Бывает, что какая-нибудь глупая мелочь превращает простой, обычный десерт в нечто особенное. Памятуя об этом, Сара решила добавить себе малую толику экстравагантности. Она решила надеть прекрасные черные сетчатые чулки, искрящиеся мелкими хрустальными стразами в виде ночных звездочек. Заметив такие чулки в ярко освещенной витрине по пути домой, она не удержалась и купила их, хотя они и были для нее дороговаты.

Она нанесла изящный, мерцающий макияж, а для обнаженных рук использовала супертонкий блеск, и они будто наполнились серебристым светом. Никто никогда не сможет понять, как это у нее получилось.

А потом она не знала, чем заняться, потому что приготовилась слишком рано. Ей быстро надоело просто сидеть и ждать. Она сняла чулки и, смыв прежний лак, очень-очень тщательно накрасила все двадцать ногтей – сначала на ногах, потом на руках.

Лак высох. Сара опять натянула чулки и сапоги. Звонок прозвучал, когда она застегивала вторую молнию.

И она впустила Патрика.

Он выглядел таким чистым и аккуратным, что его вид потряс ее. На нем был стильный черный смокинг с иголочки, под которым была такая же черная трикотажная футболка из тонкого шелка. Это был выбор уверенного в себе человека, которому никогда не приходило в голову, что он обязан удовольствоваться консервативной белой рубашкой. Мрачное сочетание черного с черным казалось сомнительным выбором для Патрика. Правда, такой фон удачно подчеркивал золото его волос. Он держался с легкой, спокойной уверенностью, и поэтому парадная одежда для торжественного вечера казалась столь же удобной для него, как джинсы и свитер.

Ей так отчаянно хотелось войти в театр под руку с этим мужчиной, красивым и надежным, обладающим природной сексуальностью! Но при виде него ее уверенность в себе исчезла, как построенный из песка за́мок, когда его смывает захлестнувшая пляж волна.

«Ох, не знаю… наверное, зря я не позволила себе купить те чудесные туфельки на шпильках»…

* * *

Когда Патрик увидел Сару его будто тряхнуло электрическим током. Он окинул ее взглядом, и его лицо засияло.

– Сара!

Вытянув руку, он обвел контур ее лица – очень осторожно, чтобы не задеть прическу, и замер. Его улыбка будто погружалась все глубже, разлилась по всему телу и по протянутой руке проникла в Сару.

Он взял ее за руку, которая показалась ему такой чистой, будто ее долго держали в ванночке с лимонным соком, чтобы смыть все следы кухни. Короткие ногти тщательно скруглены и отполированы, увлажненная кожа необыкновенно мягка – сделано все, что женщина, стремящаяся к совершенству, может сотворить с руками в ожидании самого невероятного в своей жизни свидания.

Патрик провел большим пальцем по ее ногтям, поднес руку к губам и поцеловал кончик каждого пальца – один за другим. Все до единого. Он все еще улыбался глубокой-преглубокой улыбкой, когда опустил ее руку и крепко охватил своей.

Сара же чувствовала себя совершенно разбитой, даже сил не было улыбаться. Его поцелуи будто вырвали ее сердце из тела, и вместо него там теперь было слабое, изнемогающее, сочащееся истомой нечто… и почему-то ей не казалось, что случилось что-то плохое… Пока еще не казалось, но, конечно, к тому времени, когда он выбросит за ненадобностью ее настоящее сердце, это слабое нечто заледенеет и станет ни на что не годным.

И Сара останется ни с чем.

Чтобы приехать в Париж и добиться того, чего хочет, она должна была рискнуть всей своей жизнью. Она оставила Калифорнию, семью и карьеру ради мечты. И будто этого мало, теперь ей предстоит рискнуть еще и своим сердцем?

Патрик выглядел таким горячим. А ее на самом деле захлестывал жар. Ей очень хотелось проводить время с ним. Она хотела, чтобы он был ее спутником, когда они идут в какое-нибудь прекрасное место. И в то же время боялась, что может не выдержать глубины своих чувств.

Точно так же она чувствовала себя, когда отказалась от работы инженера, чтобы следовать за своей мечтой стать шеф-кондитером. Точно так же она чувствовала себя каждое чертово утро по дороге в трехзвездочную кухню.

Он только что поцеловал кончик каждого ее пальца, будто она была драгоценностью. Но разве она может быть драгоценной для такого мужчины, как Патрик?

Он целовал ей ногу.

– Соскучилась по мне? – мягко спросил он, нежно удерживая ее руку.

Еще бы! Весь день он держался с ней профессионально. Будто… будто она была просто одним из его подчиненных, даже не женщиной. Сегодня она впервые поняла, что «просто», как на кого-то, он не смотрел на нее никогда, даже в самый первый раз, когда встретил ее среди оравы неловких студентов на том мастер-классе.

Так что весь сегодняшний день был полон душевной боли. Казалось, ее солнце исчезло, а она сама превратилась в неприкаянную планету, медленно дрейфующую в темном, пустом пространстве.

Но она должна быть сильнее, ей нельзя зависеть от него. Она должна зависеть только от себя самой.

– У меня получилось так, как ты хотела? – спросил Патрик. В крошечной квартирке только несколько низких ламп боролись с ночной тьмой. Тени и приглушенный свет всегда были ее убежищем. – Я ведь оставил тебя в покое? Ты чувствовала себя лучше?

Вовсе не лучше. Она опустила голову, ощущая непреодолимое желание заплакать, а ведь она никогда не плачет.

– А вот мне было дерьмово. – Другой рукой он обнял Сару за плечо и прижал к своей груди. – Думаю, мне надо заботиться о тебе. Merde, Сара, я делаю это уже двенадцать лет, с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Если уж я не могу помочь тебе, хотя знаю, как тебе больно и как часто ты занимаешься самобичеванием, то, видно, придется мне уйти.

Сначала ее поразило то, что он хочет помочь ей. Затем до ее сознания дошел смысл остальных слов, и она уставилась на него.

– Уйти? – То есть не перейти на другую работу, а просто бросить все и уйти? – Ты же второй после Люка!

Она со всеми своими дурацкими мечтами о том, чтобы стать доброй феей десертов, не может справиться даже с обязанностями практикантки под руководством Патрика, а он собирается отмахнуться от одного из самых высоких положений, на которые может претендовать повар в своей карьере? Будто это ничего для него не значит?

Он засмеялся так, будто это и в самом деле ничего для него не значило.

– Ну, тогда и речи не будет о домогательствах.

Она хлопнула ладонями по его груди.

– Патрик! Ты не можешь уйти.

Тепло его мышц проникло через тонкий трикотаж, и Сару захлестнула мысль, что теперь она имеет право прикасаться к нему – к такому красивому, уверенному в себе, реальному, теплому… и золотому. Если у него появилось право изогнуть свою ладонь внизу ее живота, продвинуть между бедер и заставить ее испытать оргазм, то и она тоже получила право трогать его так, как ей захочется. Когда в кухнях он брал ее запястье, чтобы направлять ее, или касался рукой ее спины, чтобы отодвинуть с дороги, она ни разу не дотронулась до него. А теперь могла. Он посмотрел вниз, на ее руки, лежащие у него на груди, и уголок его губ немного приподнялся, а глаза заблестели, будто ему понравилось.

– Почему же не могу?

Его взгляд был ярким, веселым, будто у него уже вылетело из головы, что они обсуждают серьезные вещи. Она сдвинула ладони ниже и, ощутив твердые мышцы его живота, подумала о том, каким на самом деле сильным и безжалостно требовательным к своему телу был Патрик и каким расслабленным и игривым всегда казался.

– Потому что ты нужен Люку, – серьезно ответила она. А про себя добавила: «И мне. Ты нужен мне. Не бросай меня».

– Как мило с твоей стороны думать о нем, – суховато заметил Патрик.

– А он тебе разве не нужен?

Сара была озадачена. Ей всегда казалось, что у Люка и Патрика было взаимопонимание, что ни один из них не мог обходиться без другого. Они вместе уже двенадцать лет. А подростками жили в одной приемной семье.

– Не знаю, Сара. – Он накрыл ладонью ее руку и медленно притянул к своей скрытой трикотажем груди, явно жалея, что они не могут сосредоточиться на кое-чем другом. – Когда-то он был мне очень нужен. Ты даже не догадываешься, сколько своего времени он мне подарил. Я у него в неоплатном долгу. Как я могу его бросить?

Этот вопрос безжалостно напомнил ей, как она сделала собственный выбор, бросив инженерное дело. «Мама, я взрослая девушка, мне больше не нужна твоя забота, и я уезжаю, даже если это разбивает тебе сердце. Извини. Мне и вправду жаль».

– Не знаю, – медленно проговорила Сара.

– Ну что ж. – Патрик подмигнул. – Возможно, меня уволят за сексуальные домогательства, и все получится само собой.

И тут-то ей все стало понятно. Наконец-то! Лучше поздно, чем никогда…

– О! – воскликнула она таким тоном, каким кричат «Эврика!». – Я тебе нужна лишь для отвода глаз. Чтобы все думали, будто тебя вынудили уйти. Тогда ты смог бы начать собственное дело.

Все ясно. Она раскусила его.

Теперь она… сокрушена.

Уничтожена.

* * *

«Ха, будто меня так легко раскусить», – думал Патрик, помогая Саре надеть пальто и проводя пальцами по ее шее.

«Ты моя, и я буду тебя одевать и раздевать».

Не всегда можно легко понять, что делается лишь для отвода глаз, а что происходит на самом деле.

Но он будет действовать так, чтобы она поверила, будто он ухаживает за ней только ради того, чтобы иметь оправдание или, как она сказала, «для отвода глаз».

Потому что если она поймет, как он хочет ее, то сможет нарочно терзать его.

«А ведь я плут», – пришло Патрику в голову. Люк всегда называл его так, но нет ничего лучше, как увидеть это самому.

Он не стал разуверять Сару, пока они шли к Opéra Garnier по ярко освещенным людным улицам, и сияние, льющееся потоком из каждой витрины, пыталось соблазнить их войти внутрь, в тепло. И не разуверял, когда они поднимались по белокаменным ступеням ко входу в театр. И когда входили под арки ослепительного великолепного здания.