Я перестаю показывать уточку и уношусь прочь от омерзительной истории маркизы о целой семье, которая умерла от холода зимой, – скорее всего она ее придумала на ходу, но история оказалась весьма кстати. Я беру персик из вазы с фруктами, стоящей на боковом столике, но замечаю, что персик мятый, – такой фрукт никогда бы не вынесли из теплиц маркизы в Версале. Я со злостью думаю, протыкая пальцем коричневую подгнившую кожицу и начиная есть: она сама, как этот персик, – старая и подпорченная. А я такая красивая, и король больше любит смеяться, чем грустить. Хотя, похоже, и погрустить он не прочь.

Я в изумлении осознаю, что ревную. Как нелепо! Она старая, увядающая, а я молодая и красивая, с чего бы мне к ней ревновать?

Позже я ускользаю из замка и нахожу Бисси. Он полностью оправился после прекращения наших отношений, но я до сих пор время от времени дарую ему свою благосклонность, чтобы не допустить и мысли о том, что он может наложить на себя руки от горя. Хотя, по-моему, он не из тех, кто в приступе хандры готов выпить яд.

В мерцающем свете свечи я показываю ему свою уточку, которая, как он уверяет, довольно изящная и похожа на настоящую.

– Но не настолько восхитительна, как это удивительное создание, – говорит он, показывая мне изображение, которому научился в полку, – идеальный овал, в который что-то входит и выходит. И это совсем не животное.

Глава тридцать восьмая

Когда маркиза считает, что пришло время, мы направляемся в ее замок в Бельвю. Она хочет поставить для короля пьесу; тот театр, который она основала в Версале, прекратил свое существование, но в Бельвю есть небольшая сцена.

Мадам Аделаида неохотно – или безо всяких колебаний? – позволяет мне присутствовать. Пока о каких-либо перестановках при дворе Аделаиды речь не идет, но на всякий случай мы с тетушкой старательно распускаем всякие слухи о других придворных дамах. Мы говорим Аржансону о своих подозрениях относительно маркизы де Майбуа, у которой на ногах шесть пальцев, а еще мы слышали, что герцогиня де Бриссак жаловалась на то, что уже устала носить черное.

Для своего театра маркиза выбирает старомодную оперу-балет «Празднества, или Триумф Талии» – «Les Fétes de Thalie»[14]. Музыка довольно приятная, особенно увертюра, это действительно шедевр, но остальное безнадежно устарело. Маркиза будет играть роль Женщины, мне досталась роль Девушки – очень подходящая роль. Неужели она не знает, что Девушка всегда выигрывает у Женщины? Женщина после тридцати, со своей посеревшей кожей и морщинами, никому не интересна. А еще у нее бели. Если бы в карточной колоде была принцесса, в паре к валету, она всегда бы била королеву.

– Отлично, отлично, – размышляет вслух тетушка Элизабет. – Все судачат о ее образованности, но она сама должна увидеть, что и в подметки тебе не годится!

– М-м-м… – Я бы не стала так превозносить свои актерские способности, а еще я немного удивлена, что маркиза, которая, как известно, очень щепетильна в выборе актеров, решила даровать эту роль мне. Но как бы там ни было, будет весело, я рада оказаться подальше от Аделаиды и ее злющих фрейлин.

– «Случайно, о госпожа, случайно я оказалась здесь и начала беседу», – читаю я сценарий. Какие глупые фразы! По крайней мере, это балет. Окружающие всегда делали комплименты моей изящной походке.

Тетушка получает от Аржансона письмо с новостями из Версаля.

– И как там ваш любовник? – спрашиваю я. Тетушка всегда говорит, что заносчивость меня погубит, но что такое заносчивость, если не правда, сказанная прямо, уверенно и недвусмысленно?

– Ты очень проницательна, моя дорогая Розалия, и я полагаю, что ты заметила, как изменилось ко мне отношение месье графа, – с хитрой улыбкой отвечает Элизабет, имея в виду Аржансона.

Мне противно даже думать о них вместе: тетушка слишком стара, но она уверяет, что их связь поможет в нашем небольшом дельце: Аржансон – один из самых заклятых врагов маркизы, и он будет держать нас в курсе всех передвижений короля.

– Заручившись его поддержкой, – ликует она, – мы вряд ли проиграем. Но, дорогая моя, не забывай хранить тайну. Маркиза не должна даже подозревать, что мы с дорогим Марком что-то затеваем.

– Ей ни за что не догадаться, – бормочу я.

Сама мысль об этом абсурдна. Не могу понять, зачем такой влиятельный мужчина, как граф д’Аржансон, оказывает знаки внимания старушке Элизабет. У нее толстые, обвислые щеки, а когда она смеется, они дрожат, как ванильный крем, в который добавили слишком много молока.

– Я верю, что эта связь делает меня самой могущественной женщиной во Франции! – радостно восклицает тетушка.

– Вынуждена не согласиться; это место все еще занимает маркиза. – К сожалению. Я начинаю проявлять нетерпение из-за того, как продвигаются мои ухаживания с королем; несомненно, между нами существует легкий флирт, но ничего существенного пока не произошло.

Граф д’Аржансон приезжает в Бельвю вместе с королем; через несколько дней должна состояться премьера. Элизабет воркует и хихикает с Аржансоном, при этом выглядит откровенно смешно и похожа на девочку в слишком тесном платье персикового цвета, с цветами в волосах. На мой взгляд, женщины старше тридцати пяти не должны носить цветы, а тетушке уже сорок шесть! И она должна была подарить это платье мне, потому что персиковый – мой любимый цвет. В прошлом месяце умер мой отец – я должна скорбеть из приличия, но, честно говоря, я почти его не знала – и оставленное им состояние оказалось гораздо скромнее, чем мы с матушкой рассчитывали. Не говоря уже о семье моего супруга; несомненно, Франсуа очень рассчитывал на мое приданое. А теперь денег внезапно катастрофически стало не хватать.

Нахмурившись, я возвращаюсь к пьесе.

– Не хмурься, милая, тебе не идет, а то скоро появятся морщинки, как у старины Марка. – Элизабет восхищенно ласкает лицо Аржансона, а я восхищаюсь стальным стержнем, который, по всей вероятности, есть внутри у этого человека. Он и глазом не моргнет, но я замечаю, как его взгляд скользит к моему декольте. Я поправляю корсет, устраиваю одну грудь повыше, улыбаюсь ему и вновь возвращаюсь к пьесе.

– «Случайно. О, клянусь, случайно! И пройдемте в мои покои!» Кто так говорит? Почему нельзя поставить что-то современное? Вольтера или Мариво? – Я с отвращением швыряю текст. Глупая, глупая идея, хотя мне и нравится костюм, который для меня приготовили: бледно-голубое платье из тончайшего муслина. По-моему, если добавить корсет и, возможно, новые рукава, получится великолепное летнее платье.

Вечер премьеры приближается, я нервничаю все больше. Я настолько обеспокоена, что позволила себе отвлечься с одним из лакеев герцога д’Эйена. Нас застает тетушка и бьет меня по лицу сложенным веером, приговаривая, что мне еще следует радоваться, что она не расскажет об этом ни Аржансону, ни Стенвилю. Она называет меня гончей, у которой постоянная течка, и замыкает меня в наших покоях.

Вечером в день премьеры я выпиваю почти целую бутылку шампанского, чтобы успокоить нервы. Вечер – настоящая катастрофа: два музыканта из оркестра заболели, и увертюра звучит фальшиво; король четыре раза зевает; граф де Турен забывает в нужное время вынести набитую утку; да и маркиза выглядит не лучшим образом. В последний момент пропадает ее платье (должно быть, к этому приложила руку тетушка), и ей пришлось заменить его на отделанный рюшем розовый костюм, который смотрится на ней довольно глупо. По крайней мере, вина за этот ужасный вечер будет лежать не на мне. Я решаю, что в будущем я оставлю игру на сцене для хвастунов из низшего класса, которые в этом искусстве мастера.

Только представьте меня, правнучку великого маршала Франции, на сцене! Я думаю, что чувствую себя неуютно из-за своего происхождения, а не из-за отсутствия таланта.

Письмо с письменного стола маркизы де Помпадур

Версальский дворец

15 июня 1752 года


Дорогой мой доктор Кенэ!

Как приятно получить Ваше письмо! Я так рада, что Вы добрались в добром здравии в Бордо. Ваши заслуги перед дорогим дядюшкой Норманом бесценны, поэтому не стоит благодарить меня за деньги и подарки. Я рада сообщить, что чувствую себя намного лучше с тех пор, как стала принимать тоник, который Вы посоветовали перед отъездом: кто бы мог подумать, что морские моллюски и гвоздика способны так тщательно очищать?

Боюсь, что Его Величество не в таком добром здравии. Он до сих пор не может отойти от утраты принцессы Генриетты; подобное горе должен испытать каждый человек. А еще ситуация усугубляется тем (почему, дорогой мой Кенэ, скажите мне, почему мы должны обращать внимание на то, что говорят вокруг? – великая для меня загадка, которую я бы хотела разгадать), что люди полагают, будто смерть нашей дорогой мадам Генриетты – это наказание королю за его беспутный образ жизни. И конечно, все обвиняют меня, даже несмотря на то, что мы больше не близки; простите мне мою дерзость, но Вы отлично осведомлены о нашей ситуации.

Я старалась изо всех сил (не перетруждалась – я почти слышу, как Вы уговариваете меня отдыхать) развлечь его; мы поставили в Бельвю пьесу, первую с тех пор, как закрылся наш маленький театр в Версале. Постановка имела огромный успех, и мы приняли в нашу обычную труппу молодое дарование – графиню де Шуазель-Бопре. Она несколько неуклюжа и юна, но ее веселый нрав помог Его Величеству пережить горе.

Должна похвастать Вам, что сегодня получила первый том «Энциклопедии»! Несмотря на все нападки на эту книгу, я знаю, насколько она Вам дорога. Книга крайне познавательна, и я с удовольствием читала про Анголу и асбест. Моя близкая приятельница Франсуа, герцогиня де Бранка, обрадуется, когда узнает, что это химическое вещество может помочь улучшить цвет лица.

Вынуждена с Вами прощаться; часы пробили два, и я должна немного вздремнуть, «чтобы восстановить красоту», как точно Вы это называете.

Ж.

Глава тридцать девятая