Эти минуты стоили всех его стараний, его девочка уставилась на него своими огромными глазами, а потом бросилась ему на шею.

— Почему ты не говорил мне? — спросила, уткнувшись в воротник куртки.

— Я хотел, чтобы ты вернулась ко мне не потому, что я что-то там заслужил, Дина, — честно ответил Макс, — я не хотел тебя подкупать. Мне нужна ты, а не твоя благодарность и признательность.

Динка снова обняла его, и они долго стояли так, пока под куртку не стал пробираться холод. Максим отодвинул ее от себя и посмотрел в любимые глаза.

— Ты должна простить и принять меня таким какой я есть, Дина, иначе у нас ничего не получится. Ты прекрасно знаешь, кто я и что я делаю. И я должен быть уверен в том, что и кто у меня за спиной. А если мне придется разрываться и воевать на два фронта, у меня просто не хватит сил, моя девочка, — он всматривался в ее лицо и пытался понять, правильно ли она его услышала.

— А если я не смогу… принять? — она храбро смотрела ему в глаза. — Ты отступишься?

— И не мечтай, — его улыбка была почти хищной, — я буду просто убеждать тебя дальше. А для этого мы должны поговорить. Сейчас. Я расскажу тебе все, как было, ты будешь меня спрашивать, а я постараюсь ответить на все вопросы, но чтобы мы больше к этому разговору не возвращались. Я хочу похоронить эту часть жизни, Дина, и больше никогда о ней не вспоминать, мне было слишком тяжело и больно проживать ее… Без тебя.

И она кивнула, соглашаясь, и даже тихо вздохнула, Максим понимал, как не хотелось ей вытягивать на свет все то, что она спрятала, как ей думалось, надолго. Но она тоже понимала, что с этим прошлым нужно покончить раз и навсегда, иначе они не смогут строить свою жизнь дальше.

Они вернулись в дом, поужинали, а затем Максим усадил ее на диван в холле, сам уселся на пол у ее ног и начал говорить. С начала. Со своего разговора с Бетховеном. Ему было проще, он недавно уже исповедовался на кухне перед Дининой матерью, а по тому, как напрягались руки его девочки, как она сама сжималась в комок, было видно, как непросто ей все это слушать. И вдруг…

Она опустила ему на голову ладонь и принялась гладить и перебирать волосы. Он тогда просто положил голову ей на колени, обняв живот, и говорить стало намного легче, теперь слова не рвали ему душу, а просто выливались вместе с чем-то мерзким, грязным, и ему казалось, что внутри становится светлее и чище.

— Почему ты не рассказал все это мне? — только и спросила она, когда Макс, наконец, умолк. — Ты считал меня совсем глупой? Разве я не имела права знать правду?

— Сейчас мне вообще кажется, что все можно было делать по-другому, потому что я теперь наверху и могу все видеть изнутри. Но тогда я понимал, что Маргарита требовала от отца избавиться от тебя, мне нужно было, чтобы она поверила, я не мог рисковать. Бетховен мог прожить еще год, а я никак больше не мог тебя защитить. Он просто посадил бы меня лет на двадцать, а тогда с тобой… Давай не будем об этом даже думать.

— Я ведь чуть не умерла, Макс, — рука, гладившая его волосы, напряглась.

— Я сам умирал, Дина. Может, я все делал неправильно, единственное, если бы я тогда знал, что ты беременная, я бы просто взял автомат и положил их всех.

— Я не была беременная, Макс, — тихо сказала Дина, продолжая поглаживать его волосы, — мы тогда проскочили, у меня были месячные еще до свадьбы. Это потом.

Максим резко поднял голову и, совершенно обалдевший, уставился на свою девочку, потом на живот, потом снова на нее.

— Ты хочешь сказать…

— Да, это когда я тебя совратила. Устроила себе брачную ночь. Тимур так и сказал, что ты умудрился всунуть между нами своего сына, — она улыбалась, поглаживая живот, и Макс приподнялся и несколько раз тоже его поцеловал. Так вот кому он обязан своим счастьем. «Хороший, какой же хороший мальчик!»

— Значит, если бы не тот раз… Если бы ты не была беременной…

— Я бы осталась с Тимуром, — она ответила твердо и решительно, глядя на него с неземным спокойствием в глазах. На миг горячая волна ударила в голову, а затем отпустила. Все верно, не одному ему сегодня нужно исповедаться. И принять.

— Ты его любила?

— Да, Макс, я в него влюбилась. Иначе я не стала бы с ним спать. Он был моим мужем по-настоящему.

— Я видел, — он недовольно перебил ее, — скажи, ты тогда мне назло с ним, у меня на глазах?..

— Не совсем, — она почему-то наоборот улыбалась, хотя Максу хотелось пойти и что-нибудь сломать или разбить. Или что-то развалить, скажем, небольшой дом. — А вообще мы просто уже к этому пришли, и мне хотелось…

— Зачем ты призналась Тимуру, что это мой ребенок? — снова перебил ее Макс, потому что возникающие перед глазами картины никак не способствовали умиротворению. — И как ты можешь знать точно, если ты с ним тоже… Может это все-таки его сын?

— На твоей свадьбе это было впервые, — Дина улыбалась так безмятежно, словно говорила с ним о погоде, а не напоминала, как ее имел на его глазах другой мужик. — Он уже знал о ребенке.

— Хватит, я понял, — Максим остановил ее, потому что понимал, еще немного, он сядет в машину и поедет бить морду Багрову. — Он не принял это, я видел. Но ты же не сделала аборт?

— Он предлагал, — Дина помедлила, — и просил. Я не согласилась не потому, что это твой ребенок, а потому что он мой. Если бы отцом был Тимур, я бы тоже отказалась.

Она рассказала, как ее положили на сохранение, и как мать Тимура прессовала его девочку, чтобы та избавилась от ребенка. От его ребенка, который там спит, толкается, сосет палец, и у которого сердце бьется в два раза быстрее, чем у его отца. Максим даже думать не хотел, что бы он с ними сделал, если бы у них получилось. И если бы Дина согласилась… Нет, вот как раз так и сходят с ума. Он растер ладонями лицо и посмотрел на Дину.

— Если у тебя больше нет ко мне вопросов, давай заканчивать этот вечер воспоминаний о твоем Тимуре.

— Давай, — она согласилась довольно быстро, ну правильно, и так достаточно подпортила ему крови. И надо было приплести эту сволочь Багрова? Как ему повезло, что у него такой умный и хороший сынок… — Может, посмотрим кино?

Смотреть Дине захотелось «Красотку», Макс не возражал и уже через десять минут спал, улегшись ей на колени и обнимая живот, где крепко спал его сын, которого тоже подобные фильмы не интересовали.

* * *

Динка проснулась от того, что у нее затекли ноги, и ей захотелось в туалет. В любом случае шансов проспать до утра беспробудным сном и так не было, в туалет пришлось бы вставать минимум раза три. Она осторожно выбралась, чтобы не разбудить Максима и прошла в ванную, заодно можно принять душ и отправляться наверх, Макс ведь не планирует сегодня занять спальню? Пожалуй, стоит еще над ним поиздеваться и объявить, что как порядочная девушка она пустит его в постель только после женитьбы. Динка улыбнулась.

Лучше было бы подняться в ванную наверху, там ее халат, ладно, сойдет и так, Динка снова натянула свой домашний трикотажный костюм, а белье сунула в корзину. В спальне переоденется, а сейчас захотелось пить. Но на кухне обнаружился проснувшийся Макс в одних штанах, роющийся в холодильнике — вечно эти мужчины голодные, а раздеться когда успел? Увидел ее и полез обниматься, и конечно же, сразу почувствовал, что между ними лишь слабая преграда из тонкого трикотажного полотна.

Дина ощутила, как напряглись мышцы, как изменилось его дыхание, она сама старательно отводила взгляд от безупречного рельефа грудной клетки своего… Мужа? Жениха? Бойфренда? Отца ее ребенка, это единственное мало мальски подходящее определение, Динка едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

Надо было сразу в спальне прятаться, она вдруг поняла, что опасается и нарочно оттягивает близость с Максом, хотя дураку было ясно, что остановит его сейчас разве что Третья мировая, да и то, если Максима назначат Главнокомандующим. А вот Дину охватывала жуткая паника от одной только мысли, как он увидит, во что превратила ее эта беременность, и тут же потеряет к ней интерес. Может, попросить его выключить свет?

Она ускользнула от объятий и прошла к кухонному шкафчику с посудой, потянулась за чашкой, и тут же ее руку накрыла его рука, а возле уха раздался шепот:

— Не тянись, я сам, — а сзади ее уже захватывали в плен его руки, и Динка с отчаянием понимала, что сбежать не выйдет, если она совсем уж не хочет показать, что ее мозги атрофировались в связи с беременностью.

Она закрыла глаза и внутренне сжалась, как тут те же сильные руки — и как давно они перестали у нее ассоциироваться с тисками? — развернули ее, ладони нырнули в волосы, а губы зашептали, скользя по лицу, словно пробуя ее совершенно невесомыми поцелуями.

— Дина, девочка моя, что с тобой? Почему ты меня боишься? Это же я…

Дина медленно открыла глаза и поразилась. Столько любви и нежности, затаенного ожидания и даже страха было в этом взгляде, что она не стала ничего говорить, запустила руки в его жесткие волосы, захватывая затылок, и сама поцеловала мужчину, к которому от ее сердца тянулась нить — да что там нить, канат, тросс, который невозможно было ни разорвать, ни сжечь, ни отстрелить.

«Между вами какая-то особая, ненормальная связь», — утверждал Тимур, насчет особой Динка не была уверена, не они одни в мире влюбленные, а вот насчет ненормальности даже спорить не стала бы. А Максим уже целовал ей шею, запустив руки под футболку, потом приподнял и усадил на столешницу, подняв как пушинку.

Они целовались будто впервые, исступленно, до боли впиваясь друг в друга, и Дина чувствовала, как она сама исчезает, растворяясь в своем мужчине, в его поцелуях и дыхании, в его гулко ухающем сердце, в его бессвязном шепоте, где он произносит ее имя и слова, которые сводят ее с ума:

— Моя, только моя девочка…