— Ей-Богу, Зинаида, это наш царь-батюшка.

— Благослови нас, батюшка.

— А ты освободишь каторжников, царь?

— А ты позволишь нам вернуться в Россию?

— Скажи, будешь ли ты любить нас?

— Да… да… друзья мои… я всех вас люблю.

Флорис улыбался, кивал головой, раздавал обещания, позволял народу касаться своих сапог и целовать руки.

— Все как везде и как всегда, — прошептал Флорис Адриану. — О! Я отомщу, и месть моя будет неотвратима.

— Если совесть твоя чиста, то все прекрасно, брат, — спокойно ответил Адриан, не разжимая зубов.

Флорис обернулся, задетый за живое. Ему становилось страшно, когда Адриан начинал говорить подобным образом. Горький ком подкатил к горлу. Вдали высокие снежные вершины отражались в водах озера Байкал. Федор и Ли Кан энергично отстраняли наиболее бойких женщин, готовых буквально броситься под копыта коня Флориса. Жорж-Альбер и Грегуар, обоюдно сознавая грандиозный триумф и столь же грандиозное будущее, ожидавшее их юного хозяина, издавали только презрительные звукоподражательные звуки в сторону Золотия.

Теперь Флорис и его эскорт поднимались по центральной улице, вдоль которой выстроились изящные дома, тянулись деревянные тротуары и церкви с блестящими куполами, делавшие Иркутск настоящей жемчужиной Сибири.

Гетман Саратов и атаман ожидали своего подопечного на площади Кремля, как торжественно называли старую деревянную крепость. Флорис спешился, чтобы приветствовать двух казацких вождей. У атамана была роскошная рыжая борода; его черная баранья папаха была надвинута глубоко на лоб. Он поднял руку; возгласы стихли.

— Народ Сибири, мой брат гетман и я решили встать во главе наших людей и отправиться в поход на Москву, чтобы короновать там нашего царя. Никакая армия не сможет помешать славным казакам захватить Санкт-Петербург. Мы разгромим царицыны войска и завоюем победу. Кто хочет идти с нами, чтобы добыть славу или вечную жизнь?..

Вскинулись сотни рук. Это были бывшие каторжники, ссыльные, буряты, надеявшиеся завоевать себе богатство, присоединившись к новому царю.

Флорис, одетый в мундир с золочеными бранденбурами, бледнел все больше и больше. Легкий ветерок шевелил его отросшие черные кудри. Казалось, даже его зеленые глаза померкли. Адриан понимал, что творилось в душе брата. Он мог бы ему помочь, но не стал делать этого: Флорис должен был сам сделать свой выбор.

После церемонии Флорис, не говоря ни слова, во весь опор поскакал в лагерь, разбитый на берегу Байкала, его свита последовала за ним. Они помчались мимо повозок цыган, чудесным образом переживших зиму и достигших цели своего паломничества. Вслед им неслись веселые голоса, песни, смех и визг. На дороге, превратившейся в сплошной поток грязи, копошились дети, отыскивая последние островки слежавшегося снега. Флорис расстегнул ворот, ему было тяжело дышать, на лбу выступил холодный пот. Поравнявшись со своей палаткой, он на ходу соскочил с коня. Его личные гвардейцы, с кривыми саблями на боку и кинжалами за поясом, подтянулись и взяли на караул. Ворвавшись в палатку, Флорис бросился на походную ковать и долго-долго лежал, широко раскрыв глаза и уставившись в потолок. Пальцы его непроизвольно теребили огромный изумруд. Жорж-Альбер попытался отвлечь его, но его старания были напрасны. «Мой хозяин в отвратительном настроении», — подумал зверек и отправился на берег Байкала поиграть с симпатичной нерпой, чьи длинные усы приводили его в восторг.

— Поехали, брат, — внезапно позвал Флорис, — мне хочется умчаться вдаль.

Адриан сдержал улыбку: с самого Иркутска им ни разу не удалось остаться наедине! Вскочив на свежих коней, они проехали мимо палатки гетмана: старый казак вместе со своим другом атаманом склонились над картой. Оба они приветствовали Флориса особым поклоном, наполовину по-украински, наполовину по-восточному, свойственным только казакам.

— Возвращайся скорей, царь, завтра на рассвете мы снимаемся с лагеря, — крикнул гетман, решивший отныне, не дожидаясь коронации, называть своего крестника его будущим титулом.

Молодые люди скакали по крутому берегу озера, протянувшемуся более, чем на пятьсот верст. Вдали виднелись покачивающиеся на волнах лодки. Рыбаки вытаскивали сети, полные омулей и сигов.

Флорис всадил шпоры в бока коню, тот взвился на дыбы и прыгнул с кручи на каменистый берег. Адриан следовал за ним; он шептал:

— Давай, братец… давай, я же знаю тебя…

Цыгане разбили свой лагерь возле воды. Женщины стирали белье и мыли детей. Вожак Тамара напутствовал его теми же словами, что и гетман:

— Скорей возвращайся, Флорика, мы и наши братья из других таборов пойдем за тобой до самой Москвы, ты станешь королем гайос и нашим королем…

Флорис тряхнул головой и помчался дальше. Зингара долго смотрела ему вслед: Флорис мчался к узкой косе, выдававшейся далеко в озеро и завершавшейся небольшим островком. Казалось, что рука неведомого человека проложила эту дорогу от берега, поросшего странной бурной растительностью. Священным морем называют Байкал старые сибиряки. Сам не зная почему, Флорис стремился на этот крохотный островок. Чтобы поскорей добраться туда, он, срезая путь, помчался прямо по воде, образовавшей с этим местом песчаную отмель. Невиданные рыбы с белыми плавниками, похожие на тропических бабочек, и пятнистые раки предусмотрительно убирались с пути всадников, чьи кони разбивали копытами замерзший поутру лед. У Адриана было такое чувство, что все живое, обитающее вокруг Байкала и в его водах, хранило какую-то страшную тайну, которую не под силу раскрыть никому. Братья снова ехали по твердой земле. Спешившись, они привязали лошадей к ветвям кустарника и направились к маленькой деревянной часовне. Флорис толкнул дверь: та легко распахнулась. Посреди часовни лежала простая могильная плита, поросшая мхом. Молодые люди опустились на колени и принялись соскребать мох.

— Господи, я помню его, словно это было вчера, — прошептал Флорис, прочитав надпись: «Князь Ромодановский, погиб за честь и свободу».

Флорис и Адриан долго молчали, погрузившись в воспоминания. Они думали о верном друге царя, спасшем их от тысячи опасностей и засад. Так, значит, и этот отважный человек окончил свои дни безвинной жертвой… Флорису казалось, что он вновь, словно издалека, слышит его звучный голос:

«Верность данному слову — самое большое богатство в нашем ничтожном мире».

Уже настала ночь, когда братья вернулись в лагерь. Им не было нужды говорить друг с другом. Единственный взгляд Флориса сказал все. Сестра и брат не станут оспаривать друг у друга российский трон, вовлекая в свою смертельную борьбу тысячи невинных созданий. Сегодня утром Флорис присягнул народу, и он сдержит эту клятву и поступит во благо народа. Ради царского сына не будет литься кровь…

Флорис поник в палатку гетмана Саратова. Часовой прижал палец к губам. Старый казак спал, вытянувшись во весь свой богатырский рост и не сняв сапог; даже во сне он вынашивал планы возвеличивания своего крестника. Флорис долго смотрел на него, и на глаза у него навернулись слезы. Ему становилось больно при одной лишь мысли о том, как горько будет переживать гетман его отказ от трона. Оставалось только надеяться, что он, с присущим ему умом, поймет причины, побудившие его это сделать. Юноша снял с пальца изумруд и неслышно надел его на палец крестного. Затем он нежно и почтительно поцеловал морщинистую руку и с тяжелым сердцем вышел из палатки. Он знал, что навсегда прощается с гетманом.

Проскользнув в свою палатку, Флорис собрал самое необходимое, немного поколебавшись, взял свою саблю, заткнул за пояс кинжал и пистолет, потом разбудил Жоржа-Альбера. Адриан принялся будить Федора, Ли Кана и Грегуара. Спустя несколько минут они выскользнули из лагеря и направились к берегу, где еще утром заметили легкую плоскодонку, укрытую в прибрежных кустах. Они столкнули ее в воду. Внезапно на них обрушилась какая-то тень.

— Ах! Ты покидаешь нас, Флорика, я прочла это в твоем взоре, когда ты сегодня утром скакал на коне.

Флорис тревожно выпрямился, пристально вглядываясь в темноту за спиной молодой женщины. Зингара плюнула на землю.

— Тьфу! За кого ты меня принимаешь, Флорика? Я никому ничего не сказала, они бы ничего не поняли. Но я люблю тебя, Флорика, и поэтому понимаю, что творится в твоей душе.

Флорис обнял цыганку и ласково потрепал ее по щеке.

— Благодарю, моя красавица, моя принцесса Зингара, ты спасла меня от безумия, от смерти, я никогда не забуду тебя, — произнес он, быстро целуя ее…

— Прощай, Флорика… любовь моя, — прошептала цыганка; схватив руку молодого человека, она стремительно поднесла ее к губам и сильно укусила, а затем растворилась во тьме — так же внезапно, как и появилась. Флорис разжал пальцы: рука кровоточила, а на ладони что-то блестело. Красавица-цыганка вернула ему золотой браслет с портретом Батистины. Зингара оставила себе только портрет Флориса…

— Вперед, садимся в лодку, — тихо скомандовал Адриан.

— Господин граф прав, идемте скорее, господин герцог, — проворчал Грегуар, находивший, что прощание слишком затянулось.

Верный интендант неловко перевалился через борт утлого суденышка. Ли Кан подтолкнул его и следом забрался сам, Федор легко перепрыгнул через борт. Плоскодонка закачалась. Грегуар едва не свалился за борт. Вцепившись ему в штанину, Жорж-Альбер попытался удержать его. В результате они вместе рухнули на бухту канатов. В эту минуту старый слуга опять задавался вопросом, какая опасность грозит им на этот раз и от какого врага им предстоит удирать. Он хотел спросить своих господ, но Флорис и Адриан уже стояли по пояс в воде, пытаясь столкнуть лодку с песчаного дна, Вдруг раздался хорошо знакомый шепот:

— Эй! Батюшки мои, не уплывайте без меня, нам, кажется, по пути.