На балу я встречаю кузена своего супруга, Этьена, графа де Стенвиля. Мой муж его обожает и утверждает, что Этьен – надежда всего рода, но я сразу его невзлюбила. У него нос в форме луковицы, глаза навыкате, и в голову невольно приходит сравнение с уродливыми слепыми рыбами, живущими на дне реки и редко видящими солнце. Такой непривлекательный человек не должен так часто появляться на людях. Супруга его – внучка простого финансиста, и, как ни удивительно, поговаривают, что и она, и принцесса Робек безумно в него влюблены.

– Мадам графиня де Шуазель-Бопре, – приветствует Стенвиль, низко склоняясь над моей рукой. – Кузина, похоже, супружеская жизнь положительно влияет на вас?

Я киваю.

– Моему дорогому кузену Франсуа явно нужно было жениться, – весело заявляет он и потом неожиданно удаляется.

Я ощущаю его неодобрение, хотя понять не могу, чем я ему пришлась не по нраву. Наплевать, он настолько незначителен, что для меня его не существует.

Маркиза выглядит, если можно так сказать, немного потрепанной, и всем интересно наблюдать за тем, как король практически игнорирует ее. Несмотря на радость от рождения наследника, он ошеломлен приемом в Париже и с наступлением вечера впадает во все более мрачное, меланхоличное настроение. «Мы называем это “его черной меланхолией”, – рассказывает мне тетушка Элизабет. – Потому что она погружает и его, и всех вокруг во мрак».

Маркиза развлекает одну группу собравшихся историей о провидице из Парижа. В самый разгар повествования мимо проходит король и громко произносит:

– И какими бабушкиными сказками она сейчас вас потчует?

– Честно говоря, сир, – весело отвечает маркиза, улыбаясь королю, – это и есть сказка об одной бабушке. Мадам д’Анжервиль сейчас, должно быть, лет восемьдесят, а когда она выходила со своим супругом…

На лице короля отразилось раздражение, и посреди предложения он развернулся и отошел прочь.

– …могла предсказать несчастье, – поспешно заканчивает маркиза и улыбается оставшимся присутствующим.

По комнате проносится шепоток, все взгляды прикованы к королю, пока он шагает сквозь толпы собравшихся, мрачно потягивая шампанское, как будто хочет кого-то толкнуть.

Далее все перешептываются только об этом.

– Публичное унижение… давно пора. И дураку видно, что он устал от нее. Как и все мы.

– Все эти разговоры о дружбе… еще более зыбкие, чем замок на песке.

В углу салона Геркулеса я собираю вокруг себя толпу воздыхателей: Бисси, как всегда, внимателен; два лакея потчуют меня лучшим шампанским; граф де Ливри, мужчина средних лет, щедро одаривает меня улыбками, как и некоторые другие придворные. Я в прекрасном настроении; мама прислала мне из Парижа два рулона шелка цвета зеленого яблока, а портниха Александрины пошила мне изумительное платье, цвет которого идеально оттеняет мои глаза. Я отлично провожу время. Где-то вдалеке я вижу своего супруга, с головой погрузившегося в разговор с герцогом д’Аркуром.

– Блюдо с вишнями! – прошу я Бисси, и он улыбается, потому что знает, что последует дальше.

Один лакей удаляется, но вскоре возвращается с огромным блюдом свежих вишен. Я показываю собравшимся фокус, которому научилась еще в детстве: я умею кончиком языка завязывать хвостик вишни в узелок. С каждым узелком, который я выплевываю, раздаются аплодисменты и непристойные шуточки.

– Какой умелый язычок! – кто-то выкрикивает в толпе.

Я делаю реверанс и едва не падаю. Я понимаю, что, если выпью еще, смогу справиться с головокружением, которое ощущала в начале вечера.

– Еще шампанского! – шепчу я Бисси, который тут же спешит услужить.

Потом появляется король, держа в одной руке блюдо с грушей в ликере, а в другой – бокал шампанского. Он немного разрумянился и по пути задевает маркиза де Гонто, который движется в мою сторону. Я беру очередной хвостик вишни, король с восхищением наблюдает, как я показываю на кончике языка идеальный узелок.

Еще я замечаю, как Стенвиль и великий герцог Ришелье приближаются к образовавшейся вокруг меня толпе. На лице Стенвиля выражение мрачного презрения, но мне приятно видеть, что Ришелье, человек, которой намеренно смотрел сквозь меня с того дня, как я была представлена ко двору, выглядит заинтригованным.

– Попробуйте вот эту, милая моя, – произносит король.

Он бросает мне толстый хвостик от груши, который я ловко ловлю ртом. Я не свожу с него взгляда, пока пытаюсь завязать толстый хвостик в узел, но в итоге вынуждена сдаться. Я со смехом падаю на колени, вокруг меня ликует толпа.

– Слишком толстый! – причитаю я. – Слишком большой для моего рта!

Король смеется и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Поднимаясь, я смотрю ему в глаза и неожиданно замечаю, что он на самом деле довольно привлекателен и, вероятно, таким и останется, даже когда пройдет действие вина.

Не слишком ли низко я метила с дофином?

Бочком подходит маркиза, кажется, ничуть не обидевшись на ранее пренебрежительное обхождение.

– Розалия такая веселая, – тепло произносит она, сжимая руку короля и улыбаясь мне. – Как мило с вашей стороны помочь нашей милой девочке встать с пола, ведь совершенно очевидно, что она сама подняться не в состоянии. Как же она очаровательна!

Глава тридцать шестая

Мы находимся в покоях тетушки, одних из лучших покоев в Версале. Как часто жалуется тетушка, это единственное, что сподобилась сделать для нее маркиза в награду за годы верной дружбы. И все же здесь нет кухни, а окна выходят на узкий дворик, куда редко заглядывает солнышко.

– Я бы, разумеется, предпочла покои с собственным фонтаном, – нередко сетует тетушка. – А так Эмили приходится упрашивать Матиньонов или полагаться на этих проклятых мальчишек-водоносов.

В покоях с нами находятся мой кузен Стенвиль со своим отвратительным бесформенным носом и герцог де Ришелье. Также присутствует влиятельный военный министр, граф д’Аржансон. Аржансон в последнее время часто трется возле моей тетушки; меня даже передергивает, когда я представляю себе, как они любезничают друг с другом. Когда я стану старой и некрасивой, я перестану заниматься любовью, чтобы лишить окружающих повода судачить об этом.

Тетушка Элизабет сообщает мне, что это семейная встреча, хотя мой супруг на ней не присутствует, как нет и маркиза де Гонто, и герцога де Биро, который по праву считается главой семьи.

Я понимаю, зачем все эти великие мужи здесь собрались, поэтому, соответственно, надела платье, которое мне идет больше всего: с глубоким вырезом и приколотым к нему фишю[12] – намек на скромность, этакий реверанс в сторону добродетели. Корсет у меня затянут так, что грудь едва не выпрыгивает из декольте, и я замечаю, что Аржансон не сводит с нее глаз.

– Розалия, дорогая моя, расскажи нашим гостям, что произошло между вами с королем вчера на концерте. – Тетушка Элизабет улыбается собравшимся.

Я наклоняю голову, глубоко вздыхаю. Следует держать себя в руках, чтобы эти влиятельные мужи (кузен Стенвиль не в счет!) знали, что я сильна и разумом, и духом. Я с удовлетворением замечаю, что все присутствующие смотрят на меня не так, как мужчины обычно смотрят на женщин, мельком, как на пустое место, как на досадную помеху на пути. Я вновь вспоминаю мрачный, презрительный взгляд Стенвиля на балу – теперь он должен понять, что я чего-то стóю.

Тетушка предупреждала меня, чтобы я смирила свою гордыню: даже намек на высокомерие в женщине, уверяет она, воспринимается в штыки – как обнаженная грудь в церкви. Этому ее научила маркиза, и тетушка нехотя признает, что та оказалась права. Маркиза лучше всех знает мужчин и умеет сочетать цвета. И еще, быть может, плести интриги.

– Что ж, господа, это был небольшой прием, но заметьте, прием для избранных – ни одного из ныне присутствующих туда не пригласили. После окончания пьесы Детуша[13] – несколько дерзко, как на мой вкус, – король заявил, что он устал сидеть и хочет немного прогуляться. Король попросил меня составить ему компанию и при этом обратился прямо ко мне, минуя маркизу. Она прекрасно умеет скрывать свои чувства, но я уверена, что она всполошилась, когда увидела, как мы выходим из зала. Мы с королем – звучит, как сладкая музыка, – прогулялись по залу зеркал… дважды; болтали о графе Матиньоне, который недавно потерял свою любимую собаку, и раскланялись с принцессой де Роган. В конце концов мы вернулись к собравшимся, и там маркиза представила нам виолончелиста; по-моему, король не проявил к нему интереса и поблагодарил музыканта только из вежливости.

По окончании моего повествования мужчины принялись обсуждать мою историю между собой, время от времени задавая мне вопросы. Они не спрашивают о моем супруге, не интересуются Бисси или Пьером – спасибо и на том. Они бы никогда этого не поняли, ведь Пьер – всего лишь псарь, да и я сама себя не вполне понимаю. Я думаю, виновато полнолуние и перемена погоды, а эти вещи могут вскружить голову даже трезвомыслящим мужчинам – или женщинам – и склонить их к безрассудству.

– А какое у нее образование? – спрашивает Стенвиль голосом, который под стать презрению в глазах. Я ему не нравлюсь, и это сбивает с толку – с чего бы ему меня не любить? Ведь я его шанс на блестящее будущее, но пока в отношении ко мне нет ни намека на флирт, вызывающий нервный трепет, благодаря которому так приятно вести беседы с мужчинами.

Мне Стенвиль тоже не нравится. Может быть, он, как и я, никак не возьмет в толк, зачем его сюда пригласили? Рядом с Ришелье и Аржансоном он выглядит как тощий петух среди павлинов, а кроме того – его жена из буржуа.

– Розалия получила образование в Париже, дома; она начала заниматься в аббатстве ди Буа, но матушка настоятельница невзлюбила ее, хотя я уверена, что вины моей племянницы в этом нет, – довольно сухо отвечает моя тетушка. – Потом за ее обучение принялась ее матушка. Розалия начитана и может процитировать множество стихотворений Шексмена, английского драматурга, по памяти.