Этьен забывался, помогая в госпитале, изредка засыпал на два-три часа, а потом наново перетягивал ноги и кидался помогать, чем мог. И все бросал взгляды в сторону передовой, высматривая Костю.

Женя насмотрелась всякого. Атака была долгой, бой тяжелым, а тыл оставался все дальше и дальше. И только на седьмые сутки пришли вести о том, что войска отступают и бой прекращается. Женя была далеко от тыла, далеко от подвод, с которыми отправила последних раненых. Она сама была ранена в плечо, но не сильно. Рану ей перевязал один из фельдшеров двое суток назад. В седельной сумке было пусто, лошадь уже устала пугаться. Рана горела и воспалилась, и княжна была совсем одна. Нужно было вернуться в расположение полка, но Женя не знала, как это сделать. Просто дала лошади напиться из ручья, не замаранного кровью и порохом, и потом отпустила поводья, дав ей волю, чтобы вернуться домой благодаря лошадиному чутью и памяти. Сама Ева была истощена и измождена, и, пока состояние позволяло, старалась пить больше воды, пока фляга не опустела, а сама девушка, склонившись на шею коня, не потеряла сознание.

Заканчивались сутки с того момента, как с поля боя вернулись все уцелевшие полки и подводы с ранеными. Младшего врача не было. Все понимали, что из-за этого Михайловский общается со всеми исключительно криком, а Катенька тайком утирает слезы.

Этьен продолжал помогать, чем мог, и уже чисто механически бросал взгляды на лес, за которым остались поля боя. Ранним утром, когда солнце еще не показалось над макушками деревьев, но уже освещало все вокруг, француз вышел из лазарета за водой, глянул на лес и хотел идти дальше, но внимание его привлекло движение.

– Господь всемогущий, быть не может, – прошептал он и, бросив ведро и трость, бросился к коню, приволакивая ногу, ловя на руки бесчувственное, едва живое тело.

Потом ему рассказывали, что Женевьеву он донес до палатки лазарета на руках, но он этого не помнил. Как только та оказалась на операционном столе, Этьен упал в обморок от болевого шока.

Женя никак не ожидала очнуться в операционной палатке. Плечо глухо пульсировало болью, и во рту было сухо, как в пустыне. Она ощущала, что от нее воняет нещадно, а подняв голову и оглядевшись, увидела спящего в углу Михайловского.

– Андрей Ионыч, – хриплым сипом позвала она врача. – Миленький, Андрей Ионыч, – закашлялась девушка, и хирург тут же проснулся и подбежал к ней. – Воды, умоляю, пить дайте.

– Сейчас, душа моя, сейчас, – он кликнул сестру, чтобы та принесла чистой воды, а сам придержал Женю под голову. – Был бы тут Этьен, уже принес бы воды, но увы… – он покачал головой и придержал ее под затылок, помогая попить. – Вот так, душа моя.

Напившись и переведя дух, Женя облизнула губы и подняла брови.

– Этьен? Принес воды? – удивленно спросила она. – А сейчас он где? – ей сразу почудилось самое страшное, что Этьена могли арестовать и посадить в тюрьму в связи с этой атакой.

– Отнесли на его койку, – ответил Михайловский, бережно опуская ее голову. – Он тебя чуть ли не от самого леса на себе нес. Ну да Господь с ним. Ты-то как, Костенька? Почему со всеми не вернулся? – стал расспрашивать ее врач.

Пациентов было немало, но Андрей Ионович не мог так просто ее бросить.

– Не смог, Андрей Ионыч. Помогал всем, пока мог. Ни бинта, ни склянки не осталось. Не мог я их бросить там одних умирать. Да и занесло меня далеко-далеко. Я не думал, что выберусь. Лошадь принесла, нашла дорогу. Сам я бы и не отыскал, куда ехать, – призналась Ева. – Сильно меня ранило?

– Ох, Костя-Костя, – он взял тампон, смочил его в воде и протер лицо молодого врача, то было в грязи и в крови. – Кость не задета, только мягкие ткани. Оклемаешься. И работать сможешь, сухожилие тоже цело. Но отдых нужен, и кушать побольше. Переведем тебя из операционной, и Вася принесет тебе.

– Слава богу! – выдохнула Женя. – А я так боялся, что больше не смогу оперировать, вы себе представить не можете, – пробормотала она. – Спасибо вам, Андрей Ионыч.

– Господь с тобой, мне-то за что? – он отмахнулся и принялся вытирать пенсне краем фартука. Фельдшера, что были на поле боя, рассказали ему, как самоотверженно Женевьева снова и снова кидалась спасать раненых. В его глазах она была словно Жанна Д’Арк. – Ну вот что, ты отдыхай, а я пойду, раненых много.

– Нет, подождите! Андрей Ионыч, вколите морфин в руку, и я пойду помогать вам. Чем смогу. Оперировать пока вряд ли, но я еще могу помочь, – попросила его Женя.

– Нет, Костя! Морфин я тебе вколю, но помогать не пущу! – категорично отрезал Михайловский. – Тебе отдых нужен. Я не хочу, чтобы ты, как Этьен, свалился у операционного стола. Поспишь хоть пару часов, а там посмотрим.

– Тогда не надо морфина, – покачала она головой. – У вас есть более тяжело раненные. А я посплю, как только доберусь до койки, – пообещала она, кое-как садясь на столе. Только теперь она заметила, на что похожа ее одежда. Мундира не было, рубашка в крови и грязи, рукав оторван. Зайди кто, и сразу бы поняли, что здесь за маскарад.

– Я позову фельдшеров, чтобы тебе помогли, – сказал врач и покинул операционную, не желая слушать возражения.

Поскольку спальная палатка Жени располагалась поодаль от лазарета, Михайловский распорядился поставить ей койку в отсеке Этьена и уложить там, более свободного места просто не было.

Этого Женя не ожидала, но понимала, что так для всех удобнее, пока она нуждается в уходе. А уж с личными сложностями как-нибудь справится. Оказавшись возле Этьена, она благодарно улыбнулась ему.

– Добрый день, Этьен. Слышал, я обязан вам. Вы дотащили меня до лазарета. Как вам это удалось?

Этьен только-только пришел в себя, его обкололи морфином, и, хотя он был зеленоватого цвета, чувствовал себя приемлемо.

– Понятия не имею, – он тяжело поднялся со своей койки, помогая фельдшерам устроить Женю, а потом присел рядом. – Как вы, Константин? Я ужасно беспокоился.

Фельдшеры ушли, задвинув ширмы, и они остались вдвоем.

– Живой, рука действует, оперировать буду. А значит все хорошо, – улыбнулась она.

– Это хорошо, – Этьен слабо улыбнулся в ответ, слегка коснувшись ее пальцев.

Он загнал поглубже все свои тревоги и просто радовался, что Константин рядом и живой. Даже о боли в своих ногах не думал. Сердце у него ныло куда сильнее. Стоило, наконец, разобраться со своими чувствами и принципами, понять, что ему теперь неважно, какого пола человек, запавший ему в душу, и перестать мучить себя напрасно.

– Мне сказали, вы воду носили. Зачем же так себя нагружали? Ноги, наверное, болят нещадно, – вздохнула княжна, сжав его пальцы в ладони, не удержавшись от этого теплого прикосновения.

– Это помогало отвлечься, – ответил Этьен, чуть крепче переплетая их пальцы. – Все раненые, кто стоял на ногах и мог помогать, делали это. Я не мог оставаться в стороне. А ноги… ничего, пройдут, – отмахнулся он и спохватился. – Вам отдохнуть надо. Спите, Костя, а я рядом побуду.

– Я только проснулся, пока не могу уснуть. Столько всего в голове. Это было так страшно. Столько людей. Хорошо, что вас не было в этой атаке. Много погибло, – вздрогнула она. – Не знаете, мой брат, Миша не приходил? – спросила его Ева, ощутив, как тревога сжала сердце.

– С ним все в порядке, – поспешил успокоить ее Этьен. – Из их полка почти все вернулись. Он тоже за вас очень тревожится. Давайте-ка я схожу к нему, скажу, что вы вернулись, – он стал оглядываться в поисках своей трости, не решаясь сейчас идти без нее.

– Не надо, лежите, – остановила его Женя. – Миша хороший, но сейчас начнет причитать и тому подобное. Не хочу, – покачала она головой. – Завтра встречусь с ним, встав на ноги.

– Ну… хорошо, как скажете, – Этьен кивнул и снова опустился на край своей кровати. – Может быть, вам нужно что-нибудь? Воды или вы голодны? Я найду Василия.

– Просто воды. Еды не нужно, тошнит, – отказалась она. – Как вы были эти дни? – спросила она с искренним беспокойством.

– Сейчас, – Этьен поднялся к небольшому столику и налил воды из эмалированного кувшина. – Вы имеете в виду лагерь или я лично? – уточнил он, подходя к койке и наклоняясь, чтобы помочь Жене попить.

– Вы. Не лагерь, – она оперлась на здоровый локоть и приподнялась, припадая к стакану и жадно глотая воду. – Как хорошо, – выдохнула она, тут же устав и откинувшись на подушку.

– Я.. нормально, – кивнул он, помогая Женевьеве лечь обратно. – Ноги побаливали, но думать об этом было некогда. Надеюсь, от меня был хоть какой-то толк в эти дни.

– Уверен, вы помогли очень сильно, – кивнула Женя, тяжело дыша от усилий. – Андрей Ионыч еще скажет вам об этом.

– В этом нет необходимости, – отмахнулся Этьен, с беспокойством глядя на нее. – Константин, все в порядке? Рука заболела сильнее?

– Нет, просто это общее… шок, боль, тошнота, усталость, – проговорила она. – Это пройдет скоро. Но ничего не сделать. Просто будьте рядом.

– Конечно! – Этьен не удержался и широко улыбнулся. Эта ситуация была ужасна сама по себе, но в глубине душе, не признаваясь себе в этом, он был рад возможности помочь молодому врачу.

Женя снова взяла его за руку и прикрыла глаза, но пока не спала, просто расслабленно лежала, приходя в себя и приводя мысли и чувства в порядок.

А Этьен ничуть не возражал, он сидел рядом и тихонько поглаживал руку, радуясь просто тому, что они рядом, живы и почти здоровы.

– У вас приятные руки…– сонно прошептала княжна, вздыхая. – Теплые.

– Спасибо, – Этьен немного смутился, но при этом продолжил массировать ее руку, теперь предплечье, надеясь, что это поможет врачу расслабиться и заснуть.

Это и в самом деле помогло ей уснуть, и скоро она спокойно и глубоко задышала, погрузившись в сон. Но, даже слыша, как выровнялось ее дыхание, Этьен никуда не ушел, оберегая ее сон, даже когда у него затекла нога, это не имело значения.

И все же присутствие Этьена не уберегло Женю от кошмаров. Атака вернулась в ее разум и скоро она начала метаться и кричать во сне.