– …твои отпечатки! Ты грязная свинья!

Эдвина встречалась с Бартом уже почти год. Он не мог порвать с ней, поскольку она одна из наиболее влиятельных редакторов модных изданий, которые не приняли бы Барта без ее протекции. Он нуждался в ее поддержке постоянно, чтобы не остаться без работы. Конечно, он суперпрофессионал в своем деле, настолько талантливый, что мог бы позволить себе пренебрегать отношениями с редакторами, но стереотип работы в модельном бизнесе предполагал соблюдение правил игры, и поэтому он предпочитал вести себя так, а не иначе. Барт умел не замечать то, что замечать не следовало. Эдвина была слепа, глуха, да еще и претенциозна, вульгарна и деспотична, но Барт не обращал на это внимания. Он делал вид, будто его все устраивает. Ценил в ней умение одеваться со вкусом, прекрасную фигуру. Всю дорогу Барт совал мне в нос ее полароидные снимки в голом виде. И почему-то при взгляде на них я тут же забывал про страх смерти.

Эдвина – красивая женщина, но чтобы наслаждаться ее красотой, нужно научиться не слушать то, о чем она говорит. Ужасное жеманство сводило на нет приятное впечатление, складывающееся при первом знакомстве. Но в то же время у нее был острый ум, интеллект, способность анализировать вещи, недоступные пониманию многих. Она одинаково хорошо ориентировалась как в самых обыденных вопросах, так и в предметах глубоко философских и абстрактных. Эдвина могла дать почти теологическое обоснование кажущимся пустыми и случайными капризам моды. Но если она видела плохо одетого человека, то даже не считала нужным снизойти до общения с ним, считая неумение одеваться признаком тотальной глупости. Она не разговаривала со мной несколько дней после того, как однажды увидела меня в пиджаке с пуговицами, отштампованными фирменным знаком «D&G», – деталь, на которую вряд ли кто-либо еще обратил внимание. Эдвина решила, что я принадлежу к тому примитивному типу людей, которые одеваются во второсортную продукцию «D&G». На самом же деле этот пиджак Кара дала мне во время игры в гольф, и я даже не стал рассматривать его. Позднее Барт объяснил мне причину недовольства Эдвины, и тогда мы помирились с ней.

Отец Эдвины был знаменитым историком искусств, который благодаря своему отцу и отцу своего отца смог занять видное положение в научном мире и позволить себе путешествовать по всему миру. Эдвина выросла в Лондоне, но ей также пришлось переезжать с места на место от Бермудов до Индии и Кении.

Африка разожгла пламя романтической страсти между Эдвиной и Бартом. Они вместе ездили на фотосессию Зули, которая проходила в окружении племени масаев по заказу британского «Вог». Их взаимное презрение и антипатия друг к другу с самого начала послужили теми искрами, из которых потом разгорелся костер их романа.

К тому моменту, когда Эдвина с визгом остановила машину перед входом в отель «Святая Екатерина» в Амальфи, я уже был погружен в состояние священного ужаса и забытья, скрючившись на заднем сиденье. Она тут же побежала спросить, доставили ей одежду для съемки или нет, Барт помог мне выбраться из автомобиля.

– Господи, Барт, я почти не сомневался, что нам конец.

– Странно, что тебя это испугало. Я-то готов к смертельному прыжку в любую минуту.

– Если она ни черта не видит, как может так водить машину?

– По памяти. Она ездила по этой дороге миллионы раз.

Мы нашли Эдвину в баре. Она наслаждалась созерцанием присланной одежды.

– А вот и Чарли.

Эдвина оглянулась, но я знал, что моего лица она видеть не может. Чертовка просто определила, что это я, по длине тени, появившейся в комнате. И еще она отлично различала звук шагов каждого знакомого, зависящий от того, ботинки какой марки он носит. Я ответил жизнерадостно, не придавая значения тому, что с Бартом она постоянно обменивалась колкостями. Иногда на нее находило дурное настроение, и Эдвина прикидывалась, что забыла о моем присутствии. Как правило, это случалось в те минуты, когда она ссорилась с Бартом и ее раздражали все, кому он симпатизировал.

– Ты виртуозно водишь машину! – сказал я.

– Да, прелестный бар, правда? – отозвалась Эдвина. – Моя мама обычно привозила нас сюда.

Только теперь я полностью убедился в том, что Эдвина не только слепа, но и глуха. Но несмотря на все эти недостатки, у нее была потрясающая способность к творческому видению, и фотографы любили с ней работать. Она не только прекрасно ориентировалась в истории моды, но и понимала, как надо создавать великие фотографии. Очень многим она подсказала наилучшую концепцию для работ, удостоившихся впоследствии всеобщего признания.

Она сделала успешную карьеру в качестве редактора модных журналов, но также преуспевала и в области частных коммерческих проектов и консультаций дизайнерам.

Эдвина почиталась музой Педро Поуэла, пылкого дизайнера, который, как и многие из его поколения, очень быстро достиг признания в мире моды. Некоторые его поклонницы принадлежали к числу высокопоставленных особ и носили его одежду, тем самым обеспечивая ему отличную рекламу. Эдвина не только консультировала Педро перед его показами, но и принимала участие в разработке концепций многих коллекций.

Каждый месяц она приезжала в частное ателье Педро неподалеку от Таймс-сквер и привозила коробки, набитые до отказа всяческими находками, приобретенными ею в маленьких захолустных магазинчиках и на распродажах по всему миру. Она была способна не только по фасону и ткани определить дизайнера и время создания вещи, но и знала наперечет всех моделей и фотографов прошлого и настоящего. Ей достаточно было взглянуть на обрывок журнальной страницы, чтобы сказать: «Ли Миллер», «Коллекция Палм-Бич 1957», «Бэйб Пэли»… Эдвине принадлежали странные афоризмы наподобие «Коричневый – это черный нового времени», «Розовый – это морская голубизна Индии», «шотландский плед – это зарождение модернизма» или «Чтобы понять, что у девушки среднестатистическая личность, достаточно заметить, что у нее французский маникюр».

Среди ее творческих фантазий насчитывались самые разнообразные достижения – модели с павлинами, модели в спортивной одежде, взбирающиеся по склону Гималаев, модели на воздушном шаре, Зули и Сьюзан в одежде Вивьен Уэствуд, пьющие чай с папуасами в Новой Гвинее. Но сама Эдвина одевалась в ультраконсервативном стиле. Предпочитала вещи от Шанель и белые блузки. В крайнем случае, могла надеть черные джинсы и майку. Под ее влиянием Барт тоже стал предпочитать классические костюмы «Андерсон и Шепард». Думаю, Эдвина верила в абсолютную магию моды и не сомневалась, что костюм делает человека таким, каким он хочет стать. То есть, одеваясь как джентльмен, мужчина ведет себя как джентльмен. Откровенно говоря, у меня такой иллюзии не было. Мне неоднократно доводилось наблюдать, что пария остается парией, даже если одевается по-королевски.

У Барта, конечно же, поначалу были совершенно иные предпочтения в одежде. Он носил яркие ткани и экстравагантные силуэты, привлекающие внимание окружающих. И, разумеется, он с презрением относился не только к бизнес-костюмам, но редко даже носки надевал. И лишь сблизившись с Эдвиной, перешел на строгий крой, напоминающий костюм Неру, и с тех пор заказывал только его.

Я оказался с этой парой в Амальфи, когда они должны были подготовить серию снимков пляжной моды для июльских номеров журналов. Погода стояла отличная, но тихое море было еще холодное. Барт собирался фотографировать девушек на фоне романтических скал и утесов побережья. Мы осмотрели все возможные места в поисках подходящих видов и наконец, остановили выбор на Капри. Меня Ротти послала наблюдать за работой Барта только потому, что ее тревожило подозрение, вдруг он заставит девушек прыгать с утесов в воду или придумает еще какую-нибудь опасную затею.

Как бы то ни было, с их обоюдного согласия Эдвина заказала Кару, Киттен и Юшку для съемок. Это был тот подбор моделей, который обычно очень сильно раздражал Роттвейлер, поскольку она не любила, когда для работы у нее забирали сразу всех лучших супермоделей. Но тем не менее пришлось согласиться. Юшка в это время была на Капри, однако разыскать ее Эдвине не удалось, но Кара и Киттен прибыли к нам вовремя.

– Она собирается участвовать в показе у этого ужасного типа, уж поверь мне, – пожаловалась Эдвина. – Барт, если только он явится к нам, избавься от него немедленно.

Барт удивленно округлил глаза и продолжил читать «Гарольд трибюн» трехдневной давности.

– Не будь дурочкой, Эд, – возразил он, – она тут из-за нашего Чарли. А он ведь не развлекаться сюда приехал, его прислали защищать кое-кого. А при любом удобном случае он и Юшку сможет заполучить.

Эдвина закурила.

– А ты, правда, это можешь? – Она посмотрела на меня с надеждой. – Я всегда с ней работаю, она божественное создание. Но, к сожалению, совершенный ребенок, почти как Барт.

Барт сделал вид, будто не слышал последних слов. Я ушел, чтобы привести Кару и Киттен, которые катались на катере и теперь ждали меня на пристани. Когда я уходил с террасы отеля, Барт лежал в шезлонге неподвижно, прикрывшись газетой, чтобы у Эдвины не возникло желания затеять с ним новый спор.

– Жаль, что ты никогда не присоединишься к движению скаутов, Барт, оно способно превратить мальчишку в мужчину… Барт, ты меня слушаешь?..

Разумеется, он ее слышал, если даже я мог слышать ее голос, удалившись на триста метров от отеля, но Барт продолжал молча спать под своим «Гарольд трибюн».

Пока шла фотосессия, у меня было чем заняться. Я сидел на пляжном полотенце, загорая или читая классиков античного мира Плиния Младшего о разрушении Помпеи и Светония – биографию Тиберия из «Жизни двенадцати цезарей». Последний как раз имел резиденцию на Капри, которая состояла из двенадцати вилл. С этого острова он управлял своей империей. По ходу дела я любовался на то, как дочка местного миллионера, девочка-подросток, лазила по горам. Но это скорее было исключение, чем правило, поскольку на девушек мне не хотелось смотреть вовсе. Если раньше я научился смотреть и не замечать их, то теперь я даже не поднимал глаз, поскольку чувствовал крайнюю степень пресыщения концентрацией женской красоты и женского общества за время работы в агентстве. Я мог равнодушно смотреть на обнаженную Киттен, стоящую высоко на скалистой площадке или на каменистом пляже. Я бы даже сказал, ее вид действовал на меня успокаивающе. Я мог, глядя на нее, предаваться фантазиям на темы античных мифов и представлять себе, что это одна из морских нимф стоит под яркими лучами солнца.