– Конечно, конечно. Месье де Монмартель, всегда рады видеть вас.

– Мы как раз говорили о том, чтобы провести в Креси канализацию. Монмартель очень заинтересован в водоснабжении и канализации. Он подумывает установить… в своем новом доме… – Я неожиданно теряюсь и начинаю что-то мямлить. Луи легко манипулировать, но он не любит это замечать.

– Новый водопровод в доме брата в Плезанс, – спокойно говорит Монмартель. – Маркиза стала настоящим знатоком, а краны в Креси – тема разговоров в архитектурных кругах.

– Да, – соглашается Луи. – Эта комната в Креси с горячей и холодной водой – настоящее чудо! Восхитительно.

Когда дядюшка Норман и Монмартель уходят, я взглядом даю им понять, что их просьба услышана.

* * *

Публичные обеды, где требуется присутствие Луи, – настоящая пытка для короля, он часто ссылается на головную боль. Но сегодня его юная дочь, пятнадцатилетняя принцесса Аделаида, впервые выходит в свет, и король, гордый и счастливый отец, пребывает в приподнятом настроении. После официального отхода ко сну он является в мои покои и устраивается в кресле у огня, чтобы предаться своему новому увлечению: гравировке драгоценностей. Маленькие острые ножи и тиски лежат перед ним на мраморном столике. Я сажусь рядом с ним с бокалом вина и тарелкой жареных грецких орехов. У меня тоже есть украшение, над которым я работаю, но я довольно небрежно вырезаю круг.

Временами я останавливаюсь и смотрю на огонь. Делаю глоток вина и думаю о своей дочери Александрине. Она все еще в Этиоль, под присмотром нянечки; скоро мы подыщем ей место в лучшем монастыре Парижа. Мысль о дочери вызывает у меня улыбку, но еще становится грустно. Провожу рукой по меховой накидке у меня на животе: вспоминаю о других страхах и печалях. Но я никогда не перестаю молиться.

Однажды. Скоро.

И тогда мое счастье будет полным.

Луи продолжает работать, напевая арию из «Агриппины»[9], которую ставили здесь на прошлой неделе. Я с любовью смотрю на него; он любит эти уютные вечера вдвоем, благословенные часы, когда он может делать вид, что он не король, а обычный человек.

– Ты кусаешь губы, любимая, что тебя тяготит?

Я вздрагиваю, понимая, что он наблюдает за мной. Улыбаюсь, делаю глубокий вдох, подавляя неожиданный трепет в животе.

– Милый, Орри вновь был со мной груб. Ругался из-за расходов на новую летающую колесницу для театра. Я знаю, как ты им восторгаешься, но он не понимает потребностей искусства.

– Я с ним поговорю, – хмурится Луи, склоняясь над своим куском агата.

Он вырезает корабль; его учитель решил, что угловатые линии вырезать легче, чем нежные лепестки розы, которые король собирался воспроизвести. Ему нравится это занятие, нравится, что оно требует сосредоточенности и усидчивости. Я делаю еще один глоток вина. Время действовать.

– Мне кажется, что другой справился бы с этой работой намного лучше, был бы более сговорчив. Орри настроил против себя парижских банкиров, и, похоже, следует ждать неприятностей.

– Но Орри – честный человек, знающий свое дело. И друг. Ты видела колье из рубинов у графини де Ливри? В камне был вырезан портрет ее покойного сына. Конечно, разглядеть лицо сложно, но сама идея пришлась мне по душе. – Луи замолкает и смотрит на огонь. Он замыкается, как всегда, когда думает о смерти. В очаге трещит полено, как будто в знак сочувствия.

– Так трогательно! – восклицаю я. – И какое требуется мастерство. – Я знаю Луи как свои пять пальцев, как только один человек может знать другого человека, но иногда мне кажется, что остаются неразгаданные уголки. Я должна выдернуть его из той бездны, куда он готов упасть. – Съешьте последний орешек. Ловите.

Я бросаю ему орешек.

– Что? А, благодарю.

– Следует подумать, кем заменить Орри? – Я беру свой кусочек агата и нервно потираю его пальцами, ощущая грубую бороздку круга. Буква «О» – для Орри.

Луи хмурится, жуя орех. Вглядывается в свой камешек, вертит его в свете свечи.

– «Я увидел ангела в мраморе и вырезал, пока не освободил его». По-моему, Микеланджело. Не уверен, что вижу в этом камешке маленький кораблик, который жаждет свободы. А кого же ты предлагаешь, милая моя?

– Машо, интенданта Валансьен, – с готовностью подсказываю я.

Указания я получила по почте после визита моего крестного. С Машо я не знакома, но знаю, что он навсегда останется у меня в долгу за то, что помогла ему подняться. Я ощущаю нервную дрожь от возбуждения. Это не обычная власть женщины над мужчиной. Нет, здесь совершенно иное. Это власть политическая, власть над судьбой нации. Я в изумлении думаю: я самая могущественная женщина во Франции, именно так и предсказывала гадалка. Отлично.

– Да. Машо. Отличный человек. Интересное предложение. А теперь посмотри сюда: первый парус почти готов.

Когда я встаю, мой кусочек граната падает и закатывается под каминную решетку. Утром его кто-то найдет в золе. Я склоняюсь над Луи, чтобы полюбоваться его парусом, потом целую его в шею, ерошу ему волосы. Он вздыхает от удовольствия, притягивает меня к себе.

На следующий день я напоминаю ему о его желании назначить вместо Орри Машо, и колесо перемен закрутилось. Одна из служанок находит кусочек агата в золе, отдает его мне. Мое маленькое О, «О» – Орри, скоро канет в Лету. Я ощущаю укол вины – он правдивый человек и знает свое дело, но, если честно, сам виноват. Отчасти. Ради забавы я бросаю камешек в аквариум с золотыми рыбками. Камень опускается вниз и устраивается на дне среди гальки и камешков. А над ним размеренно плавают рыбки.

Может, стоит добавить еще несколько камешков, на одном из которых вырезать «П» – Перигор? Она пока еще не вернулась ко двору, хотя слухи упорно ходят. И еще один с «ВМ» – для Матильды? По камешку для каждого из моих врагов, думаю я, а потом улыбаюсь собственной глупости. И, кроме того, они пока не пали.

От Франсуа Поля Ле Нормана де Турнема

Генерального директора королевских строений

Улица Сен-Онор, Париж

5 сентября 1747 года


Милая моя дочь!

Короткое послание перед тем, как тронется экипаж. В Фонтенбло я присмотрю, как ты просила, за перестройкой королевских покоев. Со мной шестеро мастеров из Обюссона, а панелями займется Дюбуа. Как ты и просила, все делается втайне, но по окончании перестройки комнаты будут просто великолепны – несомненно, такая предусмотрительность расположит к тебе Ее Величество.

Хотя твой брат уверяет, что подобные мелочи его не волнуют, я уверен, что Абель счастлив получить титул маркиза де Вандье. Я полностью согласен, что мы должны подыскать твоему брату супругу в одной из лучших семей Франции. Например, принцесса де Шиме. Это, конечно, слишком амбициозно, но звучит заманчиво.

Ты отлично придумала пристроить его ко мне в помощники, учитывая мою скорую отставку, – у меня опять разыгралась подагра, я часто устаю и чувствую себя неважно.

Я получил твою просьбу о месте в водном департаменте для сына кузины тетушки Николь – считай, что договорились. Кузина моей дорогой невестки, мадам де Турно, справлялась у меня, не сможешь ли ты принять в следующем месяце ее дочь? Я заверил ее, что ты примешь с радостью.

До связи из Фонтенбло, милая моя,

Норман

Глава двадцать первая

Остается одна сфера, только одна, где я не обладаю тем влиянием, которого жажду. Одна сфера, которая упрямо неподвластна моему растущему могуществу.

Его семья.

Новая дофина из Саксонии оказывается ненамного дружелюбнее, чем ее предшественница. Когда меня ей представили, она оказала мне минимум учтивости, а сам дофин остается моим непримиримым врагом. Эта парочка вместе со своими сестрами, дочерьми короля, создают при дворе религиозное сообщество педантов, известное как dévots – богомольцы, в то время как те, кто исповедует более либеральные взгляды, известны как философы. Франни говорит мне, что дофина за глаза даже называет меня еретичкой из-за того, что я поддерживаю «Энциклопедию».

Еретичка! Не могу сдержать смех. Цель новой книги, которую назвали «Энциклопедия», – обобщить накопленные человечеством знания об этом мире и бросить вызов постулатам Библии. Книга объединила вокруг себя тех, кто поддерживает новые идеи, и тех, кто верит, что Версаль, несмотря на все свое изобилие канделябров и свечей, может быть более просвещенным. И они еще назвали меня еретичкой! По всей видимости, король только поднял руку и призвал к рассудительности.

Невзирая на эти неудачи, я продолжаю втираться в его семью. Почти ежедневно посылаю королеве цветы и подарки, но мне так и не позволено входить в ее покои, как я того желаю. Не помогло даже то, что я отделала заново ее комнаты в Фонтенбло: вся благодарность королевы досталась Луи.

Элизабет считает меня наивной, а Франни удивляется, зачем я иду по такому тернистому пути. Берни же напоминает мне, что даже Иисус знал, когда стоит сдаться.

– И откуда это постоянное желание получить одобрение от королевы? – восклицает как-то Элизабет, когда я расстроилась из-за того, что мне вернули корзину великолепных цветов антирринума, свежих, только что сорванных в саду, удивительно крупных и ярких. – Разве вам недостаточно, что в вашей власти половина двора?

– Вот именно – всего половина, – бормочу я. – И не то чтобы в моей власти, меня скорее терпят, чем преклоняются.

Элизабет фыркает:

– Милая моя кузина, королева совершенно не имеет влияния.

– Тсс.

В комнате слишком много слуг: Николь руководит парадом служанок, которые выносят мне платья и аксессуары. Мой гардероб уже давно не умещается в стенах моих покоев и перекочевал в арендованный в городе дом. Я понимаю, что намного лучше планировать свой гардероб на неделю вперед, чем ждать, пока найдут и привезут желаемое платье.

– Разумеется, апельсиновая настойка для небольшого ужина в среду, – велю я Николь, которая отправляет прекрасное платье – каскад из шелка и газа – к портнихе.