Я хотела, как лучше. Только почему-то сожалела об этом больше, чем, если бы оставила все, как есть. Но как же сложно бороться со Вселенной, со всем миром, за то, чтобы быть счастливой с любимым человеком.

«А за что тогда стоит бороться?» – спросила меня Надя, которая звонила каждый день.

Если не за это? Для чего тогда жить?

Это же прекрасно быть счастливой и делать таким же другого человека. Видеть его счастливые глаза, когда он встречается с тобой после долгой разлуки. Видеть его умиротворенное лицо, когда он спит после жаркой, неспокойной ночи. Видеть, как он поет в душе утром, как он пьет кофе, как он шутит, как он смотрит, как улыбается, как смущается, как…

У меня так много времени, чтобы вспоминать все, вспоминать его глаза, голос, губы, что я уже устала. Иногда начинает болеть голова, от того, что я вспоминаю о хорошем, но понимаю, что уже ничего не вернуть. Когда я приехала в поселок, то загрузила себя всякими делами, чтобы не думать о нем, но теперь одна в этой больничной комнате, я сходила с ума от картинок, подкидываемых мне услужливой памятью.

Сегодня мне сняли бинты с грудной клетки, теперь под грудью маленький шрам под пластырем, который я глажу пальцем, опять вспоминая о Джонатане. Прямо под сердцем.

А может быть, у меня и сердце вырезали? За что я так ненавижу Тома? Ведь во всем была виновата только я, а он мне и сейчас помогает, хоть и знает, что я ушла от него. Ведь я должна быть ему благодарна за то, что с того света вернулась… Или благодарить за то, что могла остаться там? Эта тема, по которой я вкрадчиво скользила, но боялась ступить уверенно. Я все еще не хотела его видеть.

Февральское солнце слепило глаза, снег таял, оставляя на асфальте грязные разводы. Сугробы проседали, а смешной снеговик, не известно кем сделанный во дворе больницы, свесил голову набок.

В дверь вкрадчиво постучали, она приоткрылась, и в палату заглянула белокурая девушка. Лиззи! Как? Здесь? Лиззи Коул?!

– Лиззи?! – обрадовалась я. – Проходи! Как ты..? Как ты здесь оказалась?!

Я протянула руки вперед, чтобы заключить ее в объятия, и она подошла и обняла меня крепко и нежно одновременно.

– Стейси… – выдохнула она. – Я так рада, что с тобой все хорошо. Эта беленькая шапочка отлично смотрится на твоей голове.

Я попыталась улыбнуться, радуясь и не понимая, почему она здесь. Глаза Лиз увлажнились, когда она отстранилась и о, Боже, они так напомнили мне ЕГО глаза, что я не смогла сдержаться, часто моргая, чтобы прогнать слезы.

– Присаживайся, – я указала ей на стул рядом с кроватью, в которую тут же забралась, и потом только заметила Клер, скромно стоявшую в дверях. – Клер?!

– Привет, милая, – она подошла к кровати и, взяв меня за руки, заглянула в глаза, а потом легонько обняла. – Хорошо, что с тобой все в порядке.

Сердце бешено стучало, но я еще никак не могла сообразить то, о чем мне подсказывали его частые удары. Меня волновало то, как они здесь оказались и узнали обо всем, но я не смела спросить.

Миссис Коул присела на краешек кровати и улыбнулась.

– Как вы здесь оказались? – наконец, спросила я.

– О… Это было не сложно. Знаешь, существует прямой рейс до этого города. Всего четыре часа, и мы в Нижнем Новгороде. Я правильно произнесла название города?

– Да правильно. Но меня интересует не это. Как вы узнали, что я здесь и…

– Том… – озвучила Лиззи.

Я ничего не хотела знать о нем или просто слышать его им. Да, благодарна, но пока на этом все. Сестра Натана продолжала рассказывать.

– Он позвонил Джонатану, – я открыла в удивлении рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла, – и он собрал вещи и поехал к тебе сюда. Они с Томом долго пытались все здесь решить. Знаешь, у вас так все сложно, никто не знает язык и никто не хочет ничего делать.

Но Лиз не останавливалась, будто зная, что я могу запротестовать, и не дать ей закончить рассказа.

– Они всего за несколько дней смогли перевезти тебя в областную больницу, потому что более длительного перелета ты бы не перенесла, а на автомобиле тебя везти было нельзя. Потом вызвали врача из Москвы и Германии, не знаю, где они про них узнали. Том сам ездил в Мюнхен. Но привез того врача слишком поздно. Здесь не могли уже ждать из-за твоего состояния и самый известный врач в этой области, какой-то московский профессор, все сделал сам. Ассистировали ему местные врачи. Все прошло удачно. Джонатан постоянно держал нас на связи, и мы…

Она переглянулась с мамой.

– Мы очень переживали за тебя.

– Я Лиз… Я не знаю, что сказать.

– Ничего не надо говорить нам. Мы все время были в Лондоне. Натан говорил, что мы ничем не можем здесь помочь. А как только ты пришла в себя, мы сразу решили приехать. Разобрались со всеми делами и вот. А он все время был здесь с тобой, пока ты лежала без сознания.

– Джонатан..? – я никак не могла осмыслить то, что говорила мне Лиз.

Клер положила руку мне на колено, и я посмотрела на слезы, готовящиеся пролиться из ее глаз.

– Милая, он так переживает, что ты не хочешь его видеть. И я, если честно, тоже переживаю за вас двоих.

Комната стремительно уменьшалась, хотелось глотнуть свежего воздуха или забраться в постель и спрятаться под одеялом.

– Где он? – меня раздирали противоречивые чувства.

– За дверью, – сказала Лиз.

Я схватила ее за руку и стала объяснять сбившимся голосом:

– Я… Лиззи… Клер… Я не знала, я думала это Том… Я думала это Том…

– Боже, Настя, – Лиз вздохнула. – А он уже напридумывал себе, что ты его ненавидишь и не можешь его простить за то, что он усомнился в тебе. За то, что поверил Тому, за то, что дал тебе уехать.

– Поверил Тому? Но ведь и я ему поверила. И это я во всем виновата. Мне не за что его ненавидеть, – оправдывала его я.

– Том сказал, что между вами ничего не было, – нерешительно бросила Лиз и опять взглянула на мать.

Я повернулась к Клер.

– Дорогая, Том поступил нехорошо. И он раскаивается во всем. Он просил у Джонатана прощения, но не остался дожидаться твоего выздоровления. Ему сложно и стыдно посмотреть в твои глаза. Думаю, он не ожидал, что все так повернется.

– Я хочу увидеть его… – заволновалась я. – Джонатана. Я хочу его увидеть.

– Я позову, – привстав, сказала Лиз. Но я тут же схватила ее за руку.

– Подожди. У тебя есть зеркальце?

– Есть у меня, – улыбнулась Клер и, расстегнув молнию сумки, тут же подала мне пудреницу.

Я взглянула в зеркало и ужаснулась: глаза впали, рыжинок в них как не бывало, лицо серое и еще эта повязка-шапка на голове. Я провела по ней рукой.

– Ты миленькая, – сказала Лиз и улыбнулась.

– Я мумия, – простонала я, но тоже улыбнулась.

– Миленькая мумия, – подытожила мама Джонатана, и я, наконец, почувствовала, что потеряла вместе с Коулом. Тепло и дружбу его семьи, которая всегда меня поддерживала. Мне стало стыдно, но я поняла то, о чем всегда говорил Натан. Семья – это его главное богатство.

Лиззи подошла к двери и исчезла в шуме коридора.

– Клер, как он? – попыталась расспросить ее я.

– Все хорошо. Он немного устал. Но с ним все нормально. Он сильный мальчик.

– Я так виновата, Клер.

– Стася, тебе пора научиться не брать вину за всех на себя. Ты здесь абсолютно ни в чем не виновата. Если только в том, что не разрешаешь тебе помогать и подсказывать.

Она придвинулась ближе и взяла меня за руку, похлопав по ней своей.

– Но как же съемки?

– Он сделал свой выбор.

– Что вы хотите сказать? – не понимала я.

– Я хочу сказать, родная, что он очень любит тебя. И он был готов на любые жертвы, лишь бы не потерять тебя. Ему ничего не нужно, кроме…

В этот самый момент дверь опять открылась, и Лиз втолкнула в палату Джонатана. У меня щемило сердце при виде него. Щетина покрывала его впалые щеки, которые теперь и не стоило втягивать, чтобы изображать одного из своих героев фильма, волосы скрывала его любимая кепка, иначе рука сама собой потянулась бы к ним. Он часто дышал, пытаясь справиться с чувствами, и нервно подергивал край толстовки. Джонатан напоминал мне молодого старичка, словно Бенджамин Баттон.

И этот призрак в моей палате сглотнул и, пытаясь найти мои глаза, проговорил:

– Привет.

Никогда не видела его таким скованным и растерянным. Натан пропустил Лиззи, а сам остался стоять у двери, затолкав руки в карманы джинсов. Он пытался изобразить улыбку, но чувствуя свою неуверенность или вину, все время поворачивался к сестре.

Я почувствовала, как, наконец, что-то горячее скользнуло по щеке. Натан шагнул ко мне, а Клер привстала с кровати. Я протянула руку к нему, и он шагнул еще раз, вцепившись в нее, чтобы больше никогда не отпускать.

– Настя…

– Молчи…

Лиззи и Клер потихонечку вышли, оставив нас одних.

– Я так… – у него сорвался голос, и он пытался сглотнуть слезы, которые уже наполняли его глаза и против его воли потекли по щекам.

– Джонатан… – я привстала с кровати, чтобы обнять его, и он наклонился и заключил меня в объятия.

Чувство полного спокойствия, хотя оно просто было невозможно в данной ситуации, удивило меня. Я знала, что в его руках я сама. Знала, что там мне уютно и тепло, знала, что не смогу без него жить. И чуть не лишилась жизни.

Я стащила с него кепку и запустила руки в его волосы, вдохнула его запах, его сладковато-горький, желанный…

– Я так боялся, – он целовал меня в щеку, в нос, в ухо, в лоб. – Я люблю тебя. Пожалуйста, больше никогда не оставляй меня. Пожалуйста, Настя.