Заметив это, Этьен придвинулся к ней и, зная, что человека, которому снятся кошмары, будить нельзя, принялся поглаживать ее по щеке и волосам, еще грязным от земли и крови, шепча что-то успокаивающее.

И тут он заметил одну вещь, которая теперь не давала ему покоя. Кости не было почти неделю, и за это время его щеки и подбородок оставались все такими же гладкими, как если бы он только что побрился, если не считать грязных разводов. Снова проведя пальцами по линии челюсти, Этьен не ощутил ни намека на щетину. Пораженный своей догадкой, он расстегнул ворот рубашки, и не увидел кадыка на нежном горле. В горле пересохло от волнения, и он осторожно расстегнул еще пару пуговиц, уже почти догадавшись, что увидит.

Хрупкая грудная клетка вздымалась от судорожных вздохов. Туго перетянутая бинтами девичья грудь взбудоражила Этьена сильнее, чем обнаженное тело.

Как мог он так долго не замечать этого? Как он сразу не понял, что Константин – девушка. Этот факт поразил Этьена, и мысли его заметались в полнейшем беспорядке. Как это возможно – девушка на войне? Кто еще знал? Наконец, как ее настоящее имя? Боги, все его мысли, которые он гнал от себя, считая греховными, теперь таковыми не были.

Женя шумно вздохнула и заплакала во сне, бормоча что-то неразборчивое и перемешивая молитвы с ругательствами и медицинскими терминами.

Тревожась за нее теперь еще сильнее, Этьен неловко лег рядом с ней на койку, хотя та и была узкой, и прижал к себе княжну, наплевав, как это выглядит со стороны.

Женя во сне уткнулась ему в грудь, все еще вздрагивая и скуля, а потом затихла и успокоилась, но все еще лежала в напряжении. Этьен обнял ее за плечи и стал поглаживать по спине, помогая окончательно провалиться в крепкий сон – ей нужно было хорошенько отдохнуть.

Это и в самом деле помогло – больше Женю не тревожили смутные видения, кошмары и тяжелые воспоминания. Она крепко спала в объятиях француза. Наверное, впервые так крепко и спокойно с самого прибытия на фронт.

К счастью, Этьен был слишком измотан, чтобы его тело отреагировало на эту близость. В итоге он и сам заснул, прижавшись к Жене, чтобы не упасть с койки.

Утром княжна проснулась первой от боли в плече и, пошевелившись, едва ли не упала с койки.

– Что за…

Ощутив движение, Этьен сразу проснулся, и ему повезло меньше – он свалился с койки, благо, пол был земляной, так что ударился он не сильно.

– Как вы, Костя? – спросил он, придя в себя.

Вчерашнее открытие вновь заполнило его разум, стоило ему посмотреть на девушку, но, не зная о ней, ровным счетом, ничего, обращаться к ней Этьен мог лишь по известному ему имени.

– Этьен? Что вы делаете на полу? – удивленно спросила она, проснувшись. – Вы спали со мной? – дошло наконец до нее, и она покраснела.

– Я.. видимо, да. Простите, – с величайшим трудом Этьен стал подниматься – ноги за ночь затекли в неудобной позе. – Вам стал сниться кошмар, я пытался вас успокоить, а потом сам заснул.

Женя услышав о кошмаре, страшно смутилась и даже расстроилась.

– Что ж… спасибо вам. Мне жаль, что вы из-за меня испытали неудобство.

– Все в порядке, не тревожьтесь, – успокоил ее Этьен, наконец, поднявшись на ноги. – Как вы себя чувствуете? Что-то болит? Голова не кружится? – Теперь, когда он все понял, беспокойство за хрупкую девушку только усилилось.

– Плечо ноет, действие морфия кончилось, – ответила она. – Но ничего страшного, потерплю. Как ваши ноги?

– Потерплю, – ответил он, улыбнувшись в ответ на ее слова. – Я сейчас принесу воды, чтобы нам умыться, – пообещал он и, взяв трость, направился к двери.

– Спасибо, Этьен, – кивнула ему Женя, и поднялась на локте, а потом и села, кряхтя и постанывая, ощущая боль в каждой мышце тела.

Выйдя из палатки, Этьен взял ведро и пошел к бочке, тяжело опираясь на трость – последние дни отбросили его немного назад в процессе выздоровления. По пути ему встретился фельдшер, и он попросил его сходить, сделать Жене укол морфина, пока сам несет воду.

От морфина Женя отказалась, понимая, что лазарет и без того полон людей, страдающих куда сильнее, например, после ампутации. Так что она попросила только принести им с Этьеном их завтрак.

Но оказалось, что об этом уже заранее позаботился Василий, и категорично отослал фельдшера с больничной овсянкой, раздобыв и свежего хлеба, и копченой индейки. Да еще и каялся, что масла не смог достать.

Василий был их добрым ангелом-хранителем, пусть только и по пищевой части, но на войне и это было почти чудом. Так что, когда Этьен помог Жене смыть с лица кровь и грязь, они принялись завтракать.

Посмотрев на них, Василий решил, что им нужно организовать баню, но мысли эти пока оставил при себе – не до того сейчас, надо сначала со всеми ранеными разобраться.

– Спасибо Василий, вы просто наш добрый ангел, – улыбнулась ему Женя, перед тем как он ушел, и взялась за ложку левой рукой, чуть неуклюже.

– Вы справитесь? – тут же спросил Этьен, не спеша пока приниматься за еду, готовый в случае необходимости помочь Жене, а потом уже кушать сам. В его голове словно разделилось все на «до» и «после» того, как он узнал правду, и теперь справиться с желанием помочь и уберечь от всего на свете, было трудно.

– Да, не беспокойтесь, – кивнула она ему. – Ешьте, не отвлекайтесь на меня.

Не сразу, но Этьен все-таки принялся за еду, сообразив вдруг, что чуть ли не впервые за пять дней ест по-человечески, а не на ходу, никуда не спеша.

Медленно, но так даже было и лучше, Женя съела всю кашу и ощутила себя куда бодрее. Дурнота отступала, и она принялась за хлеб с индейкой, наслаждаясь каждым кусочком.

Этьен тоже не спешил, то так, то эдак переставляя ногу – ему нужно было перетянуть колено, и он думал, где лучше это сделать, чтобы не тревожить Женевьеву.

Но эти движения не укрылись от бдительного взора врача, и она заметила их, и, прищурившись, посмотрела на Этьена.

– Нога разболелась? – спросила она, отставив пустую миску в сторону.

– Немного. Я справлюсь, – заверил ее Этьен, виновато отведя взгляд – он не хотел беспокоить и так травмированную девушку, да и теперь показывать свою слабость было просто стыдно.

– И все же, давайте помогу, чем смогу. Одна рука-то у меня здорова, – сказала ему Женя.

– Да я наловчился уже немного, – улыбнулся Этьен, но все же не стал совсем отказываться от помощи, чтобы не вызвать подозрений. Но теперь пришлось идти на сделку с совестью и этикетом. Раньше ему приходилось обнажаться перед дамами, только когда дело доходило до постели.

Со вздохом, как перед прыжком в воду, он снял штаны, одернул рубаху, прикрываясь, и присел на край койки Жени.

– Я могу положить ногу вам на колени? – от смущения у него даже голос сел, и он уже пожалел, что не пошел к какому-нибудь фельдшеру.

– Конечно, кладите, – кивнула она, помогая ему вытянуть ногу. Никаких сторонних мыслей в ее голове даже не было, если бы она продолжала думать о том, что она девушка, а вокруг одни мужчины, часто в куда более неприглядном виде, она бы уже сошла с ума. Впрочем, пожалуй, сошла бы с ума матушка, которая бы не пережила подобного позора.

Этьен аккуратно положил ногу с травмированной щиколоткой ей на колени. Выглядело все не очень хорошо – нога была припухшей и синеватой, но за эти дни француз привык к этой картине.

– Надо перетянуть, – пояснил он, правда, тон у него был неуверенный.

– Сначала нужна мазь, – Женя опытным взглядом оценила состояние сустава, а потом осторожно ощупала отекшие ткани. – В том шкафчике есть коричневая склянка. Я не дотянусь. Дайте ее мне, и я натру вам ногу, а потом наложим фиксаж.

– Хорошо, – он не стал спорить и, убрав ногу, доковылял до шкафчика, а поскольку присаживаться на корточки пока не мог, вынужден был наклониться к нужной полке, отчего рубаха задралась.

Увидев оголившиеся крепкие бедра и ягодицы, Женя почему-то подумала о чем-то далеком от медицинских тем. Жар бросился ей в лицо, и она вздохнула, отводя взгляд, чтобы не смущаться еще больше.

Этьен же был сейчас поглощен мыслями о ноге, которая неприятно пульсировала, поэтому не заметил конфуз и, вернувшись к койке, отдал Жене склянку, с трудом занимая прежнюю позу.

Женя открыла склянку и зачерпнула мазь, тут же принимаясь втирать ее в щиколотку, стараясь действовать осторожно. Она сосредоточилась на движениях, не позволяя себе другие мысли, и понемногу успокоилась. Распределив мазь густым слоем, она взяла бинт и стала помогать Этьену забинтовать ногу, но уже не так туго.

– Благодарю, – почти сразу Этьену полегчало от мази, и он облегченно вздохнул, ощущая прохладу на коже. – С коленом я сам справлюсь, – добавил он, понимая, что в противном случае ему придется занять весьма откровенную позу, и поспешил забрать банку.

Женя тоже выдохнула с некоторым облегчением и улеглась обратно на койку, наблюдая за Этьеном.

– Вы отлично держитесь, – негромко отметила она.

В ответ Этьен лишь пожал плечами, не видя в этом ничего особенного, и достаточно быстро справился с коленом, после чего полностью оделся и как раз вовремя – к ним заглянул Михайловский.

– Андрей Ионыч! – Женя обрадовалась ему как родному отцу. – Как вы без меня? Справляетесь? Я могу помочь!

– Справляемся, Женя, – кивнул врач, хотя выглядел он измотанным. – Ты погоди кидаться-то в работу! Скажи лучше, как себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, чем было вчера, – заверила она его. – Посмотрите повязки?

– Да, давай-ка гляну, – Михайловский ополоснул руки и присел рядом с Женей, чтобы посмотреть ее руку. – Рана чистая, но повязки надо поменять. Я пришлю Катеньку, – пообещал он. – Но сегодня ты отдыхаешь.

Женя вздохнула, но не стала спорить. Андрею Ионовичу было виднее.

– Хорошо, как скажете. С ранеными совсем с ног небось сбились, – все же посетовала она, жалея хирурга.

– Мне не впервой, Костенька, – отмахнулся Андрей Ионович. – К тому же, сегодня ещё двух фельдшеров пришлют, так что справимся. Да и подопечный твой нам знатно помогал, – с улыбкой добавил он, повернувшись к Этьену.