Король внимательно посмотрел на юношу и одобрительно улыбнулся. Людовику понравилась смелость гасконца.

— Ступайте, капитан! И заслужите еще одно повышение в чине!

Эрнодан де Гастаньяк вновь поклонился. Он уже попятился было назад, но король схватил его за рукав и зашептал на ухо, чтобы никто не слышал:

— Не вступайте в сражение… Там обойдутся и без вас… Отправляйтесь лучше на поиски мадемуазель де Вильнев!

Эрнодан де Гастаньяк понимающе кивнул головой. Приказ короля полностью совпадал с его собственными желаниями. Он вскочил в седло и погнал коня галопом. За капитаном последовал Лафортюн. Толстый рейтар ругался про себя на чем свет стоит, ибо полагал, что находиться на холме, где сидит король, в тысячу раз более приятно, чем нестись неведомо куда и зачем.

— Вперед! В атаку! — слышались повсюду голоса французских офицеров. Из леса Барри стремительно, волна за волной, выплескивались свежие полки, ждавшие своего часа в засаде. Неповоротливая колонна англичан остановилась. «Красные мундиры» не были готовы отразить новое нападение. Они попали меж двух огней, в смертельную ловушку. «Клешни краба» сомкнулись у них за спиной.

— О, мое сердечко… Мое сердечко… Где ты? Что с тобой? — шептал король. Он наблюдал в подзорную трубу за начавшейся бойней. Его лицо заливала смертельная бледность.

— The frenchmen are counterattecking!

— We’re running out of ammunition!

— They have us encircied!

— It’s a trap![31] — ревели английские солдаты.

Батистина и Жорж-Альбер не понимали того, что кричали англичане, но они прекрасно видели: дела у «красных мундиров» обстоят из рук вон плохо, колонна распалась на части, и каждый спасался, как мог.

Шалаш затрясся и задрожал. Батистина ухватилась за какую-то ветку дерева.

— Поганый англичанин! — загудел позади нее чей-то грубый голос.

— Такой же дезертир, как мы! — в тон ему вторил столь же неприятный голос.

Батистина в ужасе обернулась. На нее набросились два французских солдата, по-видимому, не имевшие никакого желания участвовать в кровавой схватке. Девушка сопротивлялась, брыкалась ногами. Но, разумеется, мужчины оказались сильнее. Они крепко держали ее. Один сдавил ей горло, чтобы заглушить крики, а другой принялся связывать ее веревкой. Жорж-Альбер отважно устремился на помощь подружке.

— Ах ты, чертова макака! — скорчился от боли один из бандитов, курчавый рыжеватый парень, и отдернул окровавленную руку, которой здорово досталось от острых зубов обезьянки. Он хотел схватить Жоржа-Альбера за поводок, но тот ловко увернулся, еще раз тяпнув ненавистную руку, выскочил в отверстие и скрылся в ветвях.

— Ос-та-но-ви-тесь! Я фра-нцу-жен-ка, как и вы… — попыталась выдавить из себя Батистина.

— Давай-ка его прирежем, пока, не поздно! А то он нас выдаст своим дурацким квохтаньем! — услышала Батистина. Но судьба, видимо, смилостивилась над ней в этот раз. Второй бандит придерживался иного мнения, чем его приятель, и затолкал ей в рот какую-то грязную тряпку.

— Э, нет! Мы с тобой сможем приволочь его как пленного после сражения! — сказал парень со шрамом, обдав Батистину винным перегаром, к тому же от него ужасно разило чесноком.

— Здорово! Хорошая идея! Может, даже награду получим! Да и бригадир не сможет тогда сказать, что мы дезертиры! — одобрил план приятеля курчавый.

— Что правда, то правда, но есть тут одна заковыка… А что, если англичане соберутся с силами и пойдут опять в наступление? А? Как мы попадем к своим? — почесал в затылке тот, от кого воняло чесноком. Похоже, он был «мозгом» преступного братства.

— Да, ты прав, черт побери! Ну, делать нечего! Прикончим его, и дело с концом! — и курчавый решительно выхватил огромный нож. Он уже занес руку, чтобы перерезать Батистине горло. Обезумевшая от ужаса девушка стала извиваться всем телом. Мелкие монетки выпали из ее карманов и покатились по дощатому настилу. Курчавый бросился их собирать.

— Эй! Гляди-ка! А англичанин-то богатенький! Надо его обыскать, может, где спрятал золотишко! — проворчал тот, что был поумнее. В нем заговорила природная жадность: а вдруг у пленника где-то спрятано целое богатство!

Полузадохнувшаяся Батистина с отвращением почувствовала, как руки солдата стали обшаривать карманы куртки и штанов. Парень вертел ее и так и сяк. Он ощупывал ее очень тщательно. В конце концов он запустил свою грязную лапу ей между ног и тотчас же отдернул руку, словно бы обжегся.

— Ну, нашел что-нибудь? — спросил кудрявый.

— Слушай… Ну и дела! У англичан-то нет… Ох, черт! Им отрезают, что ли… — блеял «великий ум», с откровенным изумлением глядя то на компаньона, то на пленника.

— Да что ты там мелешь? Ты спятил, что ли? — спросил второй.

— О-т-пу-сти-те ме-ня, я же жен-щи-на, — еле выдохнула Батистина.

— Что там еще вякает этот сопляк?

— Похоже, он промяукал, что он — женщина! — ответил кудрявый и тоже сунул руку Батистине между ног. От этого прикосновения ей сделалось жарко и противно. Кучерявый быстрее пришел в себя, чем его «умный» компаньон, оказавшийся на поверку увальнем-простаком, и разорвал на Батистине мундир и рубашку.

— Черт побери! Действительно, девка! — Он с изумлением и восхищением уставился на юную роскошную обнаженную грудь Батистины.

Она перевела дух. Сейчас эти люди ее отпустят. Она им все объяснит. Но тут девушка увидела, как дезертиры обменялись многозначительными взглядами и подмигнули друг другу. Они подхватили ее под мышки и уложили на доски.

— Это ведь военный трофей, не так ли? Кому начинать? — спросил «умник».

Батистина забеспокоилась. Ей явно угрожала новая опасность, она это чувствовала. Но какая? Что все это значило? Они должны были уже давно развязать путы, но что-то не торопятся… Батистина зашевелилась и попыталась подняться. Ей было стыдно лежать вот так, с обнаженной грудью, перед ними. А они не отказывали себе в удовольствии смотреть на нее во все глаза и при этом сально хихикали.

Вновь загремела канонада. Мимо пронеслись десятки лошадей…

— Сыграем-ка на нее в кости! — предложил кучерявый.

Батистина задрожала.

«Они хотят сыграть на меня в кости? Но для чего?», — подумала она с ужасом.

Мерзавцы уселись прямо у ног Батистины. Ждать ей пришлось недолго.

— Ага! Я выиграл! Мне и начинать! — воскликнул кучерявый, радостно потирая руки и вновь извлекая свой ужасный нож.

— Эй, ты! Давай-ка побыстрей! Не очень-то возись, а то еще нагрянет кто-нибудь! — посоветовал «умник».

Ошалевшая от страха Батистина корчилась и извивалась на досках, тщетно пытаясь высвободить руки.

— Не беспокойся, приятель! Я тебе верный друг, так что быстро управлюсь! Тебе тоже достанется! — сказал кучерявый, приближаясь к Батистине.

В мгновение ока он перерезал путы у нее на ногах. Батистина попыталась было брыкаться, но негодяи помогали друг другу. «Умник» крепко держал ее за лодыжки. Еще раз сверкнул нож, и все пуговицы со штанов отлетели. Кучерявый резко и зло рванул тонкую ткань, раздался треск, и Батистина осталась в одной рубашке, которая уже не скрывала ослепительной красоты нагого тела.

Дезертиры разом покраснели, дыхание у них стало прерывистым. Они буквально пожирали девушку глазами, похотливо пялились на обнаженную грудь и белый живот.

— Ну, не ломайся, красотка! Небольшое изнасилование никогда еще не причиняло вреда девчонке! Только на пользу пойдет! Подумаешь, делов-то! — глухо проворчал кучерявый, придавливая девушку своим телом.

«Изнасилование? А что это такое?» — спрашивала себя Батистина, борясь из последних сил. Она стукнулась головой о балку, вернее, ее стукнули. На несколько секунд она оглохла и ослепла от боли. Придя в себя, она почувствовала, что все вокруг плывет и качается, словно на палубе корабля.

— Пощадите!

— Да мы не делали ничего плохого! Подумаешь, уж и развлечься нельзя!

— Мы только пошутили! — отчаянно вопили дезертиры.

Железные руки схватили обоих за горло и яростно сшибли две головы.

Батистина, избавленная от объятий, вызывавших у нее отвращение и даже тошноту, тихонько застонала.

— Негодяи! Мерзавцы! Подлецы! — гремел знакомый Батистине голос. Раздались жуткие крики. Батистина открыла глаза и увидела, как Эрнодан де Гастаньяк надавал таких пинков под зад дезертирам, что те вывалились наружу и исчезли.

Батистина с трудом поднялась. Она вдруг почувствовала, что стало легче дышать: Жорж-Альбер, неизвестно откуда взявшийся, вытащил у нее кляп изо рта. Он гордо бил себя кулачками в грудь, давая понять Батистине, что именно ему она обязана спасением.

— Жорж-Альбер, мой дорогой Жорж-Альбер! Что бы я делала без тебя! — прошептала девушка, лаская своего верного друга, а тот, утвердительно кивая головой, верещал на своем языке:

«Что правда, то правда!»

Батистина приблизилась к Эрнодану. Юноша стыдливо отвернулся — он был ослеплен матовым свечением, исходившим от изумительной атласной кожи, едва прикрытой обрывками рубашки.

— Боже! Какой ужас! — промолвила Батистина, выглянув в проем.

Умиравший от любви и нежности Эрнодан подставил плечо под золотистую головку. Он не знал, к чему относилось это восклицание, — перешедшее в стон: то ли к двоим негодяям, валявшимся с разможженными черепами под деревом, то ли к множеству трупов английских и французских солдат, вперемешку лежавших по всей поляне, покрывая траву.

«Красные мундиры» опять отступали, их преследовала французская кавалерия.

— Это ужасно! Отвратительно! Господи, какой кошмар! Я ненавижу войну, Эрнодан! — промолвила Батистина и зарыдала на плече у юного капитана. Она полагала, что в его присутствии ей нечего стесняться — не в первый раз Эрнодан застает ее в слезах, должен уже привыкнуть. — О-о-о-о! Я так несчастна! Мне надоело… Я сыта по горло проклятой войной, дрянными сражениями, всякими другими мужскими делами… Я хо-чу до-мой! — жалобно причитала Батистина.