А у него уже появилась обычная ироническая усмешка. Глаза его оставались крепко закрытыми, а бедрами он прижался к Саре.

– Сара, – он открыл глаза и внимательно взглянул ей в лицо, – ты ведь знаешь, что обычно я предпочитаю уделять внимание более важным вещам, и не хотел бы, чтобы ты считала меня пустышкой. Как же ты красива!

Она засмеялась от чистого счастья. Иногда Патрик просто заставлял все ее существо светиться. Будто она и вправду была красивой.

– Да ты и сам такой соблазнительный…

– Ну, это само собой, но на самом деле ты любишь меня за острый ум, – бодро ответил он, в то время как его пальцы начали следовать по всем возможным путям, которые им оставил пояс с подвязками. – Ты же знаешь, у меня очень творческий склад ума.

Она опять засмеялась. Ее начало нетерпеливо охватывать возбуждение. Она склонилась к Патрику и положила руки ему на щеки. Совсем недавно Сара была уверена, что ей никогда не хватит смелости сделать это. Но от тех времен ее отделял пронесшийся над ней тайфун эмоций.

– Я не хотела бы, чтобы ты считал меня пустышкой, – поддразнила она его. – Ну разве что чуть-чуть.

«Я люблю тебя», – беззвучно произнес он и, быстро пригнув ее голову, поцеловал, будто поцелуй должен был скрыть его слова.

Она придвинула губы поближе к его уху и тихо прошептала – даже не прошептала, а выдохнула:

– Это как бы тайна, но я тоже люблю тебя.


К этому моменту туфли Сары уже убивали ее.

И похоже, что это не образное выражение.

Когда примеряешь туфли, никогда нельзя оставлять без внимания боль, надеясь, что сверкающие туфельки станут удобными, если в них немного походить.

Она посмотрела на Патрика. Конечно. Он-то никакой боли не испытывает. Для него все легко, прекрасно, правильно.

Вытянув шею, она подняла голову, разглядывая головокружительный взлет Эйфелевой башни. Сара уже бывала под ней – конечно, в первый же вечер в Париже пришла сюда! Но тогда рядом не было Патрика. А сейчас его рука обнимала ее. Поэтому, когда Сара смотрела вверх на огромную сияющую высоту стальных конструкций, в которых воплотилась сумасшедшая мечта смелого, решительного инженера, то в поле ее зрения была еще и пылающая золотом голова Патрика и его улыбка.

– Не упади.

Его глаза смеялись.

Только когда Патрик направился к южной опоре, в которой устроен частный лифт для гостей ресторана, Сара поняла, что они оказались возле Эйфелевой башни не просто так, не во время романтической прогулки по вечернему Парижу. Вот это да! Обед на Эйфелевой башне в День святого Валентина! Какую же услугу он кому-то оказал в обмен на такое?

Лифт доставил их на второй этаж, потом другой лифт долго поднимал их на верхнюю площадку[119]. Все это время Сара прижималась к Патрику. Ей казалось, будто желудок поднимается до самого горла. Они скользили все выше и выше, мелькали решетчатые балки, под ними сверкал город, потрясающе прекрасный. Вид из вагона фуникулера на Монмартре теперь казался лишь прелюдией.

– Отсюда видно все, – прошептала она, когда они смотрели сверху на Город Огней. – Весь Париж.

Нотр-Дам, Лувр, Сакре-Кёр и перспектива Сены. Огоньки на ней, движущиеся к морю по мерцающей темной воде. Базилика Сакре-Кёр, совсем маленькая отсюда. То место, где они сидели на ступеньках высоко над миром, теперь оказалось далеко внизу. Как же высоко они поднялись! Пребывание на головокружительной высоте Эйфелевой башни казалось Саре рискованным делом, но она понимала, что стальные балки никогда не подведут.

Она взглянула на Патрика. Он нежно и вместе с тем уверенно смотрел на нее, будто она была его собственным чудом. Как только их глаза встретились, его нежность мгновенно скрылась под ленивым очарованием.

– Здешним salauds, – бодро начал Патрик, а его рука опять и опять поглаживала ее бедро, – могу поспорить на что угодно, нет нужды стараться приготовить хорошую еду, раз у них отсюда открывается такой прекрасный вид. Даже если они будут просто разогревать замороженную пиццу, то все равно получат чертову звезду. – Сара улыбнулась и взяла его за руку. – Tu es jolie. – Его рука мягко, чтобы не испортить прическу, коснулась ее волос. – Если бы ты могла видеть себя на фоне города! Ты великолепна.

Но ведь она выглядит точно так же, как и всегда. Просто он заставляет ее чувствовать себя великолепной. Прекрасной, идеальной, совершенной. У него на груди она нарисовала пальцем маленькое сердечко и улыбнулась. «Я тоже тебя люблю».

Его дыхание замерло, он пригнулся и поцеловал ее.

В самом волшебном в мире месте очаровательный принц обнял и поцеловал ее!

Патрик поднял голову, усмехнулся и, не разжимая объятий, начал медленно сдвигать руки вниз по ее телу, пока не оказался перед ней на коленях. Его глаза смеялись.

– Позволь мне осмотреть твои ноги, Сара. – Он снял одну блестящую туфельку и начал рассматривать пятку, мягко поглаживая уже надувающийся пузырь. – Sarabelle, ты же знаешь, мы с тобой очень любим ходить пешком. Что случилось с твоими сапожками?

В его большой, квадратной ладони ее туфелька блестела, как слезы радости в глазах женщины.

– Они же не сверкают, как эти туфли, – задумчиво ответила она.

Патрик снисходительно посмотрел на Сару и начал надевать – ну, с усилием натягивать – туфлю ей на ногу, и по веселью в его глазах было видно, что он тоже понимает, какой это сказочный жест.

– Но они тебе малы.

Он ласково погладил пузырь перед тем, как натянуть задник, который будет опять натирать ей ногу.

– Я знаю, – нехотя ответила Сара.

Его брови встрепенулись. Он поднял ее, придерживая платье, чтобы оно не поползло вверх. Несколько человек вокруг них захлопали в ладоши – им казалось очевидным, что на верхней площадке Эйфелевой башни мужчина не будет стоять на коленях у ног женщины, если не имеет намерения сделать ей предложение, черт побери! Как она могла поверить, что Патрик так легко и просто стал совершенно романтичным? Почему не подумал о том, как легко может разбиться женское сердце?

– Эта сказка всегда казалась мне пессимистической. – Он обнял Сару одной рукой, и теперь они стояли и смотрели на город. – А тебе, наверное, она нравится?

Ну… не очень нравится, но Саре казалось, что сейчас она живет в ней.

– Пессимистической?

«Золушка»? Но что же в ней пессимистического?

– Парень думает, что нашел свою прекрасную принцессу, а она ему лжет, обманом заставляет поверить, что все эти ее перепачканные золой лохмотья и есть осуществление его мечты. Он должен дать ей все, чего у нее нет, ради их совместной жизни. По сути, вся любовная история основана на неспособности принца послать свою мечту куда подальше, если стало ясно, что эта его мечта ошибочна.

У Сары внутри все внезапно заледенело, даже сглотнуть стало трудно.

– Ну, то есть он ведь принц. Он дает ей все свое королевство целиком. А она ему всего лишь право надеть ей туфельку. Конечно, я люблю твои ноги, Сара, но…

Патрик напустил на себя вид законченного плута и усмехнулся.

Сару начало подташнивать. О, она никак не могла предвидеть, что разговор на Эйфелевой башне будет таким.

– Есть много таких сказок, Сара. Enfin, если девушка целует лягушку или чудовище, то всегда в конце сказки лягушка или чудовище превращается в принца. Но если парень влюбляется в красивую принцессу или женщину, которая прядет золотую нить, то это всегда уловка, чтобы заставить его отдать ей свои мечты, чтобы она могла подняться по социальной лестнице. Не очень-то похоже, что она вообще любит его, да? У него даже имени никогда нет, его называют в сказке просто le prince charmant[120]. Бедняга. И пока он исполняет ее мечты, о его мечтах никто никогда не заботится.

Сара смотрела на город, не зная, что сказать. Неужели этот момент прекрасен, но только не для нее? Она думала – о, здесь, наверху, даже начала верить, – будто все, что есть в их отношениях чудесного, приходит не только от него, но и она дает ему то, что нужно. Вся сила и красота, которую она ощущает в себе, когда находится рядом с ним… неужели всем этим она обязана ему? И на самом деле нет у нее никакой уверенности в себе, появившейся благодаря его вере в нее, а есть лишь проявление его способности предаваться мечтам?

– Как же мне повезло! – Патрик рассеянно погладил ее затылок. – Ты всегда была самой собой. Всегда была настоящей. Ни обманов, ни уловок. Если мужчина может получить тебя… он получает тебя.

Ее сердце отозвалось на слово «тебя», произнесенное так, будто речь шла о наивысшей награде. Будто более дивного приза не могло быть.

– Я не… Так я не Золушка?

– Нет, ты же добрая фея-крестная, которая проходит у нас практику, помнишь? Ты женщина, которая хочет научиться творить собственное волшебство для всех остальных, а не ждет, чтобы кто-нибудь сотворил волшебство для нее. – Он, чуть улыбаясь, смотрел ей в глаза, и в них не было даже намека на смех. – И мне повезло.

Ощущение у нее в животе стало таким же, какое было в стеклянном лифте, который поднимался на пугающую, головокружительную высоту над прекрасным городом.

– Везение-то тут при чем? – проворчала она.

Он устроил ее на место практикантки. Потом охмурил, притворяясь ее наставником. Обманом проложил себе путь в ее квартиру… да еще сделал из себя такого мужчину, в которого женщина не может не влюбиться.

Le prince charmant.

Патрик молчал, явно пытаясь вспомнить хоть один случай, когда везение помогло ему получить то, что он хотел.

– Мне повезло, что ты есть на свете.

Ей пришлось изо всех сил сдерживать слезы. Он мягко сжал ее затылок.

– Allez, Сара, пойдем, поедим.

Патрик повел Сару к лифту, и ее рот широко открылся от изумления. Как, и это все? Конечно, то, что он сегодня уже сделал для нее, было прекрасно, но… Черт побери, будто вернулись самые первые дни ее практики, когда он так часто подмигивал ей или улыбался, заставляя чувствовать себя чертовски особенной, а затем небрежно проходил мимо, будто ничего не произошло. Она не оказывала никакого воздействия на его мир, в котором Патрик жил просто сам по себе. Должен существовать специальный закон, запрещающий любому мужчине приводить женщину на верхнюю площадку Эйфелевой башни, начинать с ней романтический разговор, признаваться ей, как ему повезло, что она есть на свете, – и после всего этого просто идти поесть.