— Значит, твои родители были дипломатами? Как забавно, дорогой, может быть, мы даже встречались с тобой раньше, однако де Карамей… нет, это красивая, звучная фамилия, и я не припоминаю такой.

— Это лишь ее половина, — ответил Флорис, полностью обнажив золотистые плечи истомленной ожиданием женщины.

— Если бы мой отец был жив, продолжала Елизавета, не обращая внимания на задумчивость Флориса, он бы выдал меня замуж за твоего короля.

— Ты была бы самой прекрасной королевой Франции. Но такова уж твоя судьба, ты все равно будешь моей государыней.

Елизавета дрожала словно в лихорадке; томительно вытянувшись, она расстегнула камзол и стянула его с Флориса; руки ее заскользили по телу молодого человека.

— Думаю, что я бы изменила Людовику с тобой, Флорис… Флорис, любовь моя.

Он победоносно рассмеялся.

— Моя прекрасная императрица, королева моя, моя принцесса… Иди… иди же ко мне, я устал ждать.

Елизавета подалась вперед, она жаждала обрести счастье в объятиях Флориса. Они оба этого желали.

— Ты говорил мне, — прошептала она, — что у тебя есть еще другая фамилия… назови мне ее, я хочу знать, кому я отдаю себя.

Она радостно засмеялась, помогая распутать последние шнурки своего платья. Перед взором Флориса предстали ее груди, свежие и упругие, словно два яблока; он закрыл глаза, ослепленный такой красотой, и шепнул:

— Вильнев… любовь моя, де Вильнев-Карамей, и милостью императрицы всей Руси, которую я сейчас держу в своих объятиях, Петербургский рыцарь… Но что с тобой?

Елизавета вздрогнула, щеки ее смертельно побледнели. Неверным движением она потянула на себя платье.

— Тебе плохо, милая? — испуганно спросил Флорис. — Хочешь что-нибудь выпить?

Он хотел встать, но рукой, холодной, словно лед, она удержала его и бесцветным, неживым голосом произнесла:

— Наверное, я сошла с ума.

Дрожащей рукой она провела по лбу, а потом почти что выкрикнула в лицо юноше:

— Что ты сказал? Флорис, повтори, какое имя ты назвал.

Флорис не мог оторвать глаз от Елизаветы. Он с тревогой взирал на нее. Сам не понимая отчего, он почувствовал, как к горлу подкатил горький ком. Взяв себя в руки, он шутливо ответил:

— Все очень просто, Елизавета, во Франции наше настоящее имя де Вильнев, де Вильнев-Карамей.

— И ты говоришь, что уехал из России, когда тебе было восемь лет…

— Да, вместе с Адрианом.

Флорису показалось, что раз Адриан был вместе с ним, значит, все в порядке, но Елизавета не обратила на это внимания.

— Как раз после смерти царя.

— Именно так.

— И ты бежал вместе со своей матерью, графиней де Вильнев.

— Да, мы бежали от гнева… — Смертельно побледнев, Флорис замер; он весь дрожал. Холодный пот заливал его виски. Перед его глазами с жуткой скоростью пронеслись картины: сокровища царя, Адриан, упорно стремившийся поговорить с ним наедине, гренадеры, торжественно несущие его на плечах, его сходство с Петром Великим. Слова застыли на его побледневших губах. Да, они бежали от гнева императрицы Екатерины… он просто идиот, он сошел с ума, это же была мать Елизаветы! Он упал на колени и, заикаясь, пролепетал:

— Нет… нет, Елизавета, это не… невозможно…

Молодая женщина прижалась к стене:

— О!.. Прокляты… мы прокляты… Вильнев… Вильнев… значит, ты сын…

В коридоре раздались дикие крики. Дверь распахнулась, и, опрокинув солдата, ворвался обезумевший Адриан. Окинув спальню шальным взором, он застыл на пороге и горько произнес:

— Да, ваше величество, Флорис ваш брат…

19

— Простите, мадам, простите, что я ворвался к вам столь резко, но… я боялся прийти слишком поздно.

Адриан смачивал виски лежавшей без чувств Елизаветы, и та постепенно приходила в себя. Очнувшись, она растерянно огляделась вокруг. Ее взгляд встретился со взглядом Флориса. Страшно смутившись, несчастные молодые люди отвернулись друг от друга.

— О, Боже мой, какой ужас! — чуть слышно произнес Флорис. Адриан смотрел на брата. Как жестоко и неожиданно раскрылась перед ним истина! В эту минуту он проклинал саму землю, что ополчилась на них.

— И грехи отцов падут на детей их до третьего и четвертого колена, — столь же тихо произнесла Елизавета. Рыдания душили ее. Флорис стыдливо опустил голову, чтобы скрыть слезы; глаза его стали зелеными, словно изумруды.

Подождав несколько минут, Адриан понял, что Елизавета уже в состоянии выслушать его.

— Я должен был бы поговорить с вами раньше, мадам, но обстоятельства препятствовали мне, и я надеялся, что вы вдвоем сами все поймете.

— Что и случилось, хотя и с некоторым опозданием, Адриан де Вильнев, так что вы были правы, предоставив нам самим обо всем догадаться, — взяв себя в руки, промолвила Елизавета. — Однако теперь объясните мне, ибо в моей памяти ничего не сохранилось, кроме нескольких смутных воспоминаний детства. Я до сих пор слышу голос моей матушки, возмущенно укорявшей отца за его любовницу графиню де Вильнев…

Адриану не хватало воздуха, он подошел к окну и распахнул его. Чтобы сделать это, ему надо было встать рядом с братом. Адриан вздохнул: сейчас ему придется причинить брату боль; он начал:

— Царь Петр Великий, прибывший с официальным визитом в Париж, встретил там графиню де Вильнев-Карамей, нашу мать. Я сын графа Амедея де Вильнев-Карамей, ее мужа, которого она считала умершим. Между императором и нашей матушкой вспыхнула любовь, и она последовала за ним в Россию, где в Баку родился их сын Флорис. Императрица Екатерина, ваша мать, мадам, ненавидела графиню де Вильнев, не понимая, что она не хотела ничего, коме любви царя. После смерти Петра Великого мы бежали, преследуемые императрицей, но нам удалось добраться до Франции. Вот, в нескольких словах, история наших двух семей.

Елизавета внимательно слушала рассказ Адриана. Она с полуслова поняла манеру, в которой он выстроил свой рассказ, дабы не оскорбить ее дочерних чувств и не упоминать многочисленных преступлений и предательств императрицы Екатерины.

— Французскому королю, несомненно, была известна ваша история, раз у него возникла мысль послать вас ко мне на помощь, — мечтательно произнесла Елизавета.

— Да, разумеется, мадам, — согласился Адриан. — Перед смертью наша мать написала письмо его величеству. Я никогда не читал его, но, судя по словам короля, она ему во всем призналась.

Елизавета задумалась, а потом сказала:

— Может быть, король надеялся совершить переворот в пользу Флориса, что, впрочем, чуть не произошло.

Флорис мгновенно выпрямился — в доказательство того, что он все слышал.

— Нет, мадам, нет! Я бастард… простой бастард… Понимаете ли вы, что это означает? Ребенок, не признанный своим отцом, пусть даже тот и был царем. Любой бедный дворянин, ремесленник или даже крестьянин может ходить с гордо поднятой головой, у него есть имя, имя его отца. Нет… мадам, успокойтесь, король чтит законность и королевскую или императорскую кровь… но не кровь бастардов, получивших свое имя путем чудовищной лжи со стороны их матери. Вильнев-Карамей больше нет, я просто Флорис… Флорис, без имени.

— И Петербургский рыцарь, благодаря твоим заслугам, — ласково улыбнулась Елизавета.

Флорис вздрогнул, почувствовав завуалированный упрек, но он был в отчаянии, ему было слишком больно и горько. В эту минуту кипучая кровь Романовых столкнулась с его французскими истоками. Слишком много противоречивых чувств одолевало его.

— Нет, — продолжал он, — вы дали это имя тому, кто более не существует, тому, кто умер сегодня ночью. Теперь мое присутствие должно тяготить вас. Идем, Адриан, мы навсегда покинем Россию, если, конечно, ты тоже не захочешь бросить меня и остаться здесь навсегда. Я же отправлюсь во Францию, заберу сестру — с ней мы прекрасно понимаем друг друга, и мы скроемся где-нибудь в укромном уголке. Она такой же незаконный ребенок, как и я. Незаконные дети всегда хорошо понимают друг друга.

Елизавета вопросительно посмотрела на Адриана.

— Значит, царь и ваша матушка имели еще и Дочь, родившуюся после Флориса?

Адриан вздохнул. Он предпочел бы не углубляться в противоречивую историю их семьи, видя, как страдает и мучается Флорис. Бледный и встревоженный, он наблюдал за братом. «Отступать некуда, — подумал он, — нарыв вскрыт, завершим лечение и вырежем его окончательно».

— Нет, Флорис, — громко заявил он, — Батистина не твоя сестра, она моя сестра, у вас с ней нет ни капли общей крови.

— Но… — пролепетал ошеломленный Флорис, — но ведь ты, Адриан, ты же мой брат.

— Да… да, милый брат, успокойся и выслушай меня внимательно.

Совет был лишним, Флорис жадно ловил каждое его слово.

— Я сын графа и графини де Вильнев, — продолжал Адриан, — ты сын царя и графини де Вильнев, значит, мы с тобой сводные братья: у нас одна мать. Батистина — дочь графа де Вильнев и… одной молодой женщины… чьего имени я не знаю.

— О, нет! Кто была ее мать, отвечай, Адриан, я имею право знать все, — сурово произнес Флорис; он окончательно овладел своими чувствами.

— Это… сестра Картуша.

— Картуша… разбойника!

— Да… но, Флорис, все это в прошлом. Батистина — моя сводная сестра, у нас один отец, но у тебя, как видишь, нет с ней никаких родственных уз, кроме той привязанности, что возникла, пока вы вместе воспитывались.

— Да, но почему наша мать признала ее своей дочерью?

— После возвращения из России наша матушка вновь встретила отца, как оказалось, жившего в Марселе. Он собирался покинуть Францию, потому что полиция вышла на его след, так как в свое время он под вымышленным именем входил в шайку Картуша. Видишь, Флорис, мне тоже пришлось много выстрадать, узнав столь постыдную тайну из жизни моего отца…