– Мама? Да, мама знает, – смущенно ответил он и взглянул на меня. – Она не держит на тебя зла. Думаю, она рада, что ты, наконец, здесь. Она привязалась к русской девочке, которая случайно попала под ее машину.

– Это действительно вышло случайно, если ты все еще сомневаешься, – заверила я. – Меньше надо было глазеть на дом, где жил известный всем актер, а слушаться надписей на асфальте.

– Да уж, пожалуйста, не забывай смотреть сначала направо, а потом налево, потому что…

– Потому что в Англии левостороннее движение, Джонатан, я уже…

Он не дал мне договорить и просто поцеловал.

– И что же она знает? – спросила я, прерывая поцелуй.

Меня так смешил Джонатан Коул маменькин-сынок. Маменькин-сынок маньяк-клептоман. Просто чудо! Не могла выбрать кого-то попроще, чтобы влюбиться по уши.

– Я… У нас был разговор после того, как ты выбежала тогда из квартиры и бросила мне, что ненавидишь. Я так разозлился, на самом деле, – он взглянул на меня, и я почувствовала то, что он мог почувствовать тогда. Ведь тогда так много всего произошло: ангелочки, танцы в баре, поцелуй, его злость, ревность, обида. – Мама никак не могла понять причин моей злости. Она уговаривала меня побежать за тобой. А я просто сгорал от ревности и от непонимания себя. Я совсем не понимал того, что хочу и что мне нужно. Я был таким придурком.

Мне, казалось, я так давно хотела услышать эти объяснения, что сейчас мне на самом деле было не важно, что и как получилось. Было важно только то, что он здесь со мной, что он держит меня за руку и говорит, и я знаю, что любит. Но он продолжал. Он хотел, чтобы между нами не было недосказанности и, чтобы мы говорили то, что чувствуем.

– Я отказывался бежать, злился на себя, злился на них, на тебя, на Тома. Я знал, что, если хоть кто-то из нас побежит за тобой, ты ни за что не вернешься.

– Вообще-то, из тебя плохой психолог, – пригубив вино, возразила я.

– Что ты имеешь в виду? – не понимал он, морща лоб, облизывая губы и ожидая ответа.

Я прочистила горло.

– Знаешь, – я посмотрела на него и, усмехнувшись самой себе, продолжила: – Я сидела там на ступеньке у соседней двери минут десять и все ждала, что за мной кто-нибудь выйдет, обнимет и скажет, что я глупышка, которая все неправильно поняла. Я думала, что ты не так сильно на меня разозлился за то, что я обозвала тебя придурком. И я видела раскаянье в твоих глазах за все, что ты сказал. И я ждала, что ты сейчас что-то скажешь такое, но ты промолчал и сделал вид, что я во всем права и…

Коул прошелся рукой по волосам, потом посмотрел на меня, словно раскаиваясь в каком-то преступлении, и сложил руки на груди.

– Настя. Я идиот, – он действительно переживал. Я придвинулась ближе и обняла его, положив ему на плечо голову. Он вытер свои ладони, проводя ими по коленям. – Я тогда хотел все выдать тебе, рассказать, что сам не знаю, что со мной происходит. Что ты мне нравишься, что меня грызет червяк ревности из-за вас с Томом, но я не мог, я ничего не мог тебе предложить и не мог поверить в то, что я могу быть тебе небезразличен на самом деле. Не как актер и цель для сенсации, как мимолетное приключение, потому что это не стало бы для нас мимолетным. Но я видел отношение к тебе Тома. Я видел, что между тобой и ним что-то происходило, и меня это ужасно бесило и раздражало. И первое время я не мог понять, почему меня это так мучает, почему меня так колбасит и торкает рядом с тобой. Почему мне все время хочется смотреть на тебя, ловить каждый твой взгляд, касаться тебя легко и незаметно, слышать твой голос. А ты…

– А я не помнила даже поцелуя, – выдохнула я.

– Я думал, что ты специально играла с нами. С Томом и со мной, проводила отлично время в компании парней, которым нравишься. Изучала нас, не знаю, я сейчас опять наговорю глупостей.

Он опять выругался, отвернувшись. Оказывается, Коул был менее сдержан, чем в своих интервью.

– Я думал, ты специально это сделала, не знаю, может, чтобы узнать, что я за человек.

– Это ты у нас всех проверяешь, Джонатан, – немного с обидой сказала я.

– Прости. Я не ожидал, что ты меня поцелуешь. Думал, все останется на грани флирта, легкого и ни к чему не обязывающе. Я даже испугался…

Я подняла голову, и Натан повернулся ко мне, наши носы коснулись друг друга, а глаза смотрели в самую глубину. Он был таким смущенным сейчас, словно его заставили признаться в том, что он стащил самую красивую в мире машинку в магазине игрушек и ни за что не хотел ее возвращать.

– Чего ты испугался? – нежно спросила я и прикоснулась к его губам своими.

Он ответил на поцелуй и снова опустил взгляд на стол. А я смотрела на его профиль, и сердце трепыхалось в груди, мне хотелось просто прижаться к нему и не слушать никаких объяснений.

– Испугался самого себя. Того, что ты можешь причинить мне боль, того, что все это не может принести ничего хорошего.

– Джонатан… – он повернулся на мой голос и коснулся губами моих, обхватил мои плечи, и мы, кажется, начинали опять терять контроль над реальностью, заставляя поверить друг друга в то, что все это не так важно сейчас.

– У кого-то звонит телефон! – крикнула Клер из кухни.

Натан не отпустил меня, но поцелуй мы прервали.

– Это наверняка мой, – прошептала я ему в губы. – Постоянно звонит.

– Я принесу, – досадливо сказал он и, поцеловав в щеку, поднялся с дивана.

Я проводила его спину и уставилась на экран телевизора, размышляя о том, как открывался для меня и продолжал это делать сейчас. Мне тоже хотелось рассказать о том, как я переживала, что не нравлюсь, что я не достойна и не могу понравиться ему. О том, как мучилась, пытаясь все забыть, как меня грели его сообщения и мучали одновременно. Мне хотелось разделить с ним все, что я чувствовала. Хотелось тысячу раз повторять, что я люблю и видеть, и слышать это в ответ. А ведь еще утром…

Я услышала шаги, и в кресло присела Клер с пустым бокалом в руках:

– Стася, не нальешь мне вина?

– Да, конечно, – ответила я и опустила глаза, чувствуя себя неловко под ее пристальным взглядом. Наверное, она все знала, видела со стороны. Я думала о том, как же она, наверное, ненавидела меня.

– Настя? – позвала она, и я не смело подняла глаза, наполняя бокал. – Я не держу зла на тебя. Наоборот, я должна благодарить тебя за то, что… Знаешь, Натан впервые за ту неделю, что он здесь, улыбается и не сидит с гитарой в своей комнате, и мы обе знаем почему.

– Клер, я… – сейчас, я не знала, что сказать и ответить. Мне просто хотелось верить, что я на самом деле делаю его счастливым, но я должна была спросить.

– Мне неловко, ведь вы знаете про Тома…

– Дорогая, – она была так добра ко мне. – Я думаю, вы справитесь с этим.

– Надеюсь.

– Настя, вот твоя сумка, – Джонатан вернулся, напряженно всматриваясь в свою мать. – Мама.

– Я решила выпить с вами вина и только.

– Хорошо, – ответил он, присаживаясь рядом со мной на диван.

Он тревожился за меня, ища в моем лице хоть какую-то подсказку того, что тут происходит. Но я просто улыбнулась, давая понять, что все хорошо.

– Пойду, посмотрю, как там, на кухне, – Клер заметила гримасы своего сына. Она была милой, и напоминала мою маму.

– Мам? – окликнул ее Джонатан. – Настя останется сегодня у нас.

Я поперхнулась вином, вытирая капли с лица, и точно покраснела, чувствуя жар на щеках и шее. Это звучало как вызов, как констатация факта и отчасти как защита.

– Хорошо, – донеслось из кухни.

–Ты приготовишь для нее кровать в гостевой комнате?

Я немного расслабилась, стараясь отвлечься и найти в дебрях своей сумки телефон.

– Да, – ответила Клер. – Конечно.

Натан повернулся ко мне и настороженно спросил, заглядывая в телефон:

– Кто звонил?

– Джонатан Коул, – остановила его я, пряча экран, на что он прищурился, стараясь выглядеть устрашающе, как Отелло.

– Это Лиззи. Надо ей перезвонить, она, наверное, тоже волнуется.

После разговора с Лиз, ее долгих разъяснений, что мы полные придурки, которые так долго мучали друг друга, нам оставалось только поужинать в компании родителей Джонатана, хотя у меня от смущения кусок в горло не проталкивался, и быстро убежать наверх, чтобы прийти в себя, от того, что привнес этот длинный день в мою жизнь.

Я сидела на кровати после душа в гостевой комнате и переваривала все события сегодняшнего дня, слушая, как шумит вода в ванной. И никак не могла поверить, что «гребанный британец до мозга костей», сказал, что любит меня.

«Я весь твой», – сказал он.

И большего не надо, потому что и я, кажется, была его вся давно. И стоило ему только взять меня за руку и повести за собой хоть на край света, я бы пошла, ни о чем не думая.

Дотронувшись до губ, я вспомнила его поцелуи и руки, прижимающие к себе, заставляющие быть ближе, раствориться друг в друге, в нашем желании и страсти. Каждый из нас, наконец, хотел утолить свой голод.

В дверь постучали, и я вздрогнула, приходя в себя.

– Это я, – услышала я голос Джонатана за дверью и улыбнулась сама себе.

Поправив футболку, которую он дал мне для сна, я произнесла:

– Входи.

Ручка повернулась, и я увидела смущенного мужчину моей мечты с сырыми волосами и той самой сводящей с ума улыбкой.

– Привет, – сказал он, словно пробирался в святая святых какой-нибудь монашки.

– Привет, – я смущалась не меньше.

– Я пришел поцеловать тебя на ночь, – он прикрыл дверь и повернулся ко мне.

– Я чувствую себя маленькой девочкой, которой папа пришел пожелать доброй ночи и прочесть сказочку.