— А то передумаешь? — хмурится Йори.

— Нет, просто брошу в машину прямо вот в этом, а твоей бабушке скажу, что во мне есть цыганская кровь.

Глава пятидесятая: Андрей

Я очень люблю своего брата, хоть иногда он тот еще циничный ублюдок — даже больше, чем я сам. И его чокнутая на всю голову жена тоже мне нравится, особенно, когда они втроем с Йори и Соней утраивают игры с кукольным театром или, обложившись горами конструктора, строят замки, пока мы с Антоном разбираемся в тонкостях предстоящей войны с Яной. И за время, что я провел сам, далеко от семьи, мне очень классно чувствовать себя рядом с родней.

Но есть одно огромное «но».

Мы с Йори продолжаем ходить вокруг друг друга, и пускать слюни на мысли о том, чем займемся, когда останемся одни. В субботу вечером, когда я возвращаю свою выдумщицу домой, во мне еще живет шальная мысль, что мы найдем время и возможность, наконец, блин, заняться сексом, но она умирает смертью храбрых, потому что мой брат с женой спят на диване, а мы с Йори, пусть и в моей большой кровати. Но вместе с Совой, которая укладывается между нами, словно маленький страж целомудрия. Так что мне остается только, подперев голову кулаком, смотреть, как выдумщица вслух и в ролях читает для Совы сказку о приключениях Совенка. И, надо сказать, читает она ее намного лучше меня.

А потом я и сам не замечаю, как вырубаюсь, и только сквозь сон чувствую, как Йори на цыпочках идет по комнате, чтобы укрыть меня одеялом. Когда сонным голосом говорю ей, что она — моя защитница, шепотом смеется и обещает чутко оберегать наш сон.

Я засыпаю под мерный звук ударов по клавиатуре ноутбука.

В общем, при всей мой горячей любви к родне, я почти пританцовываю от счастья, когда машу рукой выглядывающим через окно поезда Антону и Тане. На улице уже девять, и на обратную дорогу домой уходит еще почти два часа, но когда переступаем порог квартиры и Соня начинает громко зевать, мы с Йори переглядываемся, как могут переглядываться только два голодных и жадных друг до друга человека.

Даже не помню, как мы ужинаем, кто убирает со стола, кто потом моет совсем почти засыпающую Соню. У меня какая-то одержимость ею, голод, потребность на сверхуровне. И дело совсем не в том, что у меня реально давно не было женщины. Дело в том, что свою женщину хочется всю сразу, по-всякому, так много раз, чтобы на утро не было сил даже ногу поднять с постели. Свою женщину хочется до одури, до глубокой острой потребности оставить на ее теле отпечатки своих поцелуев. И, чего уж там, затрахать ее языком и членом, чтобы она стала зависимой от меня, как от наркотика.

Интересно, как она кричит? Сможет ли сдержаться? Будет ли просить еще или говорить пошлости? Как далеко позволит мне зайти? От количества пошлостей, которые хочу сделать с ней и впервые попробовать, голова кругом и от предвкушения кровь приливает к члену почти мгновенно.

В общем, к тому времени как моя выдумщица выходит из спальни с книжкой в руках, я настолько заведен, что в два шага, словно псих, набрасываюсь на нее почти у самой двери. Она тихо охает, когда я прижимаю ее к стене, буквально распинаю, заводя ее руки над головой.

— Мне нравится, что ты носишь мои футболки, — говорю я, шепотом притрагиваясь к ее губам. — И что ты ничего под них не одеваешь.

Йори издает странный всхлип, и когда я отодвигаюсь, чтобы получше рассмотреть контуры ее груди под футболкой, тянется следом. Приходится выразительнее прижать ее запястья к стене, взглядом приказать быть послушной, тихой и смирной. Вообще не уверен, что способен на нежности, потому что в воспаленном мозгу есть только острая потребность обладать этой женщиной именно сейчас, без долгих прелюдий. Хотя бы первый раз, а все «сладости» оставить на потом.

Но хотя бы что-то сегодня она точно попробует, и судя по выразительному взгляду мне на губы, в эту секунду мы думаем об одном и том же.

— Хочешь мой язык, маленькая? — Я отпускаю ее руки, чтобы жестко, сильно, обхватить ее грудь ладонью, почувствовать приятную твердость упирающегося в кожу соска. — Не сделаю, пока не скажешь.

— Бессердечный мужчина, — вытягивается на носочках моя выдумщица. — Хочу, хочу…

Я бы сделал это прямо сейчас, без лишних слов и игр, потому что уверен — она взлетит так высоко, как прежде не летала. Но все же с каким-то садистским удовольствием хочется потянуть время, поэтому снова прилипаю к ней, провожу пальцами по бедру, прихватываю край футболки и тяну вверх, до самого дрожащего от предвкушения живота. Провожу пальцем вокруг пупка, накручиваю круги, пока Йори не начинает жалобно скулить и пытаться потянуться еще хоть немного, чтобы мои пальцы оказались ниже. Приходится еще раз сжать ее грудь, усмирить жестом хозяина. И наслаждаться покорностью в зеленом взгляде. Почему-то ее податливость — это как особенный афродизиак для сегодняшней ночи: закручивает мое желание в такое сумасшедшее торнадо, что разрывает изнутри.

Наверное, сейчас и правда лучше не играть в игры, чтобы потом не быть слишком резким и нетерпеливым. На ум приходят ее слова о том, какая она узкая — и моя ладонь уже в нее в трусиках. Маленькие розовые шортики слишком плотно сидят на коже, не оставляя пространства для маневра, но я все равно провожу по ее складкам двумя пальцами: осторожно, как могу, но она вздрагивает от случайно грубости.

— Блин, выдумщица, ты мокрая.

— Да, да… да…

Мокрая и припухшая от возбуждения, такая… даже просто по ощущениям аппетитная.

Ну на хрен, хватит уже!

Йори в последний момент осознает, что я собираюсь слишком резко поменять наше положение, и успевает схватиться мне за плечи, как маленькая зверушка, больно царапаясь ногтями. В отместку щипаю ее за ягодицу, и пока она нее успела придумать что-то в ответ, укладываю на пол. Кажется, что-то задеваю ногой, потому что грохот и лязг заставляет нас на секунду замереть, уставиться друг на друга — и снова прилипнуть.

— Воображаешь, что я с тобой сделаю? — спрашиваю я, но не даю ей шанса ответить, просто раскрывая губы поцелуем.

Она и целовать-то толком не умеет, за столько лет одиночества разучилась и мне приходиться выуживать ее язык. Йори стонет, а я толкаюсь языком в ее рот, лишая выбора и забирая весь воздух — пусть дышит мной, пусть в ее легких буду только я. Наши языки сталкиваются, сплетаются и я немного отстраняюсь, чтобы чувствовать только ее бешенную потребность, с которой она хватает губами мою нижнюю губу, прикусывает и вздыхает, потому что я приподнимаюсь на руках и расстояние между нами увеличивается.

Хочу быть с ней грубым. Хочу, чтобы она была со мной открытой, маленькой пошлой девчонкой без комплексов. Чтобы ее кровь горела от желания ко мне, чтобы в темноте я видел ее наполненные лавой вены.

— Задирай футболку, покажи себя, — прошу я, распрямляясь на коленях, чтобы поймать ее лодыжки и широко развести их в стороны.

Выдумщица смущенно тянет ткань выше, замирает на мгновение, как будто я не видел ее голой — и футболка оказывается где-то в районе шеи. Я бы сказал, что эти соски просто идеальные, если бы мог говорить и хотел думать. Они упругие, натянутые, как и вся она. Поглаживаю пальцами один из них, щипаю, чтобы не сделать больно, но заставить ее спину выгнуться дугой мне навстречу. А когда она начинает колотить пятками в пол, опускаюсь, чтобы обхватить рукой полную твердую грудь и втянуть тугой комок в рот. Немного прикусываю — и первый громкий стон колотит по барабанным перепонкам. Обвожу языком, жадно посасываю, ухмыляясь от новой порции воплей, которые она пытается заглушить собственными сжатыми губами. И движения, которые ее бедра выкручивают у меня на коленях, совсем не приносят облегчения, потому что каждый раз она умудряется потереться промежностью об мой член.

Стаскиваю домашние штаны — снимать их совсем нет времени.

От первого прикосновения кожей к коже волоски на руках встают дыбом. Йори стонет, пытается прижаться к моему вставшему члену, и я разрешаю это, в одно движение, сам не понимая как, разрывая ее трусики по шву. Она правда офигенная между ног: гладкая, немного по-детски закрытая, без выступающих половых губ. Широкий лобок, на который я надавливаю рукой, когда Йори пытается насадить себя на меня.

Хочу попробовать какая она на вкус. Хочу увидеть, как она течет.

Я перекладываю ее ноги с моих коленей на плечи, приподнимаю, держу за бедра, словно какую-то драгоценность. Член уже мокрый от смазки, и я чувствую, что в любую секунду выдержка может меня предать, хоть обычно я могу трахать женщину столько, сколько ей нужно и пока она сама не скажет, что сыта. И на какой-то миг мне кажется, что я могу взять себя в руки и устроить ей забег на всю ночь, но от этой уверенности не остается камня на камне, когда я притрагиваюсь языком к ее входу и слизываю влагу, как подтаявшее мороженное. Йори раскидывает руки, пытается за что-то схватиться, но остервенело скребет ногтями по полу. Втягивает живот, запускает пальцы себе в волосы и бессвязно просит:

— Ну пожалуйста, пожалуйста…

Моя язык входит между ее складками, туго ударят по напухшему клитору.

Она кричит, бесконтрольно ерзает бедрами у меня в руках, объезжая мой рот. Колени сжимаются так крепко, что я дурею от предвкушения и кусочка власти, который сейчас в ее руках. Мой пунктик-хочу, чтобы она трахала меня собой, чтобы взяла все от моего чертового языка. Я сосу ее клитор, втягиваю в рот, даю ему все, на что способен. Выпиваю ее влагу, лишь на миг останавливаясь, чтобы увидеть, какая она гостеприимная для меня. Если прямо сейчас войду в нее — мы просто будем трахаться, как два ненормальных, и фантастические картинки секса проносятся перед глазами, срывая остатки моего терпения.

Ее крики становятся все громче. Йори прихватывает ладонь зубами, жмурится, сильнее обхватывая мою голову коленями. И лицо моей выдумщицы преображается, когда я делаю финальные аккорды языком: слизываю с нее всю влагу, которая на вкус — господи, черт! — как ванильное печеное яблоко.