Алекс Стюарт - Фиктивный брак

«Я должен его увидеть. Увидеть их вместе. Только тогда я узнаю, что за этим кроется, и кончится эта мучительная неопределенность, — говорил себе Джеффри, упаковывая вещи. — Если я увижу собственными глазами, что она любит другого, пусть мне будет больно, но я, по крайней мере, освобожусь от душевной тяжести. Я не вернусь с Ривьеры, пока не увижу их. Где-нибудь мы обязательно встретимся. Но если я пойму, что она несчастлива, что-то случится… Интересно, что именно? — размышлял Джеффри Форд, романист (который никогда не отказывал себе в удовольствии понаблюдать за собой со стороны, как смотрел бы из первого ряда партера постановку собственной пьесы). — Интересно, при каких обстоятельствах судьбе будет угодно дать нам возможность встретиться?»

Взросление никогда не бывает последовательным, эдаким размеренным. Зачастую человек, пройдя целый этап в своем развитии, неожиданно останавливается, топчется на месте, возвращается и, кажется, теряет почву под ногами.

Когда Персиваль Артур Фитцрой вернулся домой незадолго до рассвета после воздушного крещения, он имел вид и манеры молодого человека лет двадцати. Но, проспав почти одиннадцать часов, он проснулся прежним оборвышем, проказником, бесенком с наружностью и ухватками десятилетнего ребенка.

Целых полчаса на одном дыхании он рассказывал дяде о своем потрясающем приключении. Рекс, серьезный, но не склонный к разбирательству, держался того, что «да, старина, как выяснилось, все в порядке, но в следующий раз сообщай нам, пожалуйста, если соберешься выкинуть еще какой-нибудь номер».

Персиваль Артур, согласно кивая, продолжал свое повествование о «Мотыльке», который опустился на большое поле за теннисными кортами, и он, Персиваль Артур, первым увидел его.

«Мотылька» (черно-серебристого, обтекаемой формы) обслуживал молодой человек, имени которого Персиваль Артур не расслышал и о котором говорил с почтением «этот пилот». С ним незаметно пролетел день. Как-то между прочим «этот пилот» сказал:

— Я собираюсь сейчас слетать на Корсику. Это всего полтора часа. Хочешь со мной? Давай. Забирайся.

Когда Персиваль Артур с победоносным возбуждением и одновременно липким страхом пробрался на пассажирское место в кабине, его сердце ушло в пятки. Но потом — райское блаженство!

— Как славно! Ты не представляешь, как славно ощущать себя летящим, — сказал он, обращаясь к Джой и пытаясь передать ей восторг от первого полета. — Когда видишь дно залива и кажется, что его можно переплыть и достичь островов. А волосы трепал ветер!

Он сказал «этому пилоту», что не имеет значения, когда он (Персиваль Артур) вернется.

— И это действительно не имело значения, мне было безразлично, что происходит, пока я путешествую!

И они задержались на Корсике, на острове Красоты, обошли вокруг Аяччо, увидели дом и комнату, где появился на свет Наполеон («Похоже, на трех кроватях одновременно»).

Обошли парадные конюшни, чтобы увидеть великолепных арабских скакунов, потом «этот пилот» повел Персиваля Артура пообедать с какими-то знакомыми англичанами, которые жили на другом конце города. Затем они полетели посмотреть красные скалы в Пиана и там поужинали с другими знакомыми «этого пилота» — с корсиканцами.

— О, превосходный ужин, с грудами risotto и vin rose de Corse[6], которого я отведал, — упоительная розовая штука!

Когда возвращались, было темно. Самолет посадили неподалеку от Ниццы на поле, освещенном лишь несколькими автомобильными фарами, и «этот пилот» (сага мальчика стремительно завершалась), конечно же, хотел доставить его домой, но как только Персиваль Артур узнал, что «этот пилот» собрался поужинать с какими-то французами, знакомыми по Ницце, с какими-то леди и прочее, он, пожелав спокойной ночи и поблагодарив за все, устремился пешком по Английскому бульвару. Так он проделал весь путь из Ниццы домой (денег при себе не было), пробрался сквозь ограду «Монрепо», проник в «Монплезир» и уже подумал, что сможет попасть домой, не разбудив никого, но тут закричал дядя Рекс, и, как сказал древний философ, так-то вот!

Эта шальная выходка стала самым важным событием его жизни. По крайней мере, так ему казалось. Стоит ли убеждать себя, что взрослая жизнь приносит больше радости, чем в отрочестве, когда каждое чувство обостренно отзывается на каждое новое наслаждение? Правда, потом за удовольствие приходится расплачиваться скукой смертной, и человек, сломленный «долгой ничтожностью жизни», едва ли может ее вынести.

Теперешние деяния представлялись такими банальными, такими избитыми! До вчерашнего дня событием считалось бы то, что приятель Персиваля Артура, граф, уехал с друзьями в Италию, а свою «Альфа-Ромео» и шофера-американца Манли передал Персивалю Артуру для урока вождения.

— Великолепная практика, — сказал Манли и предложил съездить в Монако.

— Хочу взглянуть на аквариум — самый большой в Европе, как утверждают. Лучше бы полетать снова вместо всего этого. Хотя это лучше, чем ничего, как сказал древний философ. Поедешь со мной, Джой?

Джой опасалась, что не сможет.

— Ну, поедем! Тебе понравился бы наш аквариум и маленькие морские коньки и как они держались хвостами за разные штучки — помнишь, как ты ходила со мной в зоопарк после моей операции? Поедем же! Пожалуйста! — уговаривал Персиваль Артур, взяв девушку за руку просительно, как младший брат. — Надень новое платье — и едем. Такое белое, славное…

Юноша взглянул на кремовое плиссированное платье Джой с элементами футуристической абстракции на поясе и карманах, и в его голосе проявились те изменения, что принесла прошлая ночь:

— Ты никогда теперь не бываешь со мной, Джой. А вечером опять какие-нибудь ископаемые соберутся пообедать. Могут и в полдень сюда пожаловать!

Джой покачала головой. Она считала, что должна еще закончить работу для Рекса.

— Не думай об этом. Попроси его хоть раз отпустить тебя. Пусть перенесет работу ближе к вечеру. Умасли его!

Джой охватило смущение при мысли, что ей придется попросить Рекса о чем-то, и в то же время робость, которая мешала ей признаться Персивалю Артуру в своем смущении.

Вот почему она заговорила с Рексом только после ленча. Они стояли с чашками кофе на балконе, прогретом солнцем, на балконе, который прошлой ночью был свидетелем их столь тесного единения благодаря общему чувству беспокойства.

— О, поезжай, дорогая моя, непременно, — добродушно промолвил Рекс, глядя прямо на Джой. Она отвела взгляд, и это удивило его и обрадовало. Раньше она никогда не смущалась в его присутствии, и Рексу понравился такой знак развития их отношений.

Поезжай на прогулку. Печатанье подождет, вся эта чепуха не понадобится до следующей недели.

— Да? Вот и прекрасно. Спасибо, — сказала девушка.

Ее взгляд скользил по плечам мужчины, по изгибу перистого листа пальмы, устремлялся в бездонно сапфировое небо над его головой — и только избегал его лица. Пусть Рекс не придал значения тому, что случилось в конце их ночного бдения, зато Джой ничего не забыла. Она не могла забыть этого нового Рекса, который доставал носовой платок и вытирал ее мокрые ресницы, бормоча ласково и доверительно «дорогая», и — все, что было потом…

Снизу доносился звук не заглушаемого ничем сопрано, выводящего рефрен вальса:

Это было всего лишь мгновенье безумства,

Это был лишь простой поцелуй…

Невозможно было не заслушаться голосом французской поварихи — голосом чистым, сладкозвучным, веселым, как звон цикады на холме. Невозможно было не ловить эти глупые, слащавые слова о любви, о поцелуях или о том и другом одновременно.

— Я еще раз поговорю с Мелани, — поспешно начала Джой. — Она забывается.

— Я ничего не имею против. Пусть поет, если ей так уж необходимо.

Мелани перешла к любимой песенке Мери:

Счастливым каждый хочет быть,

и я хочу, друг мой,

но счастье можем мы добыть

лишь вдвоем с тобой.

Хозяин дома отвернулся. Джой заподозрила, что он хочет скрыть широкую ухмылку.

Внезапно наступила тишина. Чары развеялись…

— Должно быть, Мери пришла на кухню, — заметила Джой, — сказать: «Non chantey[7], Мелани!»

— Жаль. Ей бы петь в опере с таким голосом, — откликнулся Рекс, засмеявшись. — Так куда ты собираешься, Джой?

Джой ответила, и он согласился, что аквариум стоит посетить.

— Говорят, вода поступает в него прямо из моря, здесь разработаны наилучшие методы содержания различных морских животных, — произнося все это, он оставался холодным, как любое из подводных существ… совершенно спокойные глубоко посаженные голубые глаза, но каждый, кто дал бы себе труд заглянуть в них, мог бы увидеть искорки веселого вызова: «Ну? Поиграем?» Его обычная оживленная, спокойная манера не могла разуверить Джой в том, что между ними что-то произошло. Она снова и снова вспоминала, как «rien qu`un moment»[8] прошлой ночью этот человек был совершенно другим.

Рекс знал это.

Рекс хотел, чтобы она вспомнила то мгновение, когда задремала на его плече.

Рекс заметил, что взгляд ее дрогнул, потеплел и она непроизвольно слегка прикусила мягкую розовую нижнюю губку.

«Прекрасно, — подумал Рекс, находя чрезвычайно соблазнительным ее близящееся пробуждение. И позволил своим глазам сказать ей это, принимая от нее кофейную чашечку. — Я не буду торопить ее».

Он знал, если сейчас взять так называемую новобрачную за плечи и сказать что-нибудь типа: «Послушай, Джой. Скажу без обиняков: я хочу изменить наши дурацкие отношения. Как ты думаешь, могла бы ты принадлежать мне полностью? Со всей искренностью? Как жена?» — то она была бы гораздо менее смущена.