Но я так устала молчать. Я знаю, что от звука лопаются барабанные перепонки, но и от тишины можно взорваться изнутри, без огня и осколков, но сразу наповал. Если смолчу снова — именно это со мной и произойдет. Потому что больше не могу жить с повисшим над головой вопросом: «Как?!» Потому что в моей реальности один и тот же мужчина не может быть одновременно заботливым и ласковым отцом, пошлым развратником и настолько циничным обманщиком.

И чем больше я затягиваю с вопросом, тем меньше сил остается на всплытие из болота, куда меня утаскивает гирей под названием «Бывшая: да или нет?» Прямо заголовок для эпатажного ток-шоу.

Но шаг сделан и, судя по голосу Андрея, откуда мигом выветривается вся игривость и приятная хрипотца, сейчас он не примет мое отступление.

Поэтому мысленно желаю себе удачи и начинаю издалека. Даже не особо слежу, куда несут ноги: благо, дорога ровная, и снег немного прекратился, а фонарей достаточно, чтобы не бояться случайных провожатых. То, что нужно, чтобы не чувствовать себя приговоренной у стены.

Я рассказываю о Наташе. О том, что она моя лучшая подруга и что занимает особое место в моей жизни. Рассказываю, как по-глупому рассказала ей о своем «мужчине из интернета», потому что меня распирало от счастья, от радости, от удовольствия, что, наконец, и в моей жизни случилось волшебство. Причем не хуже тех, что я описываю в своих книгах. Потом рассказываю, как Наташа из благих побуждений решила устроить блиц-проверку.

— Даже интересно, что нарыла твоя длинноносая подруга, — ехидничает Андрей, и я молча проглатываю заслуженную обиду.

— Она нашла… тебя.

— Да я понял. Дай угадаю: нарыла что-то такое, после чего ты замолчала? Решила, что я моральный урод и не стою твоего драгоценного внимания?

— Андрей, пожалуйста…

Я останавливаюсь в желтом круге снега и прижимаюсь лбом к фонарному столбу. Озноб пробирает направленной волной снизу-вверх, застревает в животе ножевым ранением, потому что только сейчас до меня вдруг доходит, что через несколько минут все может закончиться. Опять. И на этот раз навсегда. Что скажет человек, когда узнает, что чьи-то слишком бойкие подруги рылись в его мусорном ведре и мыли кости? Не уверена, что знаю, что бы ответила я. А у Андрея, хоть он и кажется милым, тяжелый характер. Это читается между строк даже без увеличительного стекла.

— Йори, ответь.

— Она нашла страницу твоей бывшей, нашла там твои фотографии с ней, твои комментарии под этими фотографиями. — Я говорю слишком быстро, потому что малейшая заминка намертво закроет мне рот. Это как бежать на износ: нельзя останавливаться, даже если в легких не остается кислорода, потому что сил подняться уже не будет. — Это все было очень похоже на… как будто…

Не могу, просто не могу и все.

Мимо проходит сердобольная старушка, останавливается узнать, все ли у меня хорошо, и, когда я говорю, что у меня просто рана в голове и пузырька зеленки не хватит, чтобы ее вылечить, в трубке раздается громкий хохот Андрея. Тот самый смех, от которого мое несчастное сердце превращается в Сатурн с кольцами из радуги.

— Я думал ты преувеличивала, когда говорила, что сумасшедшая, — посмеивается мой невозможный мужчина.

— Вот в этом точно не преувеличивала, — серьезно отвечаю я. — Больная на всю голову. Творческий человек, знаешь ли. С нами всегда очень непросто, потому что тараканы в наших головах не танцуют в «Мулен Руж», а отжигают на деревенской дискотеке.

Он снова смеется, кажется, от всей души.

И я потихоньку скрещиваю пальцы на свободной руке. Плохая идея, потому что пакет с книгами выскальзывает на землю, и я выражаю «восторг» словом из пяти букв. Что еще ждать от дочери бывшего военного?

— Ты ругаешься! — смеется Андрей. — Я знал!

— Как в морской бой выиграл, — понарошку ворчу я.

— Не только Писающий демон матерится, как сапожник!

— Когда человеку на ногу падает молоток, он не говорит: «Ах, какая досада». — Я присаживаюсь, прижимаю телефон к уху и собираю книги обратно в пакет.

— А в постели ты тоже ругаешься, маленькая плохая девчонка? Говоришь: «Трахни меня?» Или…

— Пожалуйста, Андрей… Я же посреди улицы стою, практически на коленях, и я теперь просто не встану.

— Да-да, выдумщица, на коленях тебе понравится. Я уже предвкушаю вид. Хочу такую фотографию сегодня. — Он вздыхает и снова становится серьезным. — Маленькая, пока ты не продолжила, я должен сказать тебе кое-что.

Я мгновенно напрягаюсь и все равно, хоть это жутко неудобно, скрещиваю пальцы.

— Я не знаю, что ты видела, не знаю — где и в каком виде, но в последний месяц, даже больше, в моей жизни существуешь только ты. Мое сердце занято только тобой, маленькая создательница писающих демонов, и никакой другой женщины у меня нет. Только моя любимая писательница, которой я изо всех сил горжусь.

Господи, он идеален.

Во всем.

— Я люблю тебя, Андрей.

Я. Сказала. Это вслух???

В моей жизни случалось говорить не подумав. Просто был какой-то оживленный разговор, просто было бурное обсуждение, и слова сами спрыгивали с языка. Обычно, ничего такого, за что приходилось бы краснеть и бледнеть, но пару раз случалась и непреднамеренная грубость, и укол.

Но то, что я ляпнула секунду назад, просто ни в какие ворота.

И пока на том конце связи висит долгая пауза, я пытаюсь придумать подходящую отговорку. Скажу, что просто пришлось к слову, что не имела ввиду ничего такого, что это была лишь благодарность за его понимание и за слова, которые заставили меня расслабиться.

— Да? — слышу разочарованный вздох. — Просто слова? Ничего не значит?

— Не говори, что я и это сказала вслух. — Вот теперь даже не пытаюсь спрятать злой стон. И едва успеваю сжать зубы на крайне неласковых словах на свою же голову. У меня определенно отказывают тормоза, когда рядом этот мужчина. Даже если это просто телефонный разговор. Все дело в голосе. Конечно! Это исключительно…

— Я рад, что тебе нравится мой голос, Эльфенка, — продолжает издеваться Андрей. — Но я был бы просто охуенно счастлив узнать, что кроме него тебя так же привлекают мои татуировки, мой злобный фенек и перспектива в обозримом будущем оказаться в моей постели. Меня просто радует твоя болтливость, женщина. Если ты и во время секса так же активно разговариваешь…

— А я не знаю, — честно признаюсь я и, наконец, поднимаюсь с колен, потому что вот-вот примерзну намертво.

— А вот с этого места поподробнее. — Его голос звучит искренне заинтересованным.

— Что непонятного? — Я все еще злюсь, но только на себя и на свою дурацкую сентиментальность, которую считала давно похороненной под путеводным камнем в тот день, когда Костя высмеял мои романтические мечты. А нет же: восторженная дурочка во мне цела и невредима, и уже вовсю напевает дурацкие любовные песенки. — У меня крайне тяжелые отношения с мужчинами, потому что их было… два.

Я слышала, что мужчины либо фанатично стремятся заполучить невинную девушку, либо остерегаются неопытных не_девственниц. То есть, я как раз вот то самое и есть: уже не невинная, но опыта кошки наплакали.

— Ну и замечательно, что только два, — спокойно и лениво растягивает слова Андрей. — А теперь марш домой, моя любительница простыть на ровном месте. Напиши мне сразу, как переступишь через порог. И передавай привет бабушке, выдумщица.

Но домой я попадаю только через час. Как всегда, снова путаюсь в ветках метро и начинаю чувствовать себя Тесеем в лабиринте минотавра, у которого отобрали путеводную нить. В итоге, когда выбираюсь из подземки, у меня уже висит сообщение от Андрея: волнуется, почему долго не отвечаю. Быстро надиктовываю ему, как героически я искала выход на свободу, и в ответ получаю десятисекундный звуковой файл громкого заразительного смеха.

Мой невозможный мужчина умеет рвать шаблон и покорять девушку не своими бицепсами и трицепсами — с которыми, кстати, полный порядок — а просто смехом, от которого у меня дрожат колени и скручивается живот.

Я торжественно вручаю книги бабушке и наспех рассказываю, почему у меня мокрые колени на джинсах.

— Ну-ка быстро парить ноги, — деловито говорит она и чуть не в спину подталкивает меня на кухню.

Стыдно, что пока я пытаюсь прийти в себя и отогреться, эта маленькая сухонькая женщина успевает приготовить и таз, и воду, и даже бросить туда что-то пахнущее травами.

— Сейчас горячего поешь, выпьешь таблетку — и под одеяло. — И тут же хмурится, когда открываю рот, чтобы сказать, что со мной и так все будет хорошо. — Не спорь с медиком.

Остается только миролюбиво поднять вверх руки и согласиться на все.

Холод начинает выходить из костей, и попадать по буквам очень сложно, поэтому я трачу минуту только на то, чтобы исправить опечатки в десятке слов: пришла, все хорошо, замерзла и хочу есть. И к сообщению прикрепляю свои ноги в желтом тазике.

АНДРЕЙ: Так, красавица моя, ты не вздумай заболеть.

ЙОРИ:Где я — а где болезни!

АНДРЕЙ:Насколько я помню — очень рядом.

АНДРЕЙ:Приходи ко мне завтра? Хоть в костюме химзащиты. Хочу, чтобы просто была рядом.

АНДРЕЙ:Да, я — эгоист

Я потихоньку смеюсь и в ответ на вопросительный взгляд бабушки говорю:

— Что делать, если очень нужно быть рядом с человеком, у которого ветрянка, а я ветрянкой не болела? Маска поможет?

— Противочумная? — шутит бабушка и тут же говорит: — Лучше противогаз.

— В противогазе я не очень хорошо выгляжу, — пошучиваю в ответ.

Но я ведь уже и так знаю, что скажу «да» своему Фенеку. Потому что десяти минут рядом, когда мы даже дотронуться друг до друга не могли, мне очень мало.