В последние месяц-два Виктория пару раз напомнила о вариациях: принеси, мол, как-нибудь. Зоя кивала, соглашаясь. К тому времени она сдала на трояк начальную военную подготовку, зато записалась в кружок эстрадных танцев, где как раз и узнала, что у неё, оказывается, «есть прыжок».

И вот уже нет ни Марины Львовны, ни Виктории Громовой. А у неё нет больше прыжка… Да, но к чему же она всё-таки давала ей эти вариации? Неужто всерьёз считала, что ей по плечу Паганини – Лист?

И почему сама-то она, Зоя, об этом ни разу не задумалась? Не спросила?

Удивительно, но руки, кажется, до сих пор помнили основное плавно-стремительное движение, пробег снизу вверх! Выходит, зря она осторожничала в медленном темпе? Пусть не «квази престо», как указано в нотах, но умеренное «модерато» вполне можно было попробовать…

Прыжок!

Разбег – прыжок!

И ещё разбег – прыжок!

Она взлетала без видимых усилий. И чуть медлила наверху, всё ещё не веря себе: неужто… неужто?! Не Марина Львовна, не Виктория, не ученики – она слушала себя сама. Сама наблюдала, замечала, оценивала… и оценивала… ну да, положительно. Правда, чуть-чуть кружилась голова от высоты. И немного перехватывало дыхание.

Когда вошёл Пашка, она разбирала третью вариацию. Пришлось отвлечься и повернуть голову, соображая: кто это и зачем прервал её?

– Мам, я, это… – пробурчал сын. – Меня, может, на автомойку возьмут. Обещали. Серёгин договорился. В свободное время, конечно…

Зоя посмотрела на него, перерабатывая полученную информацию – несколько медленнее, чем обычно.

«В какое там свободное время? – наконец собралась рявкнуть она. – До лета чтоб никаких разговоров! До каникул – никакой автомойки!»

Она набрала воздуха в лёгкие. И сказала:

– Я думала, Громова меня за человека не считает. А она мне вариации Листа дала! Да ещё на тему Паганини. Представляешь?

Сын кивнул несколько удивлённо.

– Лист – это же был недосягаемый виртуоз! Бог исполнительского искусства! – пояснила она, поднимаясь и расхаживая по комнате. Забытым движением она разминала суставы пальцев, то складывая их в замок, то потирая ладони снизу вверх. – С ним никто из современников даже сравниться не мог. Так и музыку писал – по своим возможностям. «Кампанеллу» сейчас, может, два-три человека на земном шаре играют. А эти вариации в одном сборнике с «Кампанеллой»!

– Ты хорошо играешь, – сказал сын. Подумал и добавил: – Классно!

И тут она резко повернулась и помчалась в ванную, потому что коварные слёзы вдруг хлынули из глаз без всякого предупреждения.

Глава 21

Предновогоднее сумасшествие охватило школу в одночасье, подобно пожару.

Случилось это в день декабрьской зарплаты.

Не то чтобы можно было всерьёз рассчитывать на полученную символическую сумму. Но всё же само её наличие отрадно утяжеляло как кокетливые сумочки и раздутые от нотных сборников портфели из искусственной кожи, так и статус их обладательниц.

Приятно было в этот день, спустившись в столовую, отдать тёте Розе старинный долг за плитку шоколада «Мечта» и два бутерброда с костромским сыром. Приятно было спросить с озабоченным видом, не знает ли кто телефона мастера Ларисы из парикмахерской на соседнем квартале. А что уж говорить о тех счастливицах, у которых подошёл срок выплаты в «чёрной кассе»!

Но мало того: как раз в этот-то день и выяснилось, что часть педагогов и концертмейстеров виртуозно совмещает служение искусству с коммерческой деятельностью на благо разнообразных торгово-закупочных, косметических либо медицинских фирм.

Ибо в некоторых ящиках столов вместо карандашей, резинок, разрозненных листов нотной бумаги и сломанных расчёсок вдруг явились картонные коробки, заполненные пузырьками сверкающих лаков для ногтей, синими тюбиками помады и карандашами для губ и глаз. А кое-где в шкафах поверх стопок нот обнаружились глянцевые каталоги с призывно улыбающимися красотками от фирм «Орифлэйм», «Эйвон» и «Эдельстар». Хоровичка Эльвира, успевшая не только вступить в компанию по продаже пищевых биодобавок, но и дорасти в ней до звучного звания «серебряного консультанта», устроила у себя в классе пресс-конференцию для желающих поправить здоровье. Не отстала и секретарша Зинуля, проворно демонстрировавшая по соседству наборы ёлочных игрушек.

Ближе к вечеру явилась новая когорта искусителей. В кабинете сольфеджио раскинулась выставка ажурных скатертей и занавесок, теснимая пестрыми стопками полотенец и махровых простыней. А дерматиновый диван на лестничной площадке ровно через пять минут после ухода администрации скрылся под грудой строгих элегантных костюмов и обольстительных блузок на плечиках.

Учебный процесс был скомкан. В спешке получив задание, а то и оставшись без такового, дети резво разбежались по домам. Учителя же – как с утра собиравшиеся на «толчок», так и твёрдо решившие донести зарплату домой в полной сохранности – упоенно рылись в горках трикотажа и шифона, страстно восклицая: «Бери немедленно! И даже не снимай!» – «Да? И с чем же я буду её носить, интересно?!» – «Вот! Вот это и есть твой стиль – запомни!» – «А мне братик привёз платье из Москвы. Тёмно-голубое, фасон простенький, но главное – сидит!» – «Эх, нет у меня братика в Москве!» – «Ой, не могу… Снимай скорей! Ну просто девушка по вызову!»

Собрав всю свою волю в кулак, Зоя хладнокровно обогнула всё это великолепие и спустилась по лестнице, ни разу не оглянувшись.

В полутёмном фойе на одном из кресел, обычно занятых ожидающими бабушками и дедушками, сидела Илона.

Зоя приостановилась.

– Илона Ильинична! Вы почему домой не идёте? Или вам нехорошо?

– Хорошо-хорошо, не беспокойтесь! Спасибо, – отозвалась старушка.

Но странное дело: Зое почему-то показалось, что та её не узнала.

– А… точно хорошо? – недоверчиво переспросила она.

– Да иди себе, Зоя Никитична, своей дорогой! Паникёрша! – прикрикнула Илона своим обычным пронзительным голоском.

Зоя пожала плечами, толкнула входную дверь и шагнула в сумеречный, беспорядочно грохающий петардами внешний мир.

С этого дня она твёрдо решила начать новую жизнь. Дворянка или не дворянка (тут она мысленно подмигнула Ирусе), но она должна, наконец, навести хоть какой-то порядок в своей судьбе!

Главное – положить конец ночным истерикам и утренним опозданиям. А также прекратить самой и отучить Пашку от поздних чаепитий и стихийного приёма пищи. Пора наконец взяться за здоровье и нервы – или хоть за то, что от них осталось.

Хорошо бы, кстати, научиться беречь ещё и время (на первых порах хоть Ирусино, если уж своего не жалко), а заодно и деньги.

И кстати, учиться последнему предстояло прямо сейчас, в магазине «Магнит».

Странно: «Магнит» был явлением куда более поздним, а кроме того, несравнимо более удобным и организованным, чем безалаберный «толчок», но душа Зои к нему не лежала. Все эти ровно разложенные коробочки с чаем и три сорта растворимого кофе по соседству с картонными прямоугольниками сока «Доброго» и «Никитиной усадьбы» почему-то наводили на неё тоску.

Молочный и хлебный прилавки уже наполовину пустовали, тощенькие старушки добирали кефир в плёночных пакетах и городские хлебы-«кирпичики». Женщины помоложе, отодвинув треснувшее и кое-как заклеенное скотчем стекло холодильника, озабоченно высматривали дату упаковки куриных голеней и котлет «Домашних». Редкие здесь мужчины не вышагивали с гордым видом кормильцев, как на просторах гипермаркета «Красная площадь», а стыдливо теснились за спинами жён, пропуская деловитых молодых служащих в синих рубашках (мерчендайзеров? менеджеров по погрузке?), ловко снующих по узким проходам с горками пачек сахара или крупы в руках.

Не придавали шику даже контуры ёлочек, старательно выложенные на окнах блестящими гирляндами. И даже девчонки-подростки, упоенно разглядывавшие блестящую обложку «Гламура» у стойки с газетами, неизвестно почему вызывали у Зои брезгливую жалость.

Тем не менее, старательно объезжая прилавок за прилавком, она погрузила в проволочную тележку шесть упаковок круп разных видов, два пакета сахара, две бутылки масла (подсолнечное себе, кукурузное – маме) и сетку картошки. Подъезжая к кассе в окружении других аппетитных тележек, она пробормотала сквозь зубы, отгоняя соблазн: «Три тысячи!», имея в виду алименты Толика. Это помогло: остальные покупатели тут же представились ей безрассудными расточителями, по-видимому, то и дело стреляющими у соседей «стольник до получки». И она покинула «Магнит» с лёгкой душой, хотя и с неподъёмными пакетами.

– А у меня как раз масло кончается! – похвалила мама.

Это была первая Зоина награда за благоразумие.

– Можешь и крупы взять, – великодушно предложила она, – мне домой меньше тащить.

– Ну, если только гречку… Мой руки и садись! – распорядилась мама. – Есть паровые котлеты и пюре. Вы как, тридцать первого опять разбежитесь?

– Не знаю, Пашка ещё не говорил. Наверно, у своего Артура соберутся, и вроде новый друг у него, какой-то Серёгин. А меня Ирка пока не приглашала.

– Но пригласит?

– Куда денется!.. Ладно, давай ещё полкотлетки. А может, съездим на Новый год в Высоцкое? – Зое вдруг вспомнилась Катерина Ивановна. Что, если эта самая колдунья чего-нибудь недоговорила? Упустила? И вообще, можно было расспросить и поподробнее… Чего она, собственно, так испугалась? – Давай, а? Я имею в виду, на старый Новый год. Всё-таки родня, и бабе Анфисе сорок дней…

– Бери цéлую. И Паше положу, возьмёшь. А тётю Анфису мы здесь помянем. Повидались же, поговорили, и хватит… Как-нибудь потом.

– Я вот думаю: странный всё-таки обычай – собираться всем за столом и сидеть целый вечер! У них же дел полно, всякие там огороды, куры-утки… И каждый спрашивает что захочет: как Пашка, какая зарплата… А я, может, и не помню из них почти никого.

– А чего странного? Мы раньше каждый выходной с родственниками встречались. Роднились! Всё про всех знали.

– Ну как это – всё про всех? Я не представляю…