситуации.

Пока я глазел на толпу гостей, чья-то рука скользнула в карман моих брюк. Я инстинктивно схватил ее за запястье, как сделал бы, чтобы остановить карманника. Это оказалась Мин. Ее жест был в высшей степени сексуальным, но я успел оттолкнуть ее руку, прежде чем ее прикосновение к интимной части моего тела вызвало эрекцию.

– Что ты делаешь?

– Мне нужна зажигалка.

– Я не курю.

– Вот как, жаль. – Она захихикала и обняла меня за талию. – А почему бы тебе не поискать для меня зажигалку?

Прежде чем я успел ответить, Гарри протянул свой золотой «Данхилл» к ее сигарете.

– Привет, я Гарри, – сообщил он, не обращая на меня внимания.

– О, вы опасны! – Она тихонько хихикнула.

– Нет, я Гарри, но я не опасен, – парировал он.

– Значит, это только здесь обитает особый вид неопасных Гарри, – продолжала Мин, пожимая мою руку. Только тогда Гарри посмотрел на меня.

– Я слышал, вы художник, – заметил он.

– Пожалуй, – кивнул я, – но вообще-то у меня другая работа.

– Может, мне стоит взглянуть на ваши картины? – добавил он, снова глядя на Мин.

– Это было бы замечательно.

– Простите, Гарри, но можно нам на секунду уединиться? – прервала его Мин. – Мы с Чарли как раз говорили об одном деле…

– О да. – Он улыбнулся уголками губ.

У него был странно блуждающий взгляд, отвлеченный, но замечающий все до мельчайших подробностей. Он тут же отошел в сторону.

– Что случилось? – спросил я девушку.

– Он просто ужасен!

– Да тут половина гостей таких.

– Нет, он абсолютно ужасен! Может, убил кого-нибудь?

– Не думаю. Он торгует предметами искусства и только.

Она рассмеялась:

– Ты такой забавный, Чарли. Ты когда-нибудь встречался с такой же высокой девушкой, как я?

– Ну, может, с такой же высокой и встречался, – ответил я, – но с такой шикарной – нет.

Она сунула руку в мой карман.

– Ну а теперь что там ищешь?

– Доказательство, что ты не врешь.

Вечеринка у Веблена становилась все более шумной и многолюдной. Прибыл оперный певец, исполнивший странную арию, потрясшую стены студии до основания. Затем приехал Игорь Ренуик, немного сумасшедший поэт в бурнусе и одеянии из лоскутков кожи. Взобравшись на стол, он начал свою поэтическую импровизацию, воспевающую его покровителя Веблена.

Веблен смотрел на него с гордостью – вероятно, грезил о восхищенном обращении Гертруды Стайн к Пикассо.

– О, Дрелла, ты бы дала какой-нибудь Мэрилин сосать мой член, но я бы не допустил этого. Поверит ли этому история? Доказательству моего безумия или моей скромности? Нищета может ли удовлетворить полноту моего пениса? Я просил Джеки, но ты не позволила…

Все собравшиеся слушали этот шедевр затаив дыхание.

– Я есть тот, кто есть, мадам, осколок песни, безумное око, следящее за вами. Я целое небо и просто жалкий клочок. Возьмите меня и играйте мной или выбросите в мусорную корзину…

Пока он самозабвенно вещал, простирая руки к слушателям, я наблюдал за окружающими. Илона Воргис взирала на него с восхищением, как на истинного пророка, Веблен был весь поглощен сознанием своей гордости за столь грандиозный талант, выпестованный им лично, Кларисса тоже внимала открыв рот. Я даже заметил, что она беззвучно повторяет за ним его фразы…

Тельма и Инее попали под чары Ренуика, который, казалось, направлял поток своих откровений именно в их сторону. Только пробирающийся сквозь толпу прямо к ним Гарри Баллкиан не был сражен стрелой поэзии. Я говорил девушкам перед поездкой на вечеринку, с кем им предстоит познакомиться, но они тогда не слушали меня вовсе. Вообще-то меня охватил неожиданный порыв защитить их от Гарри. Я оставил Мин и тоже стал пробираться сквозь сбившийся в плотное кольцо вокруг ораторского пьедестала народ. Я пытался угадать, какая именно из двух девушек привлекла внимание Гарри.

Гарри находился уже в нескольких шагах от своей цели, когда модели, видимо, устав от выступления Ренуика, отошли в другой конец зала и уселись там на диван, придвинутый к стене, увешанной африканскими масками. Когда они достали зеркальца, я понял, что удалились девушки ради того, чтобы подправить макияж. По пути к ним Гарри предусмотрительно прихватил бокалы с вином.

– Выпьем, барышни? – предложил он, наконец-то подобравшись к ним.

– Нет, спасибо, – ответила Тельма.

– Еще чего! – добавила Инее, жуя жвачку.

Гарри смутился от такого отпора.

– Меня зовут Гарри.

– Угу, – отозвалась Тельма.

– И что? – продолжила Инее.

– Вообще-то я не официант. Я хозяин вечеринки. Гарри Баллкиан.

– Очень приятно, – заявила Тельма.

– Понятно, – констатировала Инее.

Я остановился поодаль и молча следил за происходящим. Гарри поставил бокалы на столик, оставив себе один.

– Вы здесь уже бывали?

– Нет, – бросила Инее.

– Где? – уточнила Тельма.

– В студии Веблена, – пояснил Гарри.

– А кто этот Февлен? – с трудом выговорила неизвестное ей имя Инее.

– Фаркар Веблен, художник…

Гарри выглядел растерянным.

Тельма захихикала.

– Это смешно? – удивился Гарри.

– Мне послышалось: фарт кар[29], – ответила она.

Инее тоже расхохоталась. Гарри был окончательно сбит с толку.

Я подошел к ним и взял один из отставленных Баллкианом бокалов вина.

– Привет, – обратился я к девушкам, – выпить не хотите?

– Спасибо, Чарли, – ответила Тельма, на сей раз взяв бокал.

Они обе взяли по бокалу без особых возражений.

– Тельма, Инее, вы уже знакомы… с Гарри?

– Да, уже знакомы, – отозвалась Инее.

– Подправишь мне контур помады? – спросила Тельма подругу.

– Ага, давай.

Инее принялась обводить губы Тельмы карандашом, Гарри повернулся и пошел прочь. Тогда я последовал за ним и схватил за рукав пиджака.

– Они еще слишком молоденькие, – пояснил я.

– Да, и очень глупые. Даже не знают, кто я.

– О нет. Они знают. Они были бы рады познакомиться. Выглядят как взрослые, а на самом деле девчонки. Просто дети с внешностью взрослых женщин. Они меня спрашивали, не играете ли вы в компьютерные игры…

– Что, правда? – Он повернулся и, улыбнувшись, пристально посмотрел на меня.

– Да. А вы ожидали другого? Они судят о вас по тем парням, с которыми встречались, а все молодые люди играют в компьютерные игры. Но и девушки тоже, бывает… Знаете, они очень стойкие, если смогли выжить в этом бизнесе и подняться на такую ступень…

Гарри Баллкиан рассматривал меня все с большим любопытством.

– Я играю в компьютерные игры.

– Думаю, вам лучше поговорить с Клариссой Кокс, супермоделью, – посоветовал я. – Она потрясающая женщина, писательница, актриса…

– Правда? Это интересно. Помню, где-то ее видел. Действительно потрясающая… Но это было лет десять назад!

– Да, она тогда была еще подростком. Но Кларисса и сейчас очень хороша.

– Красавица, – согласился Гарри, – но тогда она мне больше нравилась. У нее были выщипанные брови.

– Да, мне тоже нравится, когда они выщипаны, но, к сожалению, волоски быстро отрастают. Вы могли бы с ней поговорить…

Я ощутил внезапный прилив сил и принялся убеждать его подойти к Клариссе. Хотел ли я действительно свести их? Не знаю.

Когда мы вернулись в студию, Веблен достал аккордеон и принялся с огромным воодушевлением наигрывать народную мелодию. Он сменил Ренуика, и круг его восхищенных поклонников стал еще теснее, чем был при выступлении не слишком закомплексованного поэта.

Наконец он остановился на минуту и гаркнул:

– Танцуют все!

Несколько человек принялись комически вертеть бедрами, но в целом никто не мог понять, как следует танцевать под эту музыку. Большинство продолжали стоять как вкопанные.

Я заметил, что Кларисса Кокс беседует с поэтом, Ренуиком, который, похоже, продолжал так же настойчиво декламировать свои сочинения, как и раньше, но только теперь адресовал свое выступление ей одной. Она явно была очарована, но не столько его витиеватой манерой декламации, сколько одержимой погруженностью в себя. Несчастный поэт страдал крайней формой нарциссизма, но – что парадоксально – он действительно страдал, а не наслаждался, чем и подкупал всех, кто был склонен излишне сочувствовать и сопереживать.

Через несколько минут Ренуик достал распечатку своих стихов и, развернув ее, стал читать с листа. Ужас в том, что свою невообразимую галиматью он даже сам не мог выучить наизусть, и Кларисса это прекрасно понимала. Такое позорное поведение не простили бы ни одной актрисе, даже самой молодой и неопытной. Но поэзия – иная форма самовыражения, вероятно, окруженная в глазах Клариссы ореолом романтики. Мне вспомнилось, что она рассказывала мне о любви ее матери к молодому афроамериканскому поэту Никки Джованни, некогда потрясшему Америку своим талантом. Должно быть, она поддалась наследственному стереотипу и увидела в Ренуике еще одного, но непризнанного гения.

Впрочем, вмешаться в их разговор было нетрудно. Как только поэт увидел Гарри, его внимание тут же переключилось на торговца.