Мама улыбается ему почти так же широко, как она обычно улыбается Норману, и отвечает, что я очень независима, но, если нужно, могу быть мягкой и учтивой. Когда обед заканчивается, она поворачивается ко мне и говорит:

– А теперь, Ренетта, покажи все, что мы приготовили.

– Ренетта… мне всегда казалось, что прозвища – это довольно вульгарно, но это так подходит нашей малышке. – Дядюшка Монмартель вновь устраивается за столом со стручком спаржи в одной руке – он не позволил слуге унести свою тарелку – и щепоткой нюхательного табака в другой. Дядюшка Норман не приветствует нюхательный табак; он говорит, что из-за табака начинаешь неумеренно чихать, а он знавал одного человека, который вычихал свой мозг, тот вытек прямо через нос, а все из-за того, что слишком любил нюхательный табак.

– Уважаемые господа, сейчас я, чтобы усладить ваш слух, спою вам арию из оперы «Ипполит и Арисия»[2].

Я встаю, делаю реверанс, а потом начинаю петь, всплескивая руками, чтобы подчеркнуть самые важные моменты, воздевая взор к небесам и заламывая руки, когда дохожу до слов о своем неукротимом сердце.

Я замечаю, что мужчины смотрят на меня, открыв рот и широко распахнув глаза; надеюсь, я не навеваю на них скуку. Ой, нет… мама тоже выглядит встревоженной.

– Я плохо пела? – шепчу я в конце вечера, когда Норман провожает важного гостя к экипажу.

– Нет-нет, милая, ты была великолепна. Но вот платье… оно тебе уже узко.

Я заливаюсь краской стыда и отворачиваюсь. Это правда: у меня начала расти грудь, но я надеялась, что этого никто не заметит.

– И это был, – говорит дядюшка Норман, возвращаясь в комнату, – самый влиятельный человек во Франции.

– Ну конечно же, вы шутите, дядюшка! Самый могущественный человек во Франции – это король, потом его министры и все эти герцоги и принцы. Кардиналы.

Норман качает головой, усаживается за стол, кладет в рот виноградину. Достает из кармана золотую монету и подкидывает ее над столом.

– Ему точно понравилась спаржа, я права? – выказывает мама недовольство. – Почти все доел. – Она берет последний стебелек спаржи, грациозно окунает в острый соус, а потом начинает задумчиво жевать.

– Видишь ли, Ренетта, у того человека, того самого, который, как правильно заметила твоя матушка, съел почти всю спаржу, у него с братьями этих денег… – Норман ловит вращающуюся монетку, которая поблескивает в свете свечи, – у них денег больше, чем у любого другого во Франции. И король не исключение. И поэтому именно он и его браться – самые влиятельные люди в стране. Титулы, положение, право рождения… все это уже не имеет такого значения, как раньше. Их власть меркнет рядом с властью этих самых монет.

Мама качает головой и наливает себе бокал коньяку.

– В годы моей юности, – говорит Норман, смахивая остатки табака со скатерти, – величайший финансист Кроза, такой же богатый, как Крез, был сыном крестьянина и купил своей дочери в мужья графа д’Эвре. Бедняжка… Граф отказывался заниматься с ней… я хотел сказать, целовать ее, приговаривая, что он никогда не опустится до дочери простолюдина. Хотя не побрезговал кутить на ее огромное приданое.

– Ой, бедняжка! – Как ужасно, что ее супруг даже не целовал ее, и только потому, что она не голубых кровей. Как я. Но если малышка Кроза была наследницей огромного состояния, то за мной не дадут ни гроша. «Очаровательна, как закат», – любит говорить дядюшка Норман, но у меня совершенно нет денег.

– Эти великосветские львы… у них собственный взгляд на вещи. И они не очень хотят меняться. – Старая аристократия презрительно относится к богатой буржуазии, к которой принадлежит дядюшка Норман, но при этом очень завидует ей. Дядюшка Норман любит приговаривать, что старая аристократия носится со своим престижем и происхождением, как с писаной торбой, как будто это может их накормить и одеть. И с усмешкой добавляет, что одним престижем сыт не будешь. – Но когда-нибудь мы все переженимся и будем править, и знатность будет основываться исключительно на собственных заслугах.

– Фи, Норман! Ты говоришь ерунду! – восклицает мама.

Я тоже в этом сомневаюсь: всем известно, что социальное положение и происхождение очень важны. Я вспоминаю о тех противных сестрицах Пуаро в монастыре, о том, как к ним по-особому относились монашки, а все потому, что отец их – маркиз и занимает должность при дворе. И как монашки пренебрежительно относились к девочкам победнее. Тот стыд, который охватывает меня на уроках танцев с более родовитыми девицами.

Я пытаюсь объяснить все это Норману, но он просто хохочет и, несмотря на матушкины протесты, подливает мне бренди, отчего у меня появляется румянец и я начинаю глупо хихикать.

От Клодин де Сайак

Монастырь урсулинок

Пуасси, Франция

10 июня 1737 года


Дорогая моя Жанетта!

Приветствую тебя, дорогая моя подруга, и благодарю за письмо, которое я имела честь от тебя получить.

К сожалению, должна сообщить тебе, что Честер улетел, когда эта отвратительная Жюли Пуаро забыла закрыть клетку. Теперь у нас новая птичка, которую купила нам сестра Урсула, но у нее белое оперение, и она намного меньше. А потом она отложила яйцо. А ведь пары у нее не было! Мари сказала, что, наверное, непорочное зачатие бывает и у птиц, но Жюли ответила, что, если у птиц нет души, о каком непорочном зачатии может идти речь? Однако из яйца так никто и не вылупился, хотя мы положили его в теплое гнездо, которое сделали из лент.

В сентябре я уезжаю из монастыря и возвращаюсь в Онфлер. А сестричка моя останется; она хочет посвятить себя Господу, и родители наши наконец-то на это согласились. Как бы мне хотелось, чтобы ты навестила меня в Онфлере! То, что я писала прошлым летом о протекающей крыше, о том, как было скучно и как волки задрали мою собачку, – все это не всерьез, здесь по-настоящему хорошо. И ты обязательно должна приехать ко мне в гости.

Пиши поскорее!

Засим остаюсь твоей самой верной и преданной слугой.

Клодин

От Мадлен Пуассон

Улица Добрых Детей, Париж

2 сентября 1738 года


Моя дорогая дочь!

Норман пришлет за тобой экипаж, и в следующий четверг ты доберешься до Онфлера. Кучер передаст коробочку засахаренных каштанов – ты вручишь их матушке Клодин. Не забудь еще раз поблагодарить их за оказанное гостеприимство и, разумеется, настаивай на том, что для нас будет огромной честью принять Клодин у себя в Париже (хотя новость о том, что теперь она обручена со своим дядюшкой, делает подобную возможность довольно отдаленной).

И хотя ты сама, вероятно, польщена тем, что оба ее брата признались тебе в своих чувствах и льют слезы из-за твоего отъезда, ты не должна вселять в них надежду. Мы метим значительно выше, чем эта милая провинциальная семья (и я не сомневаюсь, что их родители тоже мечтают о лучших партиях для своих сыновей, чем ты). Дай понять молодым людям, что, если они надумают писать, их письма вернутся без ответа.

Твой брат Абель на прошлой неделе впервые примерил парик! Это был очень волнующий момент и для меня, и для дядюшки Нормана – он так быстро растет. Конечно же, я имею в виду Абеля, а не Нормана. В следующем месяце он уезжает в школу, но ты вернешься как раз до его отъезда и успеешь попрощаться. Постарайся привести ему из Онфлер ракушку, которой он дополнит свою коллекцию.

Должна заканчивать; свеча вот-вот догорит, а Сильвия уже отправилась почивать. Желаю тебе легкой дороги.

Люблю всем сердцем,

мама

Глава четвертая

Нам наносят частные визиты, приходят незнакомые люди. Я слышу обрывки фраз:

– Ей уже девятнадцать. Достаточно взглянуть на нее, чтобы потерять голову.

– Вы беседовали с Монмартелем. Что он говорит?

– Кузен де ля Портай – прекрасный человек, невероятно богат, но ему почти семьдесят.

Сейчас обсуждается самое важное событие в моей жизни: мой брак. Когда я думаю о своем будущем муже, то мысленно обращаюсь, как часто бывает, к королю. Матушка приобрела копию последнего портрета короля. У него такое красивое лицо, что, глядя на портрет, я готова расплакаться. Мой супруг должен быть потомственным аристократом, с местом при дворе, он и откроет мне путь в Версаль, где король влюбится в меня. А я в него.

Но, разумеется, не мне выбирать себе мужа.

Позже я узнаю`, что моим супругом будет племянник дядюшки Нормана, Шарль, молодой человек, всего на пару лет старше меня. В качестве свадебного подарка Норман подарит нам землю и замок – достаточно для получения титула графа.

– И ты станешь графиней, дорогая моя! А какое красивое название для имения: Этиоль почти как Этуаль – «звезда»! – восклицает матушка.

Я знакомлюсь с Шарлем; это приехавший с отцом угрюмый молодой человек, который не преминул выразить свое недовольство. Но уже к концу встречи Шарль был мною очарован и беспрестанно повторял, что с радостью готов идти под венец. Даже его отец уступил: у Нормана своих детей нет, поэтому Шарль будет его единственным наследником. Мы будем получать 40 000 ливров в год – огромная сумма, более чем достаточная, чтобы покупать мне наряды, инструменты и книги, какие я пожелаю.

После знакомства я удаляюсь в спальню и бездумно упираюсь взглядом в потолок. Входит мама и целует меня в лоб.

– Сегодня ты одержала настоящую победу, милая моя.

Я прикусываю язык. Тоже мне победа! Он ведь просто мальчишка! К тому же ничего из себя не представляющий.

– Он не очень красив, – наконец говорю я.

Шарль чуть выше меня и своими мелкими чертами лица напоминает крысу. На прощание он неловко поклонился и невнятно, с трудом подбирая слова, пробормотал: «Мы исче встремимся». Я вспоминаю свой любимый портрет короля – изогнутые губы, темные глаза, мягкий взгляд. У Шарля нет места при дворе и, скорее всего, никогда и не будет.

– Ренетта, с каких это пор для мужчин важна красота? Ты замуж выходишь, милая моя. Первый важный шажок в твоей жизни, тот, который, мы надеемся, приведет нас к великим победам.