– Посмотри на меня.

Он поднял глаза, в них была боль и усталость…

– Неужели ты будешь все отрицать? – спросила взволнованно я. – Неужели, ты скажешь, что все это бред, Джонатан?

Он молчал, продолжая застегивать пуговицы.

– Неужели, ты не видишь, что нас тянет друг другу, нас просто трясет и мотает, словно самолет в воздушных ямах, когда мы рядом.

Я перевела дыхание.

– Ты считаешь, что это все просто так, что мы должны остаться друзьями и забыть все, что чувствуем рядом друг с другом? Что я должна остаться с Томом?

– Да, – хрипло прошептал он и опустил глаза.

Мне захотелось его ударить, привести в чувства, но я поступила иначе, пытаясь вразумить его.

– Зачем тогда ты носишь это?

Я подняла руку и коснулась его шеи, чтобы вытащить шнурок. Коул вздрогнул, когда я вытянула украшение из-под рубашки.

– Что это? Объясни!

Джонатан облизал пересохшие губы и, подняв руки вверх, расстегнул застежку на шее.

– Прости, – он втянул щеки, и его ноздри расширились, вдыхая воздух глубже и чаще, на скулах играли желваки. – Я должен был отдать это раньше.

Он взял мою руку и вложил в нее кулон, смотря мне в глаза, у меня потекли слезы, но я не чувствовала их. Я смотрела, как он обувается и берет куртку, сквозь пелену, застилающую влагой глаза. Джонатан просто уходил, уходил из моей жизни.

– Джонатан! – крикнула я ему в спину. – Что мне еще сделать? Я люблю тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал это. Просто знал и все. Я люблю тебя… Слышишь?!

Он остановился возле двери, и я видела, как сжались его кулаки, обернулся и, на миг мне показалось, что его взгляд тоже затуманился.

– Я уеду. Я не останусь с Томом. Я уеду домой, сменю номер телефона, вычеркну всех наших общих знакомых из своей жизни. И ты… Ты никогда не сможешь ни у кого узнать, как я, где я, что со мной происходит, ты никогда не услышать мой голос, не сможешь прислать смс. Я исчезну из твоей жизни навсегда.

Он молчал.

– Ты этого хочешь?

Его молчание сводило с ума

– Черт! Сколько же в тебе этой гребанной британской выдержки! Я больше так не могу! Забирай свой кулон и эту чертову матрешку. Маньяк-клептоман!

Я бросила их вместе в его сторону и они, попав ему в спину, отрикошетили и упали на пол, а я, обессилев, опустилась к рядом стоящему креслу и, уткнувшись в его мягкий подлокотник, заплакала, не сдерживаясь. 

Глава 28. Просто сделай шаг

Должно быть потому на берегу

топчусь я в недоверии к судьбе,

что в тайне сам себя я берегу

от разочарования в себе.

И. Губерман.


Почему мы влюбляемся? Как это происходит? Где тот момент, когда мы начинаем понимать, что без этого такого далекого и совсем тебе непонятного мужчины, нельзя прожить и дня, нельзя не искать его глазами, пытаться поймать взгляд или услышать голос?

Когда ты понимаешь, что первое, о чем можешь думать, когда просыпаешься утром, «а что сейчас делает он»? Когда ты просто видишь его, и всеми нервными окончаниями чувствуешь, что он твой, что он не может быть чьим-то еще. Когда ты прикасаешься к нему и тысячами маленьких пичужек разлетаешься на части и паришь, паришь, паришь…

Что такое любовь?

Это риторический вопрос. Как «быть или не быть» или «а зачем»…

Но кто знает, что такое любовь? Счастье или горе? Смех или слезы? Воодушевление или сплошная депрессия? Эйфория или боль?

Где же он ответ на все эти вопросы? Где? Мне хотелось спросить об этом небеса, но даже Вселенная не смогла бы ответить мне на них.

Как сказал один мой знакомый, на вопрос: «Почему так?»

Просто: «Потому что». И с этим не поспоришь.

Мы не выбираем, кого любить, а кого нет. Мы просто любим и все.

И сейчас, сидя на полу и размышляя об этом, я пришла к выводу, что не любить его я просто не смогу. Даже если он будет далеко и я буду смотреть на него только на экране моего ноутбука, я все равно буду любить. Мне не важно, что он не может ничего предложить взамен, не важно, что пока я люблю его, он будет где-то за тысячу километров играть в любовь с другими.

Скажете, это сложно? Да. Мы самые больные из всех люди, любящие без ответа. Любящие и не просящие взамен ничего, хотя порой надеющиеся хотя бы на поцелуй… мы сумасшедшие, которых никому не понять… и которых хочется пожалеть. Да. Но теперь он знает, что я его люблю. Просто знает, и мне от этого легче и одновременно сложнее.

Я пыталась привести в норму свое дыхание и совладать с утихающими всхлипами. Пыталась, наконец, привыкнуть к мысли, что в этот раз я его точно больше не увижу.

Он еще не ушел, в квартире стояла тишина, но дверь так и не хлопнула, закрывшись за ним. Кажется, мы оба чего-то выжидали. Может быть того, что кто-то решит все за нас.

Я боялась подняться и посмотреть ему в глаза, боялась того, что он скажет, что я сумасшедшая шизофреничка, которая постоянно его преследует, хотя все скорее наоборот. Говорят, если ты чего-то не можешь добиться, то надо просто это отпустить и дать Вселенной решить все за тебя. Но, что делать, если ты просто не в праве отпускать?

Звонил мой сотовый. Я даже не могла сегодня найти свой бюстгальтер, что уж говорить о телефоне. Тысяча мыслей пролетела за секунду, пока я соображала, где может быть моя сумка.

«Интересно, кто меня раздевал? Кто принес и уложил в кровать? Надеюсь, это была Лиззи или я сама, хотя какая теперь разница…»

Я осторожно поднялась с пола и растерла слезы по щекам, Джонатан стоял, прислонившись спиной к двери, опустив голову, и что-то рассматривая в замысловатых узорах ламината. Услышав, что я поднимаюсь, он поднял взгляд, который царапал, заставляя отвернуться.

– Твоя сумка здесь, – наконец, выдавил он, поднимая сумку с пола и выпрямляясь сам.

– Угу… – это все, на что я была способна.

Преодолевая себя, я подошла к нему, в надежде, что музыка затихнет, но ошибалась, Muse надрывались все громче, обличая все переживания в слова. Мне казалось, что они поют о нас, о наших чувствах:


Это могло, могло быть неправильно, но лучше было бы наоборот.

Это могло, могло быть неправильно, позволить нашим сердцам зажечься.

Это могло, могло быть неправильно, мы роем себе яму?

Это могло, могло быть неправильно, это неподвластно нашему контролю.


Я смотрела в глаза Коула, наполненные тоской, и не могла ничего сделать, меня колотило от того, что я там видела. Схватившись за сумку, я расстегнула молнию и нащупала телефон, а Muse все продолжали рвать сердце:


Я буду ждать тысячи лет

Просто, чтобы увидеть твою улыбку.

Прекрати молиться ради любви и мира:

Ты разбудишь стражей мысли.

Мы не можем спрятать правду внутри себя.


Наконец, я посмотрела на экран и отбросила сумку в сторону, не отрываясь от глаз Джонатана.

– Том, – сказала я.

– Не отвечай, – попросил Коул.

Я нажала на «ответ» и поднесла трубку к уху.

– Том… – прохрипела я в трубку.

– Детка? – услышала я его грудной голос. – У тебя все хорошо?

– Да, Том. Я у Лиззи, проснулась здесь утром и…

– Я знаю, дорогая. Она звонила мне вчера, – объяснил он, хотя это должна была делать я.

Джонатан стоял рядом и слушал, наблюдая за мной.

– Том, нам надо поговорить, – выпалила я. – Это очень важно.

Джонатан напрягся рядом и сжал кулаки, желваки на его лице пришли в движение, эта реакция только подстегивала меня.

– Что-то случилось? – удивился Том. – Ты же знаешь, я сегодня еду на встречу на счет нового проекта.

– Да, я помню, просто хотела кое-что сказать тебе перед отъездом.

– Детка, я думал, ты меня проводишь, но Лиззи сказала, что ты неважно себя чувствовала, так что…

– Том, Том! Сколько у меня времени? Я успею тебя застать?

Коул бросил на меня взгляд, полный отчаянья.

– Приезжай, через час такси меня увезет в Гатвик. Поторопись, – беспокоился Том. – Я тоже должен тебе что-то сказать.

Подумав, что я не успею застать Страуда, я решила сказать все по телефону, как бы это мерзко и низко не выглядело. Но в эту же секунду Джонатан, шагнул ко мне и вырвал сотовый из рук. Я пыталась подпрыгнуть и дотянуться до телефона, который он сжимал правой рукой у себя над головой, но моего роста явно не хватало.

– Хватит, – властно сказал он, и, выключив, отбросил смартфон, попав в нутро сумки.

– Нет, – злилась я, колотив его по груди, говоря о том, что он не может так поступать со мной, что он должен отпустить и все забыть. Я била кулаками, чтобы сделать ему больно, но у меня не было сил, чтобы нанести ему на самом деле сильный удар.

Его куртка отлетела к сумке, а прохладные руки коснулись моего лица, нежно обхватив его, что заставило меня сдаться, опустив руки и разжав кулаки. Он всматривался в мои глаза, а я задыхалась, тонув в дикой глубине его зрачков. Коул гладил большими пальцами мой подбородок и губы, а я целовала их, чувствуя соль на подушечках его пальцев от слез, которые жгли мои щеки.

Когда не было больше не сил, Джонатан уткнулся лбом в мой и прошептал:

– Больше не могу…

И поцеловал меня, сначала легко, просто касаясь, но с каждым поцелуем его губы становились все жаднее и требовательнее. Они терзали и заставляли отвечать с такой же страстью, с таким же отчаяньем, словно, доказывая, как трудно ему было противостоять силе желания. Он целовал долго и мучительно невыносимо, до последней капли воздуха в легких, до головокружения и слабости. И мы оба отдавались власти, которая так долго нас притягивала друг к другу.