Сова идет за Андреем шаг в шаг, только изредка высовывает один глаз, чтобы проверить — а вдруг я исчезла и можно выдохнуть? На ней пушистый детский комбинезон голубого цвета с мордой пингвина на капюшоне и домашние сапожки, в которых малышка немного косолапит. Андрей сменил домашние штаны на темно-синие от спортивного костюма и коричневую футболку с изображением индийского бога Ганеша.

Так, Йори, не смотри на его руки. Это совсем несложно, просто не смотри — и все. Смотри лучше на слона с глазами человека. Кстати, почему у него только половина бивня? Как плохо, что я не сильна в индийской мифологии.

— Золушка, где твоя Фея-крестная? — спрашивает Андрей, с неподдельным удивлением разглядывая накрытый стол.

Мне приятна похвала — и я довольно задираю нос. Правда, тут же наталкиваюсь на малышку, которая начинает хмурится, и отступаю за миг до того, как Андрей протягивает руку, чтобы притронуться к моим пальцам.

— Скажешь спасибо, когда попробуешь, — говорю я.

Соня взбирается на диванчик, скептически осматривает содержимое тарелок.

— Помнишь, о чем мы говорили? — спрашивает Андрей, и в его голосе легко различить характерные строгие нотки. Да уж, когда девочка станет постарше и за ней начнут ухлестывать одноклассники, этот папочка без всяких расшаркиваний будет спускать их с лестницы. — Точно помнишь?

Малышка медленно кивает и берется за ложку.

Было бы наивно считать, что мы ужинаем в непринужденной обстановке. Скорее, мы молчим и иногда обмениваемся мнениями, потому что по телевизору показывают какой-то смешной приключенческий фильм. Обстановка немного разряжается только к десерту, потому что запеканка удалась — и даже Соня не в силах есть ее с хмурым лицом. Скорее, слишком быстро заталкивает все в рот, изредка нарываясь на папины замечания.

— Когда я была маленькая, вкуснее всего было есть ленивые вареники руками, — вспоминаю вслух.

Не чтобы расположить ребенка — просто именно сейчас в памяти всплывают те дни, и мои вкусовые ощущения от того, что политые сливками маленькие кусочки вареного творога с курагой и черносливом приятнее всего было запихивать в рот именно пальцами. Мама ругалась, а отец ждал, пока она отвернется и делал так же. Была бы я очень рада, если бы вместо матери на нашей кухне хозяйничала другая женщина? Ответ очевиден.

— Твоя очередь идти в душ, — командует Андрей, когда я поднимаюсь из-за стола, чтобы собрать посуду. — Мы все уберем.

— Я… Ммм… Я не думала, что останусь на ночь и не…

— Можешь взять любую футболку из моего гардероба, — понимает он. — Кроме белой.

Конечно же, во мне просыпаются черти, которые теперь хотят именно эту футболку.

И я без труда нахожу ее — в аккуратной стопке во втором ящике: единственная белая среди черных, серых и синих. Беру и тут же сбегаю в ванну, где до сих пор пахнет детским персиковым шампунем. Не считая него, есть всего пара ярких баночек — и тоже с детскими принадлежностями. Все остальное скудное содержимое полок — мужские принадлежности. Ни намека на хотя бы одну женскую вещь. Душа радуется.

Так что приходится мысленно перекреститься и использовать Сонин гель для душа и ее же шампунь. А когда приходит очередь надевать футболку, становится ясно, почему Андрей просил ее не трогать: поперек груди большими красными буквами написано — «Тот еще самец».

Такую пошлятину наверняка подарили коллеги, потому что нормальный мужчина в здравом уме и крепкой памяти даже не протянет к этому руки.

Из ванной выхожу вся в фруктовом облаке, сама себе напоминая ассорти из фруктовых леденцов.

В квартире тихо и только из-за двери детской раздается негромкий голос. Крадусь на цыпочках, как воришка, прикладываю ухо: мой невозможный мужчина читает сказку. Ту самую, о Храбром Совенке, мою.

Осторожно иду на кухню, где меня ждет чашка с чаем и ломтиком лимона, и записка: «Не жди меня, ложись в постель, иначе я просто не смогу оставить тебя там одну. Возьми телефон».

Даже когда этот мужчина пишет обычные вещи, они все равно звучат во мне каким-то гимном сексуальному желанию. И он очень прав не только в отношение себя: вряд ли во мне еще остались силы держать дистанцию, если он еще хоть раз покажется передо мной со своими татуировками, колючками, хитрой улыбкой и моей любимой родинкой над бровью.

Так что, как послушная девочка, иду в комнату, прикрываю дверь и, не включая свет, забираюсь под одеяло. Это кровать определенно слишком большая, чтобы лежать в ней одной.

Минут двадцать честно пытаюсь уснуть: закрываю глаза, перекалываю подушки так, как люблю, даже укладываюсь вверх ногами, но ничего не получается. Глаза успели привыкнуть к темноте — и теперь я хорошо вижу все, что напоминает об Андрее: и вещи на письменном столе, и какие-то забавные фигурки на полке, и простой темно-синий квадрат парфюма. Потихоньку беру его и воровато делаю несколько «пшиков» на подушку. Возможно, это поможет, хоть я понятия не имею, как пахнет этот мужчина. Но… моему носу определенно приятен тягучий и по-восточному пряный запах кардамона и ветивера. И благородные смоляные аккорды кедра.

Закрываю глаза и, зарывшись лицом в подушку, плашмя падаю на кровать. Андрей прав, я — извращенка.

Мой телефон оживает через пять минут. Андрей не звонит и не присылает голосовое сообщение, он пишет, и это так… странно. Мы в одной квартире, разделенные одной единственной дверью, но мы снова пишем друг другу. Это необычно, но так знакомо, что я мгновенно расслабляюсь, поддаюсь приятному тягучему наслаждению тех дней, когда мы писали друг другу очень взрослые признания и делились бессрочными обещаниями о поцелуях и ласках.

АНДРЕЙ:Скажи, что ты лежишь в моей кровати абсолютно голая, маленькая.

ЙОРИ:Я лежу в ней в твоей белой футболке и жду осамцовливания

АНДРЕЙ:А я предупреждал, непослушная женщина! Надеюсь, до утра у тебя не отрастет член, но на всякий случай скажу, что трогать мои бритвенные принадлежности стоит лишь в том случае, если ты умеешь оперативно регенерировать оторванные конечности))

ЙОРИ:Кто знает, какими качествами наделит меня эта термоядерная вещица

ЙОРИ:Спасибо, что пригласил в гости. Мне было очень хорошо сегодня

АНДРЕЙ:А мы с Совой вкусно на халяву поели))

ЙОРИ:Какой же ты все-таки вредный!

АНДРЕЙ:Поверь, я еще крайне прилично и сдержанно себя веду, учитывая то, что в моей постели лежит женщина, от вида которой у меня мгновенно встает член и сжимаются яйца, и с которой мне хочется воплотить все ее и мои сексуальные фантазии, а я даже пальцем не могу до нее дотронуться.

Я перекатываюсь на живот, сжимаю коленями край одеяла, но это не помогает: ткань кажется слишком грубой, царапает чувствительную кожу внутренней части бедер. Раньше я мечтала о том, чтобы расстояние между нами исчезло. Теперь, когда между нами всего несколько метров, я чувствую себя птицей в клетке, и это намного тяжелее.

ЙОРИ:Ты правда так на меня реагируешь?

АНДРЕЙ:Ты правда до сих пор мне не веришь?

Пока я пытаюсь придумать достойное оправдание своему глупому вопросу, Андрей опережает меня присланной фотографией: в темноте комнаты есть только рассеянный косой луч света из окна, в котором хорошо виден черный кожаный диван, черная простыня на нем и мой мужчина голый до пояса. Точнее, чуть ниже пояса, потому что домашние штаны приспущены и в свободной руке Андрей сжимает у основания стоящий член.

АНДРЕЙ:Достаточное доказательство?

Я слышу реальные хлопки сгорающих предохранителей и прощальный визг отвалившей на всей скорости стыдливости. Не знаю, что именно задевает во мне этот мужчина, но дело совершенно точно не в «жанре» этих фотографий. Дело в нем самом. В том, то меня манит его открытость и пошлость, его отсутствие тормозов, его честность, когда говорит о том, чего хочется и что чувствует.

Меня завораживает абсолютно все.

И внезапно доходит: ну и что, что дверь? Я ведь могу просто… посмотреть на него? На живого, из плоти и крови, на возбужденного, напряженного от желания.

Мои мысли кружатся на сумасшедшей карусели и спрыгивают в безвестность, когда пишу ему:

ЙОРИ:Можно я посмотрю на тебя?

АНДРЕЙ:Думал, ты никогда этого не скажешь

Глава тридцать четвертая: Йори

Я выхожу из комнаты, лишь на минуту задержавшись у двери, чтобы посмотреть на свое отражение: волосы еще немного влажные и взъерошенные, и в целом я выгляжу, как крадущаяся из-под надзора строгой воспитательницы школьница, но в этом тоже есть своя пикантность. Босые ноги быстро перебирают по полу, хоть я стараюсь идти на цыпочках, все равно получается громко.

Делаю глубокий вдох, как перед опасным погружением — и захожу в узкую щелочку приоткрытой двери гостиной.

Андрей лежит на диване лицом ко мне: рука под головой на продолговатой подушке в черной наволочке, кажется расслабленным, но мышцы шеи натянуты, и грудная клетка слишком резко опускается после вздоха. Живот дрожит каждый раз, когда он медленно проводит по себе кулаком и прикасается к собственной коже.

Во мне нет ни капли стыда, ни намека на мысль, что мы делаем что-то неправильное, грязное или плохое. Пошлое — да, но такое приятное пошлое, что я не могу произнести ни слова, как будто забыла все звуки. Кроме того, который вырывает из моего горла, когда мой мужчина прикрывает глаза — и тень от ресниц резкими росчерками ложится на щеки.

Он ведь в самом деле любимец моих дьяволов, как в той песне, которую мы считаем «нашей». Потому что ангелы во мне давно превратились в мыльные пузыри и разлетелись, а из глубины души на свет пробилось совершенно невыносимое порочное желание вбирать в себя этого мужчину.