Милочка сидела, скрестив ноги, на кровати, выпростав обнаженные розовые ступни из под края ночной рубашки. Лицо у нее сияло от едва сдерживаемого возбуждения, которое, казалось, мешает ей говорить.

— Ну, моя любовь, значит все произойдет завтра! — проговорила Флер. — Вы волнуетесь?

— Да, конечно. Но, Флер, вы когда-нибудь думали о том, что происходит потом — ну, после свадьбы… что происходит?

Флер почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.

— Думала ли я об этом? Не очень. Конечно, я была еще совсем ребенком, когда умерла моя мать, но, если бы я собралась замуж, то мне, наверное, обо всем рассказали бы тетки. — Она, замолчав, откашлялась. — Ну, а ваша мама… я имею в виду… она…

— Нет, — ответила Милочка, — но мне только что обо всем рассказала Нюшка! — Она раскачивалась взад и вперед, и казалось, что охватившее ее возбуждение вот-вот прорвется наружу. — Когда она готовила меня ко сну, вот только что, она рассказала мне. Флер, как же это все ужасно!

Она захихикала, но тут же приложила к губам палец. Глаза у нее широко раскрылись, и в них Флер видела испытываемый ею ужас и что-то другое. Флер это озадачило. В глазах Милочки была какая-то дьявольская радость, такое выражение можно увидеть в глазах ребенка, который намеревается совершить чрезвычайно скверный, но блаженно приятный поступок — например, наворовать персиков в оранжерее!

— Может быть, все не так ужасно? — спросила Флер, надеясь и страшась одновременно Милочкиных откровений.

Но она благоразумно ответила:

— Нет, я не могу вам передать, но это отвратительно!

Потом она, поцеловав Флер в щеку, убежала. Она еще долго слышала ее смех. Ужасно? Флер вновь мысленно вернулась к возникшему у нее в сознании образу: вот стоит Милочка и запихивает в рот зрелый большой персик, сок течет у нее по подбородку, по рукам, а на лице написано невиданное блаженство.

Но когда наступил торжественный момент, когда Флер впервые увидела невесту во всем блеске, когда та выходила из своей спальни в сопровождении гордо вышагивающих позади матери и няньки, у нее на лице уже не было прежней радости. Милочка побледнела, как простыня, а в глазах у нее застыл ужас. Она так напряженно, так чопорно держала себя, словно опасалась, что стоит ей прикоснуться к любому предмету, как она сама тут же рассыплется.

Платье ее было просто великолепно — потрясающее творение портновского искусства из белого вышитого атласа с серебристыми кружевами, оно выглядело таким жестким, таким накрахмаленным, таким по-королевски величественным, что, казалось, могло стоять на полу само по себе, без своей владелицы. Царственный внешний вид усиливался еще и тем, что на голове у Милочки был надет венец — свадебный венец, предусмотренный православным обрядом, — от которого ниспадала прекрасная фата со стеклярусом, соединявшаяся внизу с длинным расшитым шлейфом, для выноса которого потребовались услуги шестерых подруг из Смольного института.

И в этом великолепном платье затерялась где-то Людмила — она казалась такой маленькой, такой испуганной, что трудно было отделаться от странного впечатления: кто же кого носит — платье ее, или она платье?

Флер, подойдя к Милочке, прошептала ей самые изысканные комплименты, поцеловав ее в маленькую холодную щечку. Невеста свысока приняла поздравление, только поведя в ее сторону глазами, но когда Флер отстранилась и сделала шаг назад, она вдруг схватила ее обеими ледяными руками и закричала:

— Вы меня не оставите, Флер?

— Конечно нет, — ответила озадаченная такой выходкой Флер.

— Нет, я имею в виду после свадьбы. Прошу вас, останьтесь со мной. Обещайте мне, что останетесь, что не вернетесь в Англию! — Бросив украдкой настороженный взгляд на стоявшую рядом мать с Нюшкой, Милочка перешла на энергичный шепот: — Я не хочу оставаться одна с ним! Вы должны быть со мной — вы моя самая любимая подруга, прошу вас. Вы мне так нужны, так нужны!

Флер испугалась. Она думала, что Милочка сейчас закатит истерику, и сжала ее холодную руку.

— Я пока не собираюсь уезжать, — спокойно сказала она. — У меня до сих пор нет никаких известий об отце. Я подожду, когда он вернется и возьмет меня с собой.

Но от ее слов Милочка только слегка успокоилась.

— Надеюсь, что он никогда не вернется, — заявила она. — Тогда вы навсегда останетесь со мной.


В Англии нет ничего необычного в том, если невесту во время ее медового месяца сопровождает подружка. Обычно это ее незамужняя сестра. Считается, что джентльмены не обязаны проводить все свое время с женами, даже если они только что поженились. И новобрачной несомненно тоже захочется поговорить о чем-то с компаньонкой.

Но граф Карев из-за сложной политической ситуации после свадьбы Милочку никуда не вез. Молодожены поселились в фамильном дворце, а медовый месяц они собирались провести в их крымском имении Курном позже, как только позволит обстановка.

Флер считала, что она пока погостит в доме у Полоцких, но открытие, сделанное ею на свадебном завтраке застало ее врасплох. Милочка захотела, чтобы она поехала вместе с ней во дворец и жила там, и на этом упорно настаивала.

Мадам присоединилась к просьбе дочери.

— Вы нам окажете такую добрую услугу. Моя несчастная, глупая дочь будет там постоянно нервничать, волноваться, — убеждала она Флер, поглядывая то и дело на графиню Кареву. — Она понятия не имеет, как себя вести в своем новом положении. Я все рассказала ей, как нужно смотреть за домом, как со слугами обращаться, но только вы сумеете научить ее, как нужно вести себя в высшем обществе. Вам приходилось бывать при дворе…

— Но в Англии, — напомнила ей Флер.

— Это то же самое. Двор есть двор. У вас есть опыт общения с теми людьми, с которыми ей только предстоит еще встретиться. В конце концов, к нам первым заявился граф Петр, и с этого все началось.

— Но вы сами будете скучать без дочери, и я надеялась хоть немного развеять вашу грусть, — сказала Флер. — Мне, конечно, следует остаться с вами. У Милочки теперь своя семья, и там ее, несомненно, научат правилам светского этикета.

Мадам тепло ей улыбнулась.

— Вы — самая добрая женщина на свете, вы даже беспокоитесь обо мне с Ваней. Но это напрасно. Мы будем жить вместе, а у несчастной Милочки никого нет. Если бы мадам Роза жила во дворце — тогда другое дело, но она скоро уезжает на все лето на дачу. Она говорит, что городской климат плохо действует на ее здоровье, и я вполне это понимаю. Мадам Роза любит ездить верхом, а для таких прогулок подходит только сельская местность. Граф Петр тоже скоро уезжает вместе со своим полком…

— В самом деле? А я и не знала.

— Да, дорогая моя. Во всем виновата эта дурацкая война с Турцией. Он думал, что его пошлют на Дунай, но, судя по всему, на Кавказе может начаться сражение, и он опасается, что его полк направят туда. Он еще не сообщил об этом брату — не хотел расстраивать его в день свадьбы. Вот видите, — упрямо продолжала мадам Полоцкая, — единственный знакомый с ней член их семьи уезжает. Милочка будет так рада, если вы согласитесь остаться вместе с ней и пожить во дворце до возвращения вашего отца.

Флер колебалась, не желая брать на себя никаких обязательств, связанных с сомнительными приличиями, — не говоря уже о том, как ей будет неприятно жить в одном доме с человеком, которого она любила, и с его молодой женой. Но позже к ней подошел сам граф, чтобы обсудить это дело.

— Насколько мне известно, Людмила просила вас пожить вместе с ней во дворце?

— Да, но я скорее всего откажу в ее просьбе. Для этого нужно подыскать довод, но тактичный.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы намерены ей отказать? Разве вам не приятна такая перспектива?

Она, бросив на него удивленный взгляд, не ответила.

— Цветочек мой, мне кажется — это самое лучшее решение. В браке меня больше всего терзает только одна мысль — разлука с вами. Но вот появляется возможность для нас обоих быть вместе, мы сможем каждый день встречаться, беседовать, обедать, выезжать в свет. Скорее всего, все это придумало какое-то благоволящее к нам божество!

Флер, пожав плечами, не находила ответа.

— Но ведь теперь вы женаты. Женаты на Милочке. Было бы неприлично…

— Неприлично? Отчего, смею вас спросить? Почему это сейчас может стать более неприлично, чем прежде? Теперь вы для Милочки станете компаньонкой — и все приличия, таким образом, будут соблюдены. Никто не подумает превратно о такой ситуации!

Она только молча смотрела на него, и в ее глазах граф заметил бессловесный протест.

Он вдруг посерьезнел.

— Вы думаете о… Да, теперь я вижу. Вы сейчас думаете о том, что обычно происходит между мужем и женой, считаете, что это изменит мои чувства к вам, а ваши ко мне. Вы, однако, заблуждаетесь, весьма заблуждаетесь. Все это такой пустяк, абсолютно не имеющий никакого значения! Всего лишь скучный, необходимый процесс, как ежедневное бритье! Неужели это лишит нас нашего невинного счастья?

Флер пристально смотрела на Карева, завороженная его горящими глазами, в них она чувствовала охватившую его страсть.

— А это гораздо важнее, гораздо надежнее. Вы знаете, почему я женился на Людмиле, и готов вам поклясться, что никогда не дам ей сознательного повода пожалеть о своем шаге. Она получит все, на что рассчитывает в браке, и она будет счастлива. Но она никогда не станет для меня тем, чем являетесь вы. Людмила никогда не будет моей настоящей женой. Истинный брак заключается в душе, а наши с вами души связаны воедино давным-давно. — Граф наклонился к ней, и Флер почувствовала у себя на щеке его дыхание с легким винным запахом. «Я люблю вас, — сказала она про себя. — И не знаю, как избавиться от этого чувства».