— Ее императорское высочество нездоровы и очень сожалеют, что не могут принять вашу светлость, — произнес Граубен с вымученной улыбкой, видимо полагая, что улыбается любезно и открыто.

Флорис содрогнулся от ярости и схватился за шпагу, готовый на все, чтобы спасти царевну: он чувствовал, что опасность, угрожающая Елизавете, исходит именно от этого мрачного человека, скрывающего свое истинное лицо под наигранной вежливостью. Адриан незаметно приблизился к Флорису, чтобы успокоить, или, в случае необходимости, прийти ему на помощь. Почуяв недоброе, Тротти прошептал:

— Остановитесь, юные безумцы, вы все испортите.

Затем маркиз вежливо поклонился:

— От имени его величества короля Франции я выражаю пожелания скорейшего выздоровления ее императорскому высочеству, и позволю себе каждый день посылать справляться о ее здоровье своих атташе, господина графа Адриана де Карамей и господина шевалье Флориса де. Карамей. Но… сударь… гм… могу я… узнать, с кем имею честь говорить?

— Капитан Граубен, к вашим услугам, ваша светлость.

Они обменялись улыбками. За капитаном Граубеном закрылись двери, и он, в восторге от того, сколь проста оказалась его миссия, подумал: «Ба! Не так уж и страшны эти французы, они просто трусы!»

Четверо гвардейцев регентши заняли в прихожей места преображенцев. Изнутри раздался звук поворачиваемого в замке ключа: царевна стала узницей.

Верные Елизавете придворные окружали трех французов. Все они были чрезвычайно огорчены. Внезапно один из бояр приблизился к Флорису и, внимательно глядя на него, прошептал:

— Этот юный француз напоминает мне нашего великого царя. Сама судьба послала его нам.

Адриан вздрогнул.

«О! Матушка, матушка, — со страхом подумал он, — что же мне делать? Господи Боже мой, неужели король ошибся, послав нас сюда?»

Внезапно Адриану показалось, что они сунули голову в пасть волку. В самом деле, все повернулись к Флорису, и по рядам придворных пробежал шепот:

— Бутурлин прав, сам Господь подает нам знак.

— Молодой француз так же высок, как и наш царь.

— Он похож на него лицом.

— А глаза — точь-в-точь как у него!

— Он пожелал защитить нашу царевну!

— Позор нам! Доколе наши бояре будут подчиняться иноземцам?

— Мы потеряем право называться русскими.

Назревал дворцовый переворот. Пятьдесят солдат под предводительством того же Граубена заполнили прихожую. Оценив серьезность положения, Тротти счел, что посол не может официально вмешиваться в дела иностранной державы. Он сделал знак молодым людям, и те с сожалением последовали за ним; у каждого из них была своя причина для огорчения. Флорис был бледен, его зеленые глаза метали молнии:

— Мы бросаем царевну на произвол судьбы, — шептал он сквозь зубы.

Адриан думал: «Определенно, у этого капитана препротивная физиономия. Я бы предпочел тихонько раздавить его в укромном уголке, словно ядовитую гадюку».

Возле дворцовых дверей французов ожидала карета, поставленная на полозья, и эскорт. Спустившись по мраморной лестнице, они в не самом лучшем настроении отправились в посольство.


Шли дни; Флорис и Адриан изо дня в день отправлялись осведомиться о здоровье царевны; однако двери ее покоев по-прежнему были заперты. Маркиз с нетерпением ожидал визитов русских дворян и вскакивал, завидя очередные сани, проносящиеся по набережной, однако никто не осмеливался останавливаться перед воротами посольского дворца: все боялись попасть в опалу. Посольство напоминало чумной лазарет.

— Мы что, монахи? Это одиночество не только непристойно, но и крайне утомительно, — ворчал Тротти, меряя шагами пустые залы. — Черт побери, господа, долго еще это будет продолжаться? Клянусь предками, мне больше нравится бой с открытым забралом, нежели эта война нервов. Но что делать? Ничего, друзья мои, они хотят, чтобы нам опротивел Петербург, и мы сами уехали отсюда. Но они нас плохо знают! Мы не сдадимся, господа, нет, не сдадимся!

Но несмотря на кажущийся оптимизм, французы просто умирали от скуки. Однажды после полудня Флорис и Адриан отправились прогуляться по городу. Они ехали в санях по Гороховой улице и тоскливо взирали на сады и парки, окружавшие дворцы бояр. Ни одна дверь не открылась. Страх царил за стенами этих домов, чьи фасады были выкрашены то в красный — любимый цвет русского барокко, то в зеленый цвет, закругленные формы построек отчасти напоминали голландские строения; такие же, только из белого мрамора, были и в Версале.

— О! Адриан, что все-таки мы тут делаем? Мы никому не нужны, — воскликнул Флорис. — Я все чаще вспоминаю о нашем маленьком чертенке Батистине. Мне ужасно ее не хватает.

Словно молния пред взором Адриана промелькнули голубые глаза и соломенного цвета волосы их сестры. Да, он также сожалел, что этой проказницы не было рядом с ними, но несмотря ни на что, между старшим братом и этой маленькой девочкой никогда не существовало такой нежной, почти заговорщической привязанности, как та, которая связывала ее с Флорисом. Молодые люди улыбнулись, вспомнив первое из ее писем, где она заявляла, что достойные наставницы из пансиона просто беззубые сплетницы! Подобная манера изъясняться восхищала Флориса.

— Давай, братец, поедем на набережную Мойки.

Они проехали мимо беломраморного дворца, некогда подаренного царем их матери; теперь, хотя он и выглядел заброшенным, они не осмелились зайти в него. Печальные и подавленные, они по деревянному мосту пересекли канал и направились к Сенной площади, где Флорис надеялся увидеть дерзкую красавицу. Никого не встретив, они вернулись в посольство, где застали Тротти без парика: факт, самым убедительным образом свидетельствовавший о том, что маркиз пребывал в совершенно подавленном настроении. Разумеется, из дворца не приходило ни одного приглашения, хотя там беспрестанно давали балы.

— Мы столь же далеки от двора, как от Пекина, — клокотал от ярости Тротти.

Он также оплакивал бесполезные в их положении бутылки с великолепным вином, которые он тащил за собой через всю Европу: они без толку пылились в погребе, ибо трапезы трех французов, порученные заботам сотни посольских слуг, весьма походили на поминальные пиры. Однако если бы маркиз хоть раз спустился в погреб, он бы заметил, что многие из бутылок уже загадочным образом исчезли. Иногда Флорис взвивался:

— Но послушайте, Тротти, чего мы ждем, нам надо сражаться, возьмем штурмом Зимний дворец.

— Конечно, горячая голова, и ты один пойдешь на штурм. Нет, мальчик мой, для этого нужны солдаты, или золото, чтобы их купить. У нас же нет ни того, ни другого. В настоящее время мы должны ждать, быть готовыми ко всему и дать возможность забыть о себе. Нет сомнений, вскоре наверняка что-нибудь произойдет, и тогда мы быстро найдем путь к царевне, узнаем ее намерения, ее мысли и будем действовать ей на пользу.

Адриан так и подскочил:

— Тротти, помните, воевода говорил о каком-то лекаре царевны, господине… господине Лестоке…

— Ах, сын мой, приди же в мои объятия, один ты здесь еще не потерял головы. Меня истощила эта холодная война, твой же брат думает только о синяках и колотушках. Ты тысячу раз прав, нам действительно следует разузнать, где можно найти этого доктора, единственного, который в состоянии вылечить злокачественную лихорадку. Я мгновенно ложусь в постель. Впрочем, я действительно недалек от того, чтобы заболеть.

Адриан вздрогнул, приложил палец к губам, бесшумно приблизился к двери и резко распахнул ее: в темном коридоре никого не было.

— Я уверен, что в посольстве завелся шпион, — прошептал он, отвечая на вопрошающие взгляды Флориса и маркиза. Я уже заметил, что рылись в моих вещах. Кто-то из слуг посольства подкуплен регентшей или теми двумя проходимцами, которые вертят ею как хотят.

— Какой-нибудь помощник этого чудовища Граубена, — мрачно добавил Флорис.

Все трое тревожно переглянулись, чувствуя, как вокруг них медленно сжимаются огромные тиски, и они ничего не могут с ними сделать.

На следующий день двор прислал сухой и короткий ответ: господин Лесток не может покинуть изголовья царицы, однако послу пришлют одного из врачей регентши… И снова в посольстве Франции потянулись мрачные дни. Слуги, мгновенно разобравшись в обстановке, исполняли свои обязанности спустя рукава. Федор целыми днями точил свою саблю, время от времени разражаясь жуткими ругательствами. «Клянусь Украиной, Россия чертовски изменилась», — твердил он. Длинная коса Ли Кана понуро болталась, а сам китаец поддерживал казака, особенно когда тот от скуки принимался бросать свой кинжал в цель с расстояния тридцати шагов. Иногда приятели отправлялись выпить в какое-нибудь злачное заведение.

— У меня есть новости, голубчик барин, — заявил как-то раз Федор, вернувшись из кабачка слегка навеселе.

— Выкладывай, да побыстрее! — хором воскликнули молодые люди.

— Так вот, мы встретили бывшего казака, который теперь держит лавочку, и он уверял меня, что князь Ромодановский умер, так же как и твой крестный, барчук, гетман Саратов.

— И это ты называешь новостями, Федор, — печально произнес Адриан. Единственных людей, которые могли бы нам помочь, больше нет в живых.

— Ты прав, брат, — взволнованно поддержал его Флорис, — все это в прошлом, а прошлое давно умерло. Теперь нам следует надеяться только на самих себя.

Адриан вглядывался в лицо Флориса и уже в который раз сожалел, что вместе со своим младшим братом ввязался в эту авантюру.

Лишь двое в посольстве были вполне довольны создавшимся бездействием: Грегуар, от такой неподвижной жизни изрядно прибавивший в весе, и Жорж-Альбер, целыми днями с блаженным видом дремавший возле огня. Если бы обитатели посольского дворца были менее заняты своими мрачными мыслями, они бы заметили, что продолжительный сон Жоржа-Альбера имеет свою вполне вескую причину, ибо он всегда случался после того, как обезьянка с поблескивающими глазками выбиралась из погреба… По крайней мере никто не мог утверждать, что вино из личных запасов его величества короля Франции было потеряно для всех…