И это очень злит главаря.

Он двигается резко и жестко. Он хочет ее убить.

Это не насилие. Это казнь. Он хочет разорвать ее на куски. И рвет. Рычит от ярости и похоти.

Я чувствую ее боль. Глубоко внутри. Будто свою собственную. Я читаю все по ее глазам. По губам, которые столько раз целовали меня.

Главарь хватает ее за горло. Цепляет нить жемчуга. Сдавливает. Все сильнее и сильнее. Не прекращая размашистых толчков.

Она не просит. Не умоляет. Не унижается. Только жадно хватает воздух ртом. Она очень хочет выжить. Ради меня.

Я знаю. Точно. Она любит меня. До безумия. Хотя я этого совсем недостоин. Я не заслужил. Я ничего не стою.

– Строптивая бабенка, – не выдерживает кто-то.

– Под стать ему, – еще один подает голос. – Другая бы не зацепила.

– Горячая сука.

– Горячая…

Они замолкают под взглядом главаря. Поджимают хвосты. Ему даже не надо ничего говорить. Все и без того ясно. Они трусливо затыкаются.

Женщина смотрит на меня.

«Закрой глаза».

Я не уверен, что слышу это.

Может, игра воображения?

«Засыпай».

Ее губы не шевелятся.

Тогда почему я слышу все это?

«Прошу. Пожалуйста. Закрой глаза. Засыпай. Улетай. Подальше отсюда. Все будет хорошо. Когда-нибудь. Обязательно. Клянусь. Обещаю».

Ложь.

Ничего и никогда не будет хорошо. Ничего и никогда.

Несколько жестких толчков. Нить впивается в горло. Режет нежную кожу. Пускает кровь. И рвется. Жемчуг разлетается в разные стороны.

Тук. Тук. Тук.

Что это? Мой пульс? Бой жемчужин о пол? Похоронный марш. Звон церковных колоколов.

Я погребен.

Женщина жива. Ее еще можно спасти.

Но главарь со мной не согласен.

Тишину нарушает детский крик.

Я совсем забыл о ребенке. Девочка. Наверху. Я пытаюсь вырваться. Я пытаюсь убежать. Напрасно. Меня держат по-прежнему.

Главарь делает знак.

– Я разберусь, – говорит один из его прихвостней и отправляется наверх.

Ребенок продолжает кричать.

– Нет, нет, нет, – повторяет женщина с ужасом. – Ты же не сделаешь… ты же не причинишь вред ребенку.

Еще один толчок. Еще и еще.

– Пожалуйста, нет, – шепчет она. – Прошу, не надо.

Еще. Еще. Еще.

Шаги по лестнице.

Обмираю изнутри.

– Что?! – восклицает женщина. – Что ты ему приказал?

Детский крик обрывается.

Резко.

Главарь кончает. Отходит в сторону. Ничего не говорит.

Наверное, он попросту немой. Нельзя спокойно слушать все эти надрывные вопросы и молчать. Нельзя.

Если бы я верил в Дьявола, я бы сказал, что это он. Вот. Прямо передо мной. Человек на такое не способен. Только зверь.

Главарь переворачивает женщину на спину, раздвигает ее ноги, притягивает к себе за бедра. Новая серия толчков. Никакой жалости.

Женщина повторяет один и тот же вопрос:

– Где мое дитя? Где?

На разный лад.

– Что ты сделал? Что ты приказал?

Она еще надеется.

Она так наивна.

Она не понимает на что способен монстр, если по-настоящему голоден. Она не понимает, что на самом деле нет никаких запретов.

Она чиста. Даже несмотря на то, что здесь произошло и происходит до сих пор. Она невинна и непорочна. Ведь она моя…

Просто моя.

А остальное не важно, не имеет никакого значения.

– Спокойной ночи, малыши, – говорит тот самый ублюдок, который поднимался наверх, и я вижу как капает кровь с рукоятки его автомата. – Сладких снов. Мои сны точно будут сладкими!

– И все-таки ты болен, – отвечает кто-то другой. – Это же ребенок.

– И что? – хмыкает. – Какая разница? Кровь во всех течет одинаковая.

Они говорят что-то еще. Но я не слышу. Я не способен воспринимать их речь. Не способен воспринимать что-либо вообще. Мертвая тишина обрушивается на плечи.

Губы женщины шевелятся. Но я не разбираю слов. Губы главаря тоже приходят в движение.

Стоп.

Как же так?

Они ведь в масках. Все они.

Или нет?

Я вижу их лица. Кажется. Вижу. Только размыто. Я узнаю их. Постепенно. Я собираю их по фрагментам. Как паззл. Но черт раздери. Этот проклятый паззл всякий раз разламывается на куски. Разлетается в разные стороны как те самые жемчужины.

Огромные. Белоснежные. В крови.

Я хочу услышать их разговор. Хочу.

Но все заканчивается слишком быстро. Когда я прихожу в себя, они опять молчат. Главарь проводит ладонью по шее женщины. Небрежно, без всякой нежности. Только это все равно смахивает на ласку. На извращенную ласку.

А потом он уходит. Оставляет ее в покое. И не оборачивается. Просто отдает знак своим верным псам. Взять.

И они берут. С огромной радостью. Свежее мясо. Пусть и помеченное главарем. Не важно. Так даже лучше. Сытнее.

Они действуют осторожно. Сперва. Понимают, что забава в любой момент может прекратиться, что главарь может отменить приказ, оборвать на самом интересном.

Вдруг он хочет припугнуть эту непокорную стерву? Или их испытывает на верность? Дразнит, а после щелкнет по носу.

Они прикасаются к ней. Несмело. То и дело поглядывают на главаря.

Но им повезло. Сегодня их день.

Главарь молчит. Он держит меня. За плечи. Заставляет смотреть. Заставляет увидеть все. Абсолютно. До последнего кадра.

Главарь не отзывает их. Не сдерживает. Он уже все для себя решил. Он не намерен ничего менять. Это финал.

– Пожалуйста, – шепчет женский голос в моей голове. – Закрой глаза.

Но я не могу. Физически не могу. Ведь главарь держит мои веки открытыми. И я не хочу. Я должен увидеть все. Я должен. Это изменит меня. Сломает. Изувечит. Но это единственное, что я могу.

Боль. Ужас. Отчаяние.

Я впускаю это в себя.

Впитываю. По каплям. В плоть и в кровь.

Это течет по венам. Это пропитывает меня.

Это теперь моя судьба.

Женщина не кричит.

Мне кажется, что не кричит.

Может, я просто оглох от ее воплей? Или от своих собственных?

Они насилуют ее. То вместе, то по очереди. Когда не хватает собственных сил, используют подручные предметы. Берут все, что подойдет. Проверяют, что еще в нее войдет. Хохочут. Издеваются. Растягивают пытку до бесконечности.

А главарь держит меня стальной хваткой. Но я и не вырываюсь. Дрожу и рыдаю. Трус. Жалкий слабак.

– Пульс проверь, – раздается чей-то голос.

– Глухо.

Они бьют ее по щекам.

– Все.

– Проверь еще раз.

– А смысл? Если я проверю, она задышит?

– Эй, так быстро. Я не ожидал. Помнишь ту девку из…

– Быстро? Шутишь? Посмотрел бы я, сколько ты протянешь с разбитой бутылкой в заднице.

– Заткнись.

– Тише.

– Заглохните. Вы оба.

Они молчат.

– Слушайте, а может еще разок?

– Куда? Она же мертвая.

– И что? Ты уверен? Еще теплая. Разок успеем, а там… Да может она жива.

– Остынь, урод.

– Сам ты урод. Если бы ты не резал ей грудь, она бы протянула гораздо дольше.

– Нечего было душить. Причем тут пара легких порезов?

– Да ты отрезал ей…

Я хочу рассмотреть их лица.

Но я не могу.

Я вижу только кровь. Везде. В каждом уголке. Кровь затапливает пространство вокруг. Я тону в крови.

Главарь вкладывает нож в мою ладонь. Накрывает мои пальцы своими, заставляет подняться, ведет вперед.

Мужчина еще жив. Он бьется в истерике. Он уничтожен. Морально. Раздавлен. По нему будто проехались катком.

– Давай, – как бы говорит главарь. – Вот кто виновен во всех бедах.

Но я не шевелюсь.

– Или ты не согласен? Разве не он виноват? Если не он, то кто? Почему мы здесь? Кто нас впустил?

Никто. Вы сами пришли. Ворвались. Разрушили мой мир. Гребаные ублюдки. Я вас уничтожу. Найду и разорву. Я жизнь положу на это. Любую жизнь.

Я заплачу самую высокую цену, но своего добьюсь.

Главарь молчит. Он не произносит ни единого слова. Просто берет мужчину за волосы, запрокидывает его голову назад и перерезает ему горло. Моей рукой. Он позволяет ему увидеть все. До конца. Он действует медленно. Он ловит кайф от всего происходящего. Дикий кайф. Запредельный.

Он убивает меня. Моими же руками. И он хочет, чтобы я смотрел, чтобы я понимал, что именно делаю. Четко.

Я вижу, как лезвие входит в плоть, как разрезает кожу, как проникает глубже. Я действую не сам. Но от этого не становится легче.

Я не чувствую ничего. Мне не страшно и не больно. Мне никак. Ровно. До того момента, пока главарь не разрешает обнять женщину.

Да, он позволяет мне сделать это. Он не забирает у меня нож. Он отпускает меня. Он разрешает абсолютно все. Только наблюдает за каждым шагом.

Я не думаю. Действую. Оружие выпадает из моих пальцев. Я бросаюсь к женщине. Я обнимаю ее, прижимаюсь губами к ее лбу.

Я верю.

Все еще верю.

Если обнять ее достаточно крепко, она вернется ко мне. Улыбнется, обнимет, прильнет в ответ.

Я верю. И будто не замечаю окровавленное, изувеченное тело. Я верю, что еще смогу услышать ее смех. Смогу вдохнуть ее аромат. Смогу услышать голос и понять – все и правда хорошо.

Все это просто сон.

Жуткий сон.

Я верю, что она оживет.

Идиот.

Девять лет – слишком короткий срок.

Слишком рано.

Я собираю жемчужины, сгребаю в горсть, прячу в карман. Я отключаюсь прямо там. На ледяном полу. В крови. Рядом с ней. Погружаюсь во тьму и шепчу ей на ухо:

– Прости.

Я тебя не уберег.

Не спас.

Не защитил.

Прости меня, мама.

⁂

– Эта женщина – моя мать, – говорю, глядя в темноту. – А мужчина, которого убили моими руками, – мой отец. Тогда мне было девять лет.

Я сокращаю рассказ. Убираю некоторые детали. Есть вещи, которые я никогда и никому не открою. Я сообщаю самое основное. Я не хочу погружать мою фею в бездну целиком и полностью. Что. Как. В каком порядке. Что именно они говорили, когда насиловали мою мать. Как шутили. Как издевались.