— Жан-Поль сделал его для нас, — с гордостью пояснил он. — Отсюда видно все на многие мили вокруг. О, а вот и Джей-Пи!

— Джей-Пи? — со смехом повторила Генриетта.

— Это прозвище Жан-Поля. Мы зовем его Джей-Пи, меня — Гас Могучий, а Сторм — Ясное Небо.

— Мне нравится это имя, — с жаром подтвердила Сторм.

— Джей-Пи, наверное, в деревенском садике, он почти всегда там, — крикнул сверху Гас.

Генриетте очень хотелось увидеть Жан-Поля, но тот все не появлялся. Гас ловко спустился по лестнице и исчез в дупле дерева.

В одиннадцать Генриетта вынесла детям в сад горячий шоколад с зерновым печеньем, и они с удовольствием перекусили прямо в дупле. Потом все вместе играли в пиратов; Генриетта ползала на четвереньках вокруг дерева, изображая грозного Капитана Крюка, нисколько не заботясь о том, что колени измазались в земле. Она просовывала голову в дупло и гулко завывала: «Ух! Ах! Ну, я вам покажу!» Из дупла торчал ее пышный зад, словно шляпка огромного гриба. В этой позе ее и нашли собаки Джереми Фицгерберта. Они восторженно обнюхивали выдающуюся часть тела «грозного пирата», пока Генриетта пыталась выбраться из дупла. Когда ей это наконец удалось, ее волосы растрепались, лицо раскраснелось, а синие глаза сверкали, как блестящие от росы васильки.

— Надеюсь, я вам не помешал? — Джереми широко улыбнулся при виде Генриетты.

— О Боже! Извините, — пролепетала та, выпрямляясь. — Я изображала пирата.

— Из вас получился превосходный пират, — подтвердил Джереми, с удовольствием оглядывая девушку с головы до ног.

Генриетта смущенно пригладила волосы.

— Думаю, я была больше похожа на Винни Пуха, застрявшего в кроличьей норе. Так что, боюсь, вы ошиблись. Как говорится, зашли не с того конца.

— Не с того конца? Мне так не кажется. С этого конца вид был великолепный.

— Мы с вами знакомы? — озадаченно спросила Генриетта.

— Ну конечно. Вы ведь Генриетта Мун, верно?

— Да. — Генриетта нахмурилась.

— А я Джереми Фицгерберт. У меня ферма по соседству.

— Ах, ну конечно, мы встречались. — Генриетта вдруг вспомнила, где видела раньше этого мужчину.

— Я бывал у вас в магазине. Вы продаете такие большие банки с витыми карамельками. Это мои любимые конфеты.

— И мои тоже, — воскликнула Генриетта, огорченная тем, что не вспомнила Джереми. — Мне особенно нравятся те, что с ирисом.

— Точно. Стоит мне начать, и я уже не могу остановиться.

— К сожалению, и у меня та же проблема.

— Похоже, карамельки идут вам на пользу. Вы великолепно выглядите.

Генриетта изумленно посмотрела на Джереми, не зная, что сказать. Она не привыкла к комплиментам и даже мысли не допускала, что Фицгерберт говорит всерьез. Воцарилось неловкое молчание: Генриетта никак не могла найти подходящих слов, а Джереми застыл, завороженный ее зеленовато-синими глазами. Ему хотелось сказать, что он никогда прежде не видел таких прекрасных глаз, но не решался.

— Бонжур, Джереми, — раздался звучный голос. Фицгерберт с Генриеттой обернулись. По тропинке к дереву шел Жан-Поль. При виде его улыбки у Генриетты перехватило дыхание, желудок ухнул куда-то вниз, как в детстве, на ярмарочной карусели. — Бонжур, мадам, — обратился к ней француз. Вежливо поклонившись, он взял ее руку и поднес к губам. Генриетта не знала, куда девать глаза. Она почувствовала, как от шеи вверх поднимается волна жара, а лицо покрывается красными пятнами. Раньше никто никогда не целовал ей руку. «Наверное, у французов это в порядке вещей», — подумала она, стараясь побороть смущение.

— Я пригнал тебе маленький трактор и прицеп, как ты хотел, — сказал Джереми. Казалось, никто не заметил внезапной растерянности Генриетты. Сторм с Гасом поспешно выбрались из дупла и принялись носиться по газону вместе с собаками.

— Спасибо, — поблагодарил Жан-Поль, — мне это здорово поможет.

Они завели разговор о саде, ферме и о погоде, слишком теплой для этого времени года. Генриетта слушала затаив дыхание, не решаясь вставить хотя бы слово. Наконец Жан-Поль повернулся к ней.

— Я вижу, вы сегодня согласились присмотреть за Гасом Могучим и Ясным Небом? — Его глаза весело сверкнули.

— Да, — хрипло каркнула Генриетта.

— А как вам понравился мой домик на дереве?

— Он потрясающий, просто чудо.

— Я смотрю, ты достроил лестницу, — заметил Джереми, одобрительно похлопав по деревянным перекладинам. — Отличный крепкий дуб. — Генриетта позавидовала той легкой непринужденности, с которой фермер обращался к французу. — Вы уже были наверху? — неожиданно спросил он девушку.

— Нет. — Она боязливо покачала головой. — Вы же видели, я из дупла-то с трудом выбралась. А спускаться с лестницы уж точно не для меня!

— Вовсе нет. Попробуйте! — Джереми ступил на первую перекладину лестницы. — Она очень устойчивая.

— Лестница должна быть прочной, — заверил Жан-Поль. — Я нарочно строил ее с таким расчетом, чтобы она выдержала слона.

— Тогда она должна выдержать и меня, — с нервным смешком отозвалась Генриетта, молясь про себя, чтобы лестница не обрушилась под ее весом. Теперь она горько сожалела о каждом съеденном круассане. Джереми полез наверх первым, приглашая Генриетту последовать за ним. Она неуверенно поставила ногу на первую перекладину, затем на вторую, с ужасом ожидая, что дерево вот-вот треснет.

— Не бойтесь, — произнес Жан-Поль у нее за спиной. — Лестница крепкая, уверяю вас. Вы боитесь высоты?

Генриетта не решилась признаться, что боится собственной полноты.

— Немного, — солгала она и, подняв голову, увидела, что Джереми протягивает ей руку. Добравшись до последней ступеньки, Генриетта с благодарностью оперлась на руку фермера и осторожно ступила на площадку, где помещался домик. Там она перевела дыхание и огляделась. Гас был прав — отсюда открывался великолепный вид.

— Как красиво возвышается над деревьями церковный шпиль, — восхитилась она.

— Если бы не деревья, мы увидели бы мою ферму.

— Я бы хотела на нее посмотреть, — призналась Генриетта, вспомнив, как в детстве во время пикников наблюдала за работающими комбайнами.

— Заходите в любое время, — тихо проговорил Джереми.

Почему он раньше не замечал Генриетты? Ведь она прехорошенькая. Он покосился на ее левую руку: на ней не было кольца.

Генриетта заметила, что Жан-Поль не присоединился к ним. Он стоял на траве под деревом, весело болтая с детьми. Сторм и Гас заливались счастливым смехом. Они обожали француза. Проследив за взглядом девушки, Джереми разочарованно вздохнул. Чему тут удивляться? Разве ему, простому работяге, под силу соперничать с Жан-Полем?

Он оставил девушку возле дерева и вернулся к себе на ферму. В коридоре, ведущем в ванную, стала протекать крыша, и Джереми решил заняться ее починкой. Переодевшись в голубой рабочий комбинезон и надвинув поглубже на глаза твидовую кепку, он направился в огород за приставными лестницами — они стояли прислоненными к стенке теплицы. Мистер Бен и Вольфганг бежали бодрой рысью впереди. Жизнь Джереми была полна приключений. Дом, возведенный еще в шестнадцатом столетии, постоянно нуждался в ремонте, а Фицгерберт предпочитал делать все сам. Умелый, ловкий и деловитый, он отличался гибким творческим умом, хотя многие назвали бы его чудаком. Для замены треснувшей черепицы на крыше требовались две приставные лестницы и изрядная доля храбрости. Это рискованное занятие отвлекло Джереми от мыслей о Генриетте Мун и о том, как она покраснела, когда Жан-Поль поцеловал ей руку. Француз, несомненно, обладал потрясающим обаянием. Если бы Джереми Фицгерберт попробовал целовать женщинам ручки, все вокруг покатились бы со смеху. А Жан-Поль с его густым акцентом и сверкающими карими глазами мог позволить себе исполнить любой старомодный рыцарский ритуал, и город единодушно решил бы, что он самый романтичный мужчина, чья нога когда-либо ступала на землю Хартингтона. Джереми никогда за ним не угнаться. Фицгерберт снял с крыши треснувшую черепицу, стараясь отвлечься от невеселых мыслей.

Генриетте удалось преодолеть застенчивость и страх перед Жан-Полем. Дети повели ее в деревенский садик помогать сажать растения. Мистер Андервуд был уже там, с закатанными до локтей рукавами и в сдвинутой на лоб кепке. Глаза его возбужденно сверкали, ему нравилось, что вокруг снуют дети. Ребятишки напоминали ему собственных сыновей, которые обычно сидели с ним в кабине трактора, когда он вспахивал поля старого Фицгерберта. Теперь мальчики выросли и катали на тракторах новое подрастающее поколение Андервудов. Если старый садовник и знал что-то о детях, так это то, что им нравится участвовать в занятиях взрослых. Сторм и Гас выкапывали в земле ямки и вместе с Жан-Полем втыкали в них цветочные луковицы, осторожно, словно имели дело с животными, впавшими в зимнюю спячку. Погода стояла на удивление теплая, совсем не зимняя, земля, еще не тронутая заморозками, была податливой и мягкой. Общее воодушевление охватило и Генриетту. Она слушала, как Жан-Поль учит детей сажать растения, терпеливо отвечая на вопросы. Их оживленная скороговорка то и дело прерывалась взрывами смеха. Смеялся Жан-Поль, когда ребята говорили что-то забавное, или самозабвенно хохотали все трое. Генриетте показалось, что француз гораздо свободнее чувствует себя с детьми, чем со взрослыми. Почему же он не обзавелся собственными детьми?


Миранда приехала в Лондон рано, успев к открытию универмага «Питер Джонс» в девять тридцать. Вдыхая полной грудью запах выхлопных газов, она готова была заплакать от счастья. Наконец-то она вновь попала в родную стихию. Ее приводили в восторг шум проезжающих автомобилей, сигнальные гудки, вой сирен, людской гомон, толчея на тротуарах — мир большого города. Ее мир. Здесь никто не смотрит друг другу в глаза, никому нет ни до кого дела. Безликая людская масса, спешащая по своим делам. Миранда вгляделась в скопище человеческих тел, в мелькающие лица прохожих и не заметила ни одной улыбки.