Дверь служебки распахнулась, и из театра торопливо выскочил Белецкий. Жека настолько не ожидала его увидеть — точнее, как раз ожидала, но не догадывалась, что он может появиться изнутри, а не снаружи, — что осталась молча сидеть на скамейке, не произнося при этом ни звука.


Артист быстрыми шагами проследовал мимо, скользнув по Жеке равнодушным коротким взглядом, и… вдруг резко затормозил и обернулся. В глазах его вспыхнули узнавание, ужас и недоумение одновременно.

— Эээ… извините, это же вы вчера ко мне после спектакля подходили? — неуверенно спросил он.

— Я, — сипло прокаркала Жека, несмотря на плачевное состояние успевшая вознестись на вершину райского блаженства: Белецкий ее запомнил!

Он сделал нерешительный шаг по направлению к ней.

— Вы что тут делаете на морозе, одна?!

— Вас жду… — она сама понимала, как жалко и глупо это звучит, но смысла отпираться не было, равно как и разыгрывать якобы случайную неожиданную встречу.

— Господи, зачем? — вскричал он. Она лишь едва повела плечами. Ей действительно было не по себе — и эмоционально, и физически.

— И давно вы тут сидите? — он сделал еще пару шагов в ее сторону.

— С двенадцати часов…

Он изменился в лице.

— Да вы что, рехнулись? — спросил он таким страшным голосом, что Жека чуть не умерла на этом самом месте. — На улице минус десять, а вы три часа тут загораете! Мало того, что без шапки, еще и одеты… — он скользнул брезгливым взглядом по ее короткой шубке и полуголым ногам, — одеты черт-те во что! А ну, живо в машину!

И, поскольку Жека продолжала сидеть, бестолково глядя на него и хлопая заиндевевшими ресницами, он гаркнул:

— В машину, я сказал!!!

Тут только девушка обратила внимание, что он указывает в сторону черной "вольво", припаркованной неподалеку. Жека понятия не имела, на каком автомобиле ездит Белецкий (вчера вечером слишком волновалась, чтобы рассмотреть в темноте и запомнить), поэтому и не догадалась сразу, что артист давно уже в театре.

Она робко шевельнулась, подозревая, что вполне могла примерзнуть к этой злосчастной лавке. Руки и ноги не слушались. Белецкий, потеряв терпение, бесцеремонно дернул ее за руку, поднимая вверх, и буквально потащил за собой к автомобилю. Распахнув переднюю пассажирскую дверцу, затолкал окоченевшую девушку в салон и, чертыхаясь себе под нос, захлопнул дверь.

Через несколько секунд он тоже оказался внутри. Жека с трудом соображала, что сейчас вообще происходит. Видимо, из-за переохлаждения она не способна была в полной мере порадоваться тому обстоятельству, что находится в машине аж самого Белецкого, о встрече с которым грезила так долго. К тому же, выражение его лица красноречиво свидетельствовало о том, что сам он явно не рад этому факту. Судя по всему, Жека его бесила, но при этом он почему-то продолжал совершать какие-то манипуляции, направленные на то, чтобы она поскорее согрелась. Включил печку, взял Жекины ладони в свои и принялся растирать ее озябшие покрасневшие пальцы.

— Я не пойму, — продолжал он сердито выговаривать ей во время этого занятия, — у вас совсем, что ли, атрофирован инстинкт самосохранения? Это ж надо додуматься… Вы девушка, молодая женщина… вам детей еще рожать! Ну головой-то следует думать иногда! Или у вас справка от психиатра о том, что вы не отвечаете за свои поступки?

Слышать это было неприятно. Но Жека не нашлась, что возразить — тем более, начав отогреваться в теплом салоне, пальцы на ее руках и ногах болезненно заныли. Боль становилась все невыносимей, и Жека едва сдерживалась, чтобы не начать тоненько поскуливать. Из носа вдруг потекло, и она принялась шмыгать, как сопливая первоклашка, а затем — вишенкой на торте — вдруг закружилась голова и запершило в горле. Она попыталась прокашляться, и Белецкий, оставив ее руки в покое, полез в бардачок и с раздражением бросил ей на колени упаковку мятных леденцов.

А вот это было уже совсем обидно. Жека часто заморгала ресницами, удерживая внутри непрошеные слезинки.

— Чего вы на меня орете? — спросила она осипшим голосом. — И обращаетесь со мной, будто я какая-нибудь приблуда с помойки. Не надо швырять в меня предметами, это как минимум невежливо.

Он опешил от ее отпора, приоткрыл было рот, чтобы сказать что-то едкое в ответ… но перехватил ее взгляд и осекся.

— Я на вас не ору, — сказал он уже более доброжелательно. — Хотя, по хорошему, следовало бы не только наорать, но и отлупить вас… ремнем по заднице. Вас в детстве мало пороли?

Жека самолюбиво промолчала, продолжая машинально сжимать и разжимать ноющие пальцы.

— Больно? — спросил он, наблюдая за ее действиями.

— Терпимо, — гордо отозвалась она предательски дрогнувшим голосом. По-прежнему очень хотелось заплакать, но Жека держалась.

— Так что вы хотели от меня? — поинтересовался он наконец. — Для чего ждали?

Она растерялась. И в самом деле, что тут можно было сказать?

— Ну? — поторопил он. — Спросить что-нибудь? Сфотографироваться?

— Просто пообщаться… — выдавила она из себя еле слышно.

— Что-что?! — в изумлении переспросил он, похоже, не веря своим ушам.

— Пообщаться, — повторила она уже более твердым голосом и, вздернув подбородок, смело взглянула ему в лицо.


Несколько мгновений Белецкий ошеломленно смотрел на нее, словно сканируя степень ее дурости, а затем, шумно выдохнув, закатил глаза, демонстрируя свое отношение к происходящему.

— Ладно, — произнес он ядовито, — давайте пообщаемся…

Машина тронулась с места и плавно вырулила из арки на улицу. "И куда он меня везет, интересно знать?" — подумала сбитая с толку Жека, но вслух спросила другое:

— А почему вы уезжаете из театра? Спектакль же сегодня…

— У нас трехчасовой перерыв между утренней репетицией и вечерним выходом на сцену, — сухо пояснил он, не глядя на нее.

— И как вы обычно свой перерыв проводите? — полюбопытствовала она.

— Отдыхаю, — он пожал плечами. — Иногда даже удается поспать прямо в гримерке… Домой нет смысла ехать, только на дорогу потрачу половину свободного времени, а то и больше. Я-то, собственно, выскочил только сигареты купить. А тут вы. Как снег на голову.

Жека промолчала.

— Подвезти вас домой? — спросил он, искоса взглянув на оттаявшую и окончательно согревшуюся девушку. — Где вы живете?

— В Уфе, — простодушно отозвалась она. Белецкий поперхнулся и закашлялся, и она торопливо сунула ему те самые мятные леденцы, которые он предлагал ей.

— Я же говорила вам вчера, откуда приехала, — добавила она. — Забыли?

Белецкий что-то невнятно пробурчал в ответ. Кажется: "Детский сад…"

— Ну, а в Москве вы где остановились? — спросил он после паузы. — Не ночевали же вы вчера на лавочке возле служебного входа, верно?

— У знакомых, в Филях, — отозвалась Жека. Он присвистнул.

— Далековато, однако… Боюсь, что весь свой перерыв прокатаюсь.

— Не надо меня туда везти, — великодушно отказалась Жека. — Я потом сама… на метро доберусь, вечером. Просто… разрешите мне немного побыть с вами? Пожалуйста… Ну, когда еще мне представится такая возможность? Уеду я к себе в Уфу и больше никогда вас не увижу.

— А вы отчаянная нахалка, знаете это? — он снова бросил на нее короткий взгляд искоса. — Неужели даже мысли не возникло о том, что вы можете быть мне просто некстати?

Она покачала головой:

— Вообще-то, если хотите, я вас ни словом не потревожу. Просто… побуду немного рядом — и все. Если вы решите поспать — так спите, пожалуйста. Я буду тихо сидеть. Не бойтесь, ограбить вас или нафоткать во сне, а затем слить фотографии в интернет я точно не собираюсь. Ну хотите, я вам свой паспорт в залог оставлю?

Белецкий неопределенно хмыкнул — то ли поражаясь ее наглости, то ли соглашаясь с этой нелепой затеей.

— Восемнадцать-то есть уже? — спросил он строго.

— Вообще-то, мне почти двадцать пять…

— С ума сойти, — выдохнул он, видимо, недоумевая, как такая взрослая девица может заниматься подобной ерундой. — А зовут вас как?

— Евгения. Но лучше Жека, — торопливо добавила она и чуть виновато улыбнулась. — Я с детства привыкла именно к такому обращению. И… можно на "ты".

— Же-ка, — повторил он раздельно, точно пробуя это имя на вкус. — Ну что же… Разрешаю тебе остаться со мной до вечера. Но… после спектакля чтобы я тебя больше не видел и не слышал, поняла? — он улыбнулся, сглаживая резкость своих слов. — Понимаешь, я к тому времени буду выжат, как лимон. Ну, правда, совсем не до общения.

— Ничего-ничего, — часто закивала она головой, как китайский болванчик. — Я все понимаю. После спектакля сразу же уеду.

Часть 6

Нью-Дели — Мумбаи


Поначалу Анюта еще пыталась "держать лицо", но постепенно, мало-помалу, до нее доходил весь ужас происходящего.

Она летит в Мумбаи без гроша в кармане. Вся наличка утеряна вместе с кошельком, карточки у нее нет. На что она будет жить, что есть? Ей даже из аэропорта не уехать: без денег ни одно такси, разумеется, ее не повезет, да и ехать, в принципе, тоже некуда — отель-то у нее забронирован, но до сих пор не оплачен.

Что же остается? Провести три дня в аэропорту, ночуя в зале ожидания и питаясь своим скромным запасом продуктов (чипсы-сок-шоколадка-печенье), а затем вернуться обратно в Дели? Охренеть, как "весело"… Съездила, называется, встретиться с Шакиром Кханом! Так ей и преподнесли его на блюдечке с золотой каемочкой, получи и распишись!

Осознав в полной мере отчаянную безнадежность своего положения, Анюта поняла, что сейчас позорно разрыдается на весь самолет. Губы ее задрожали, глаза набухли слезами. Она даже не сразу поняла, что говорит ей подошедшая стюардесса — красивая стройная индианка с жемчужной улыбкой, точно рекламирующая знаменитую местную пасту "Dabur Red". Анюта тупо уставилась ей в лицо, не вникая в смысл слов, вылетающих изо рта девушки.