– А мне кажется, драгоценная моя Марианна, – спокойно говорит матушка, открывая свою шкатулочку с шитьем, расправляет нить и прищуривается, чтобы вдеть ее в игольное ушко, – что ты из тех людей, которые редко бывают довольны своим положением. Ты привыкла считать, что на тарелке у соседа пирожное намного вкуснее, чем на твоей собственной. Если бы ты служила при дворе, я уверена, что мы бы бесконечно слушали твои жалобы.

– Неправда! Я люблю все пирожные! И я была бы счастлива, если бы оказалась при дворе. Но я не прислуживаю… и скоро умру… уверяю вас, просто умру!.. от скуки.

– От скуки не умирают, – мягко возражает матушка. – И повторяю еще раз: сядь прямо, поправь чепец, у тебя распадется прическа.

– Нет, от скуки все-таки умирают!

– Кто умер?

– Я абсолютно уверена, что кто-то умер! – неуверенно произношу я, но тут меня отвлекает громкий стук у окна.

– Голубь, дорогая мадам, – говорит несносный супруг Таисии. – Он неловко распластался на брусчатке, с одной стороны из-за угла к нему направляется кот, а с другой – посудомойка. И кто победит, спрашиваю я? Вне всякого сомнения, мы увидим его сегодня на нашем столе.

День тянется бесконечно.

– Мне скучно, скучно, скучно, – вновь повторяю я, ни к кому в особенности не обращаясь. – Только Полиньяк вчера приходил нас навестить. Рассказал, что его сестрицу застали, когда она целовалась с их поваром!

– Не распускай сплетни, дорогая.

Я вздыхаю.

– Наверное, в воскресенье я отправлюсь с тобой и с Таисией в Версаль, но что я там буду делать, понятия не имею. Интересно, а милорд Мельфорт там будет? – Мельфорт еще один из моих воздыхателей; он хоть и англичанин, но от него почти не воняет.

– Будет, милая, – отвечает мать. – Ты напомнила мне, что принц де Конти дает большой ужин в среду, чтобы отпраздновать победу и возвращение домой герцога де Ришелье. Мне сказали, что и ты приглашена.

– Матушка! Как вы могли забыть об этом? О такой важной новости! Уже в среду! – осеняет меня. – Матушка, мне нечего надеть! Нечего! Таисия…

– Больше ничего одалживать не буду. Нет! В особенности после случая с подставкой для яйца, – недовольно поджимает губы Таисия.

Несмотря на то, что я намного привлекательнее Таисии – у сестры довольно некрасивый подбородок и слишком близко посаженные глаза, – иногда я ей завидую. Ее супруг, конечно, скучный карлик, но тем не менее у него денег мешок и ей никогда не приходится беспокоиться о том, что бы надеть. Временами кажется, что весь мир против меня.

– Так нечестно, нечестно, нечестно, – причитаю я.

– А зачем граф приглашает Марианну? – резко спрашивает Монбаре.

Я перестаю негодовать – а и правда, зачем? Принц де Конти – родственник короля, Ришелье – один из влиятельнейших мужчин при дворе. А теперь он герой Франции, потому что завоевал какой-то остров или что-то такое.

– Наша драгоценная Марианна – очаровательная женщина, украшение любого стола, – говорит мать, но слова ее звучат скорее как предупреждение, чем как комплимент. Она с довольным видом завязывает на нитке узелок и разглаживает гобелен изящной, унизанной перстнями ручкой. – Разве нужны еще какие-либо причины?

– Я должен настоять, мадам, – говорит Монбаре, оставляя свой наблюдательный пост у окна и кланяясь матушке, – чтобы вы использовали все свое влияние и положение и добились приглашения для меня. А что? Герцог де Ришелье – один из моих преданных поклонников! Он…

– Вы хотите сказать, что вы – один из преданных поклонников герцога, а не наоборот? – вмешивается Таисия.

– Знаете, он тоже является моим поклонником. Однажды в прошлом году он…

– Матушка, мне нечего надеть! – стою я на своем.

– Конечно же, тебе есть в чем идти. В желтом шелковом платье. Я посмотрю, что можно сделать, – отвечает мама Монбаре, не поднимая головы от шитья.

И тут меня осеняет второй раз:

– Матушка! Но у меня нет достаточно широких обручей! Таисия…

– Нет.

– Таисия, дай своей сестре обручи, которые она хочет, – спокойно уговаривает мама. – По крайней мере, на них она ничего не прольет.

– Она найдет, как их испортить, – мрачно бормочет Таисия.

– Но я уже надевала желтое платье в прошлый раз, когда была в Версале! – протестую я.

– Если бы вместо того, чтобы жаловаться и валяться на диване, дорогая моя, ты занялась полезным делом, могла бы вышить на юбке целый цветник или же украсила бы чем-нибудь корсаж.

– Но я…

– В желтом, – решительно заявляет матушка, поднимая руку и призывая к тишине. – Шутки в сторону! Покой этих недель в Париже, когда мы с Таисией не будем заняты при дворе, не должен омрачаться твоим постоянным нытьем и болтовней. Тебе почти двадцать четыре, но ты ведешь себя как девочка-подросток. Ступай, разыщи Мари, пусть принесет еще синих ниток.

Я тащусь по лестнице на кухню, но обнаруживаю, что мать сама отослала Мари на рынок. Я не возвращаюсь в салон, а поднимаюсь наверх, в свою спальню, чтобы поразмыслить над своей скучной жизнью. Моя кровать слишком высока, чтобы падать с разбегу, поэтому я уныло взбираюсь на нее. Этим летом, кажется, все мужчины из Парижа сражаются на британских морских рубежах, или готовятся сражаться с британцами дома, или собрались при дворе с одними мыслями о войне, а в театре идут только итальянские оперы, что меня ужасно сбивает с толку.

Я радуюсь мысли о том, что на следующей неделе состоится обед. Поехать в Версаль будет весело, хотя мне и придется делить постель с сестрой. Таисия любит перед сном поесть в постели, так что вся постель потом в крошках и такое чувство, что во сне нас окружают вши.

Ужин у принца Конти будет ужасно роскошным. И пригласили меня, а не Таисию, не моего скучного зятя! Я увижу своего отца, тетушку Диану и Гортензию и, быть может, встречу своего супруга; он написал, что возвращается, но я не помню дату, которую он указал. Возможно, я увижу принца де Варена, и мы возобновим нашу дружбу. И конечно, там будет Полиньяк, и шевалье де Бисси, который был очень внимателен, когда мы познакомились в марте прошлого года у герцогини Орлеанской за карточным столиком.

Я никогда не изменяла супругу (матушка очень строга в этих вопросах), но мне нравится флиртовать и слушать нежные слова, которые шепчут на ушко, и ловить мужские взгляды, со щенячьей преданностью отвечающие на мою улыбку. И, разумеется, подарки, хотя кажется, что у меня уже достаточно лент, носовых платков и маленьких пузырьков с духами, – их мне хватит до конца жизни.

Как-то раз я позволила Полиньяку поцеловать меня в щеку и за это получила зимнюю муфту из иссиня-черного соболя. Интересно, что бы он подарил мне, если бы я позволила ему поцеловать себя в губы или потрогать корсет? К сожалению, есть граница, которую нужно переступать, когда хочешь больше подарков, но мать непреклонна – не позволяет мне ее пересекать. Она грозит, что, если услышит хотя бы намек на неверность, меня отправят в деревню так быстро, что экипаж перевернется.

Мама часто говорит: разбитую чашку не склеишь. И, несмотря на то, что есть люди, которые хотят положить готовое яйцо назад в скорлупу, правда ли, что омлет – лучшее из того, что можно приготовить из яиц?

Глава пятьдесят четвертая

– Сидеть, сидеть, сидеть, бесконечно сидеть. Мне нужно поднять ноги вверх, ты же не возражаешь, милая? – Тетушка Диана садится в одно из кресел, а ноги кладет на соседнее, сбросив свои крошечные туфельки на высоких каблуках, и с облегчением крутит пальцами ног. Поднимается едва уловимый запах мягкого сыра, и одна из служанок почтительно размахивает над ногами большим надушенным платком.

Отец моей тетушки Дианы – кузен моего отца, графа де Майи-Рубемпре, но я называю ее тетушкой. Я облегченно вздыхаю, что ее сестра Гортензия, маркиза де Флавакур, к нам не присоединилась. Гортензия обожает Таисию, но даже не пытается скрыть своего недовольства моими манерами. Говорят, что в юности Гортензия была настоящей красавицей, как и ее сестра Марианна, моя тезка, на которую я похожа как две капли воды! Тетушка Диана, бедняжка, никогда красавицей не была, но я люблю ее больше всех – она единственная, кто никогда не жалуется, что я слишком много болтаю.

Мы в покоях Дианы в Версале, и служанка накрывает нам вкусный ужин: макароны с говяжьим соусом. С тетушкой Дианой не нужно быть настороже, ее считают глуповатой, но я думаю, что она милая и добродушная.

– Я так рада, что завтра мы вместе будем присутствовать на ужине у Конти, – говорит она, накручивая на вилку макароны.

Их ужасно трудно есть: макароны, подобные крошечным белым личинкам, соскальзывают с моей вилки. Хорошо, что с нами за столом не присутствуют мужчины, когда я роняю макароны себе на платье. Слава Богу, что жакет у меня коричневого цвета, думаю я, промокая пятно салфеткой.

– По приказу Ришелье. Он сказал, что хочет познакомиться с той юной дамой, которая как две капли воды похожа на Марианну. И такая же красавица.

– Но я уже знакома с ним. Уверена, что нас представляли друг другу, когда я выходила замуж за Анри.

– Он – важная персона, понимаешь, а такие не всегда помнят тех, кого им представляют. К тому же свадьба твоя была шесть лет назад. Я уверена, что он даже не помнит всех своих любовниц. – Тетушка Диана хихикает и рассказывает мне историю о приеме, который устроил герцог, пригласив двадцать девять женщин, всех своих любовниц. Усадил их за огромный круглый стол. – Я, конечно, сама там не присутствовала… это происходило в Тулузе, но если бы это происходило в Версале…

Я хихикаю.

– А как ты думаешь: я похожа на твою сестру Марианну? – интересуюсь я. Есть в жизни вещи, которых никогда не бывает слишком много, например котят, фруктов в сахаре и, конечно, уверений в том, что ты красавица.

– Ты очень мне ее напоминаешь, хотя ты намного милее и смешливее – на мой скромный взгляд, эти черты только подчеркивают твою красоту. Но она была так красива, как и ты, милая моя, что летом 1742 года в нее влюбился сам король. – В голосе тетушки Дианы слышится тоска, она задумчиво потягивает вино. – Помню, стоял 1742 год, потому что в этот год рухнул в парке гигантский дуб, который, говорят, рос еще при Карле Великом!