Невеста Северина

Северин — вымышленное имя. На самом деле его звали Сеймур — имя, унаследованное от его дяди, богатого торговца мехом. Но когда он поступил в художественную школу, то решил, что станет Северином, поскольку это напоминает о песнях «Вельвет Андеграунд». Эта группа позаимствовала свое название из романа «Венера в мехах» Леопольда фон Захер-Мазоха, писателя, почти полностью забытого, зато давшего наименование целому направлению в художественном стиле и психологии секса. Но для Северина важно было то, что его имя будет звучать достаточно экзотично и мрачновато в восприятии всякого европейца.

Несколько лет спустя он поменял и фамилию. Это произошло в тот день, когда он опубликовал свою первую фотографию. Вместо Коэна он стал Каганом. Ему казалось, что фамилия Каган будет звучать с неким монгольским оттенком и лучше подойдет к его фирменному знаку, на котором изображена меховая шапка.

Северин свято верил в силу фирменного знака. И в необходимость поддерживать неизменным и узнаваемым свой персональный стиль. Он даже одевался соответственно — носил шляпы, одежду темных тонов, плащи из ткани защитного цвета, мотоциклистские ботинки с отворотами. Северин черпал свои идеи в творчестве Уорхола, который ввел моду на солнечные очки, одежду, стилизованную под военную униформу, кожаные пиджаки и матросские рубахи, предопределившую вкусы целого поколения.

Северин хотел во всем походить на Энди. Быть богатым, знаменитым, гламурным, эксклюзивным… и обладать всем тем, чем обладал Уорхол. В рамках обыденной жизни ему было тесно, и он всячески стремился их раздвинуть. Характер постоянно провоцировал его продвигаться дальше, в глубь того мира, который сам изобретал и в который все сильнее верил. По сути, характер и был источником его безусловной гениальности.

Северин заслуженно считался великим модным фотографом. Настолько великим, насколько это возможно в нашем мире. Но его подлинные достижения были связаны не с фотографией, а с умением создать имидж модели. Это он играл роль бога мира моды, создавая образные мифы, которыми пестрели страницы журналов и рекламных буклетов и каталогов.

Он не творил девушек из ничего. Но, один раз взглянув на объект своих будущих усилий, мог точно составить идеальный портрет, в соответствии с которым затем трансформировал обычную или даже заурядную внешность посредством прически, макияжа, одежды, превращая очередную Золушку в мегазвезду. Я склонен все же считать его настоящим художником, пусть даже ни одна художественная академия и не готова была признать его достижения. Высоким современным искусством он очень мало интересовался, поскольку находил его слишком претенциозным, выхолощенным и бесполезным. Втайне он верил, что, создавая нечто в сфере массового потребления, обеспечивая удовлетворение общечеловеческих чаяний и желаний, он творит искусство гораздо более ценное, нежели картины, повисающие мертвым грузом на стенах музеев.

Грешная троица Роттвейлер — Кара, Сьюзан и Зули — это его творения. Он сделал из них, простеньких и наивных школьниц, настоящих суперзвезд. Не только создал — фотографии, которые превратили их в знаменитостей и принесли им огромные доходы. Северин сотворил их сознание. Он определял, какой длины и какого цвета должны быть у них волосы, и хотя не обязан был подыскивать им бойфрендов или советовать соглашаться на ту или иную работу, мог позволить себе делать и то и другое. Что интересно, модели нередко слушались его беспрекословно.

Северин располагал неслыханным влиянием. Например, он мог уговорить девушек отказаться от работы с Роттвейлер и перейти в другое агентство, но ни за что не стал бы делать это, поскольку слишком любил Мисс и прекрасно понимал, что никто столь высоко, как она, не ценит его талант. Он мог также уговорить Роттвейлер не брать на работу меня. Думаю, Мисс сама предусмотрительно направила меня к нему, чтобы узнать его мнение. Она ему доверяла и хотела, чтобы некоторое время он понаблюдал за мной и вынес свой приговор. И он действительно присматривался ко мне довольно долго, вероятно, втайне потешаясь над моей неуклюжей манерой держаться и неосведомленностью по части всего, что составляло основу фэшн-индустрии. Порой он хихикал надо мной вместе с девицами или со стилистами, но чаще был необычайно любезен. И, самое странное, я заметил, что очень хотел заслужить его одобрение. Я хотел ему понравиться.

Однажды я признался Роттвейлер: мол, подозреваю, что он меня недолюбливает.

— Вздор! — возразила она. — Если бы ты ему не понравился, он ни за что не согласился бы с тобой еще раз видеться. Перед тем, кто ему не по душе, он раз и навсегда захлопывает дверь. И потом, девушки сразу бы от тебя отвернулись. Для них очень важно мнение Северина. А они вьются вокруг тебя. Я же знаю. Не забивай голову такой ерундой, он о тебе хорошего мнения.

Северин не был счастлив, несмотря на талант и признание. Его ненавидели. Он был окружен завистью других фотографов, обвинявших его в плагиате или техническом несовершенстве произведений. Северина ненавидели модели, которые не могли добиться фотосессии. Ненавидели любовники моделей за то, что он советовал девушкам избавляться от бойфрендов, мешающих карьере. Ненавидели и клиенты, которых бесили его запросы и требования. Но на самом деле почти все ненавидели его лишь за то, что он завоевал себе право делать то, что хотел, и фотографировать так, как хотел, и тех, кого хотел, посылая к черту остальных.

Как-то раз я сидел рядом с Зули, вдруг заговорившей о том, что Северина ненавидит один известный фотограф. Северин молчал некоторое время, но затем вдруг возразил:

— Между любовью и ненавистью грань очень тонка!

Это были слова из песни, вроде бы ничего не значащие, но меня поразила красота его голоса и печаль, которая в нем прозвучала. В ту минуту я понял, что за экстравагантными нарядами, длинными волосами и гримом Северин скрывает ранимую душу, которую я мог бы считать родственной.

Но в обвинениях в плагиате, которые я упомянул, была определенная справедливость. Его работы были сверхталантливым плагиатом. Многие его фотографии были узнаваемы по стилю, который он заимствовал у кого-нибудь другого. В конечном итоге даже в современном искусстве процветали только те, кто умел комбинировать стили. Стили были узнаваемы, зарекомендованы требованиями рынка, и нужно было только иметь смелость привнести в них что-то новое, что-то свое.

У Северина этой смелости хватало. Но надо отдать ему должное: он не стремился фотографировать исключительно ради славы и денег. Фотография была его жизнью, его страстью. Некоторые снимки были выполнены в стиле ретро, поскольку он увлекался старыми работами, собирая их всюду, где они ему попадались. Северин обладал феноменальными знаниями, позволяющими ему при одном взгляде на фотографию сразу определить ее автора и модель, которая на ней изображена. Не сомневаюсь, что он знал досконально всю историю модного фото, от самых первых редких снимков в журналах до бесконечного разнообразия современного фэшн-арта.

Позднее я убедился в том, что Северин доверял мне и даже, наверное, любил. Выяснилось это неожиданно. Северин и грешная троица летели в Майами на благотворительный показ мод, все собранные средства от которого должны были поступить в фонд борьбы со СПИДом. Сьюзан предложила мне сопровождать их. У Северина, как я думал, имелся собственный самолет. На нем мы и должны были отправиться, провести несколько часов на показе и тут же прилететь обратно.

Я чувствовал себя неловко, полагая, что это из-за меня они вернутся слишком быстро.

— Я бы не хотел портить вам вечеринку.

— Не произноси слово «испортить», когда летишь в самолете, дурачок. И потом, я сама пригласила тебя, так что нечего мучиться чепухой.

— Извини.

— И я имею на это право. Я не последняя персона на показе.

— Но самолет принадлежит Северину.

— Нет, не принадлежит, это журнал купил для него самолет.

— Я не знал.

— Зато я знаю.

Я согласился. Но Северин все-таки удивился, увидев меня вместе со Сьюзан в аэропорту в Нью-Джерси, предназначенном исключительно для лайнеров самых богатых и знаменитых владельцев. Он в изумлении выгнул брови, так что они стали видны над его широкими солнечными очками.

— О, привет, Чарли! Хорошо, что ты приехал проводить Сьюзан.

— Он летит с нами, — сообщила Сью.

— Летит с нами? — насмешливо переспросил Эррол, тряхнув высветленными кудрями. В своем замшевом плаще он походил на Брайана Джонса из «Роллинг Стоунз». Формально он считался визажистом, а неформально — чем-то вроде домохозяйки Северина.

— А что такого? Чарли обычно носит мой багаж, — пояснила Зули.

Северин улыбнулся:

— Что ж, надеюсь, ты хорошо проведешь время, Чарли. Мы летим на развлекательное мероприятие для геев.

— Я не гей, но тоже рассчитываю хорошо провести время, — вмешалась Сьюзан.

— Не гей? — Эррол в притворном ужасе отшатнулся от нее.

— Все супермодели — геи. Это не сексуальная ориентация, а состояние ума, — заключила Сьюзан.

— Они все усталые ведьмы, — возразил Эррол.

— Ха! Ну, так и Чарли тоже усталая ведьма! — парировала Кара, решив присоединиться к партии моей защиты.

Эррол нахмурился, сделав вид, что поправляет одежду. Он источал аромат пачулей, поглядывая на нас изредка своими густо подведенными глазами. Северин умудрился наложить на его лицо больше краски, чем на лицо Сьюзан.

Северин сам предпочитал гримировать лицо, но у него даже самый экстравагантный макияж выглядел уместно и эффектно. Тогда, в аэропорту, я впервые видел его при дневном свете, а не под лучами прожекторов в студии. Он был одет в черное пальто с черным меховым воротником, подбитое мехом.

— Я не знал, что ты носишь пальто на меху, — заметил я, указав на его меховую подстежку.