Еще шаг в сторону, после которого Фенек опускает Соню на пол и предлагает ей на пару с Таней помучить дядю. Когда девочка скрывается за дверью гостиной, я пробую отойти еще чуть-чуть, но на этот раз Андрей останавливает меня хваткой за локоть. Не особо нежничая, разворачивает лицом к себе и несколько секунд просто разглядывает мое лицо, второй рукой удерживая за подбородок, чтобы я не смогла отвернуться. Это словно сидеть на допросе у детектора лжи и верить, что я могу обвести его вокруг пальца.

— Если это из-за Лены, то я с ней разберусь. Не по телефону. Я думал, мы закрыли вопросы бывших.

— Я тоже так думала, — по инерции отвечаю я. Лучше пусть думает, что я ревнивая дура.

— Ты меня сейчас обманываешь, — спокойно говорит Андрей. — Только не понимаю почему. Что случилось? Соня капризничает?

— Нет, она идеальный ребенок.

— Тогда в чем дело?

Я молчу, и мой мужчина тяжело вздыхает. Брови сходятся к переносице, как грозовые тучи перед бурей, и мне невольно хочется потянуться к нему, крепко обнять и сказать, что я просто очень боюсь за своей сердце, когда все закончится, и что понятия не имею, как воевать с его желанием быть всегда свободным, потому что не имею права ни на какие личные «хочу».

Но, наверное, нужно набраться смелости и сказать, что я просто не могу… Что готова сделать все, что он попросит, хоть на Луну по Млечному пути, хоть воевать вдвоем против всех армий мира. Готова быть поддержкой, опорой, даже защитой, если только он попросит. Даже взгляда без слов будет достаточно — я все пойму.

Но не готова быть «не настоящей женой». Просто не могу и все. Его брат абсолютно прав: для этого нужна холодная голова, ноль эмоций и трезвый взгляд. Нужно просто отыграть свою роль, искренне порадоваться за выигранное сражение — а как иначе? — и спокойно, не оглядываясь, уйти. Я смогу тихо отодвинуться в сторонку, но тогда от меня совсем ничего не останется. Не будет даже «растения» из которого маленький храбрый робот-мусорщик смог бы вырастить новое дерево.

— Терпеть не могу женские попытки сказать о чем-то, не говоря. — Он разжимает руки и теперь уже сам отходит. — Хорошо, выдумщица, продолжай играть в партизанку, я, если честно, так устал, что не готов за тобой бегать, даже морально. Не переживай за готовку — сам разберусь.

— Андрей… — Хочу остановить его, но рука безвольно повисает вдоль тела.

— Все в порядке.

Он просто уходит, оставляя меня одну в почему-то ставшем невыносимо узким и душном коридоре. Как будто стены сдвигаются специально вокруг меня. И приходится просто вырваться наружу, пока и без того маленькая дверь в волшебную страну не стала слишком крошечной для одной глупой мечтательницы.

Кажется, я иду по улице не меньше часа: просто в какой-то момент натыкаюсь на прохожего, и услужливый мужчина спрашивает, все ли у меня хорошо. В ответ на мой рассеянно-вопросительный взгляд, кивает на расстегнутую куртку. Благодарю невпопад, запахиваю полы и просто иду дальше. Удивительно, что именно сейчас, наконец, начинает работать мой внутренний компас, и я умудряюсь не заблудиться в хитросплетениях дворов, узких улиц, похожих один на другой старых домов.

Пора возвращаться в свою уютную спокойную жизнь. И верить, что, когда я сяду на поезд, моя любовь, как тонкая нить, не выдержит натяжения и разорвется. Хорошо бы не истечь кровью, но точно не с моим везением.

Глава сорок седьмая: Андрей

Какого хрена происходит?

Я честно не понимаю и жутко туплю от недосыпа, от того, что ждал какой-то другой встречи, когда посреди ночи вдруг понял, что не могу нормально уснуть, пока в моей голове торчат мысли о выдумщице в моей постели. О том, что меня тянет к ней, под одеяло, на подушку с запахом ее волос: гремучая смесь детского шампуня и особенной сладости, от которой хочется перевернуть эту женщину на спину и затрахать до отключки. А потом еще один раз, «контрольный».

Поэтому срываюсь и еду к ней, к ним, туда, где меня ждут мои ненормальные девчонки, где пахнет чем-то вкусным, а Йори ходит по дому в моей футболке и, увидев меня на пороге, удивленно пискнет, чтобы через секунду броситься на шею. Не то, чтобы у меня богатая фантазия, но картинки в голове словно живые, и я тупо перелистываю их в своем воображении, словно любимую книжку.

А потом… все ломается.

И когда Таня возвращается в комнату с вопросом «А куда делась Йори?» у меня что-то очень громко щелкает в голосе. Как будто перегорела лампочка, стало темно и запутано в собственных мыслях.

«Наверное, уехала», — хочу сказать я, но получается мешанина звуков, так что просто машу рукой в сторону окна.

— Улетела? — переспрашивает Туман. Они с братом до сих пор называют друг друга выдуманными прозвищами, и именно сейчас меня это злит, хоть я сам называю Таню чаще именно прозвищем. — Что случилось?

— Ничего не случилось, жизнь налаживается.

Через час я жалею, что рвался домой, а к вечеру мне тупо хуево. Потому что вокруг меня слишком много чужого_счастья, и оно назойливым молоточком сбивает с моей драконьей туши чешуйку за чешуйкой.

Когда я был еще молодым придурком и менял девушек быстрее, чем успевал запомнить их имена, в моей жизни был эпизод, когда меня угораздило вляпаться в любительницу романтичной староанглийской литературы. Она пыталась приручить меня и даже потащила на какой-то фильм по Джейн Остин. Фильм был херней — и после него я мысленно послал девушку куда подальше и думал, что не запомнил ни названия, ни сюжета. Но сегодня, сейчас, глядя, как мой брат и его жена, сидя за столом бедро к бедру, изредка притрагиваются друг к другу хотя бы пальцем, вдруг очень четко вспоминаю эпизод. Герой говорит: «Я уехал в дом своего брата, чтобы подумать, но то было моей большой ошибкой, потому что все напоминало мне о Вас, а чужое счастье только подчеркивало мое одиночество».

Мне хочется взять сладкую парочку» за шиворот, как котят, и просто выставить за порог, и гори все синим пламенем. Потому что мне нужно все то же самое: просто женщина, которая будет смотреть на меня вот так же, просто ее присутствие, мягкая кожа на ладони, которую в любой момент можно погладить пальцем.

Да ну к черту, кого я обманываю? То ведь не просто «какая-то женщина». Я знаю, как она пахнет, как меняется ее голос, когда смущается или грустит, какого цвета у нее глаза, и что на нижней челюсти у нее родинка цвета капучино, прямо на остром сгибе.

И ее имя, настоящее имя, которое выдумщица хранит, словно зеницу ока.

Так какого черта она сбежала?

Я же пытался быть хорошим парнем: никаких иллюзий, всегда только правда, предельная откровенность, чтобы она не чувствовала себя облапошенной. Платье. И кольцо, которое даже не успел достать из сумки.

Когда Соня засыпает, а я отмахиваюсь от брата и его серьезных разговоров, остается одно: вспомнить молодость, закурить и узнать, наконец, что за «важного А» она хранит в своей новой книге.

На площадке холодно — где-то явно не закрыли окно — жопа чуть не примерзает к ступеням, но по фигу. Сигарета за сигаретой, как будто впервые дорвавшийся к запретному подросток. И страница за страницей, по истории, написанной электронными чернилами на электронной бумаге.

Герой, которого зовут Антон, с родинкой над правой бровью — как у меня. И фенек на его предплечье — мой. И улыбка уголком губ — как у меня. И наши ночные разговоры — красной строкой, почти слово в слово.

И моя выдумщица — вся, как на ладони.

Кричит мне о том, о чем так и не сказала вслух.

«Я люблю тебя, даже если это странно — полюбить с первого взгляда, ни разу не притронувшись, не увидев глаза в глаза, даже не зная, как ты просыпаешься и засыпаешь — я ужелюблю тебя. Ты — важнее всех…»

Мне кажется, что все это время я смотрел куда угодно, но только не на эту девушку. На ее охеренную грудь, на ее забавные разноцветные носки, на кучеряшки, которые перебирал пальцами, когда целовал, и о которых думал все время, пока был далеко. Представлял, как намотаю их на кулак, когда мы будем тупо трахаться, как кролики, потому что у меня будет хорошая удобная жена. На какой-то период времени я получу в полное распоряжение симпатичную и явно голодную от недотраха женщину, отзывчивую ко всем моим прихотям.

В общем, сука, не туда я смотрел. Не то видел.

Наверное, я сижу так слишком долго, потому что дверь открывается и закрывается, и рядом усаживается мой старший брат. Молча тянется за сигаретой, прикуривает и разгоняет дым.

— Таня тебе яйца откусит, — пытаюсь подначивать его, но Антон передергивает плечами и ухмыляется. В их семействе вопрос кто у кого под каблуком вообще не поднимается, потому что у них что-то вроде идеального симбиоза, когда прогибается то один, то другой. Что-то запредельно идеальное, чему я до порванной жопы сильно завидую.

— Скажу, что это твой дым.

— Кто, бля, тут вообще старший?

— Если хочешь знать мое мнение — ты выбрал не ту женщину, чтобы играть с ней в «дочки-матери», потому что у нее на лбу написано, что она влипла в тебя по уши.

Я собираюсь сказать какую-то смешную хрень, просто чтобы заглушить горькую правду: я за столько времени не увидел то, что мой брат разглядел меньше, чем за полдня. Но в голове появляется другая мысль, от которой у меня рефлекторно сжимаются кулаки. А что, это вполне в духе адвоката Клеймана: зацепить за самое больное, чтобы раскачать лодку.

— Только не говори, блядь, что ты…

— Да, сказал. — Антон даже не пытается прикрыться. — Потому что для меня на первом месте брат, а не чувства женщины, которую я вижу впервые в жизни.

— Это моя женщина, — затыкаю ему рот. Наверное, если бы стояли друг напротив друга, уже бы ввалил ему от всей души. — Мне по хрену, что о ней думаешь ты, что о ней думает твоя жена, что он ней думает весь сраный мир, потому что есть я — и мне решать, какая она и для чего подходит.