Прорываясь в сердцевину боя, Этьен орудовал шпагой налево и направо, использовать пистолет смысла уже не было – долго перезаряжать. Он и сам не понял, как выцепил за завесой дыма два креста, и рванул туда. И чем ближе он был, тем очевиднее было, что это Женя, поэтому он все яростнее подгонял лошадь.

– Женя! – француз на ходу спрыгнул с коня и рванул к врачу. Сейчас он видел только залитое кровью лицо. – Как ты? Сильно ранен?

– Этьен! Помоги ее поднять, – удивляться, что он тут забыл, не приходилось. – Вези ее в лагерь, ей нужна помощь, – сказала Женя, тяжело дыша. – Ты привез медикаменты? – спросила она, увидев сумки. – Давай их сюда, а сам вези ее к Михайловскому.

– Да, привез, – Этьен даже не отдышался толком, но успел понять, что Женя в относительном порядке. – Я вернусь, – предупредил он, и, пока Женя не успела ничего сказать, запрыгнул на коня и погнал обратно в лагерь.

С ношей он двигался медленнее, поэтому и отбиваться приходилось яростнее, и все-таки он прорвался, но при этом плечи его оказались посечены турецкими ятаганами.

Увидев, в каком состоянии Этьен, Михайловский запретил ему куда-либо уезжать.

– Ты уже ранен! Ты только станешь обузой для Кости! – вразумлял его врач, бинтуя его раны. – Займись девушкой, отвези ее в женскую обитель, она недалеко от мужского монастыря. Объясни, что с ней произошло, они могут помочь ей лучше, чем это сделаем мы. Катеньке сейчас некогда, – сказал Михайловский, осмотрев бедняжку.

В ответ Этьен скрипнул зубами и хотел возразить, но его словно припечатало взглядом врача, поэтому он лишь кивнул и поехал в обитель, как было сказано. Там монахини сразу приняли девушку, и Этьен, поблагодарив их, поспешил обратно в лагерь – в его крови кипел адреналин, и боли он не ощущал.

Почти сутки кипел бой. И только потом стали отступать, а канонада утихла. Женя была на грани истощения, истратила все, что у нее было. Напоив коня у горной речки, выше по течению, где она еще не была красной от крови, она умылась сама, и поехала в лагерь. Уставший и напуганный конь шел еле-еле, хоть Женя и отдала ему весь свой хлеб и яблоки, которые положил Василий. Решив не нагружать бедное животное, она просто шла рядом, держась за седло. Раненых уже не было – только умершие. И Женя тяжело переживала, что и это сражение выиграла госпожа Смерть.

О том, что бой стихает, в лагере поняли по тому, что стихла канонада, да и то не сразу – не до того было. Вернувшись в лагерь, Этьен сразу кинулся на помощь Михайловскому и фельдшерам, сожалея, что не умеет шить – было очень много резанных и рубленных ран, но все, что он мог делать, это бинтовать. Но и в такой помощи была необходимость – пока медперсонал зашивал раны, Этьену и медсестрам велено было останавливать кровь у ожидающих своей очереди. Ему казалось, что на километры вокруг все пропиталось запахом крови – иного он просто не ощущал.

Он как раз вышел из лазарета, притащить еще воды, когда увидел подходящую к лагерю Женю. Не помня себя, он кинулся навстречу и, не говоря ни слова, просто прижал ее к себе.

Женя буквально сползла ему на руки, прижавшись лицом к его груди.

– Я вернулась. – Только и смогла прошептать она. К ним уже бежал Василий, всклокоченный и грязный как черт. – Воды дайте. Попить и умыться. И коня заберите, он устал, – распорядилась Женя, понимая, что еще не время расслабляться.

Воды ей принес Этьен, подводя к бочке, чтобы там и умыться, а конем занялся Василий.

– Много там осталось? – спросил француз, имея в виду трупы, ведь иначе Женя просто не вернулась бы.

Женя только кивнула. Картины еще стояли у нее перед глазами.

– Нужно сделать так, чтобы их не стало больше, – хрипло сказала она, напившись. – Идем помогать остальным. – Женя отмылась от крови и грязи, и они пошли в основную палатку к Михайловскому.

Надев чистый фартук, она взяла у Катерины лоток с инструментами и сразу присоединилась к Андрею Ионовичу – оперировали того самого парнишку, которого она отправила с криво зашитым боком.

Этьен тоже наскоро умылся, хотя сейчас и толку особого от этого не было, и вернулся к тому, на чем остановился – сходил за водой и пошел в послеоперационный отсек, где бинтовали свежие раны и по возможности отмывали пациентов от земли и крови.

Он уже не замечал, как день сменяет ночь, и, когда этот поток закончился, было уже утро следующего дня. Время от времени у него темнело перед глазами, и сейчас он не замечал, что уже минут пять протирает лицо спящего бойца. Его привел в себя Василий.

– Вашбродь, отдохнуть надо, – сказал он и, взяв его за плечи, повел прочь. Приведя в палатку к Андрею Ионовичу, где уже сидели уставшие Михайловский, Женя и Катенька с пустым взглядом. Усадив за стол Этьена, Василий поставил перед каждым чашку с бульоном и кружку с водкой, и нарезал хлеб.

– Ешьте и спать, – распорядился Михайловский, осунувшийся и почерневший от последних суток.

Что ему говорят, и что от него хотят, Этьен понимал с трудом. Только когда перед ним появился бульон, включился рефлекс, и он, взяв ложку, принялся за еду, глядя перед собой, но, не регистрируя мозгом, на что смотрит. Поэтому, как он оказался в Жениной палатке, он не запомнил, и тело само отключилось, оказавшись в горизонтальном положении. Ему даже не помешало, что одежда его одеревенела от крови и пота.

Женя легла сразу же после него, и никто из них не просыпался долго-долго, пока Василий всех не разбудил утром следующего дня.

Этьен чувствовал себя так, словно по нему все это время гоняли повозку. Ноги болели, но хотя бы не отекли.

– Давай съездим, быстренько искупаемся, – предложил он Жене.

Женя согласно кивнула. Это пошло бы им на пользу. Так что она взяла сумку с чистыми вещами и попросила Василия дать им лошадей. Пока даже говорить сил, да и желания не было, поэтому к ручью они ехали, молча, а там разделись и полезли в холодную бодрящую воду.

Женя не удержалась, взвизгнула, и вдруг ее так накрыло что она от души прокричалась, выпуская весь накопленный страх и эмоции от пережитого.

В первый момент, услышав ее крик, Этьен перепугался, но потом понял, что делает Женя. Когда крик стих, француз подплыл к ней и прижал к своей горячей, не смотря на холод воды груди. Дрожа, она прижалась к Этьену, закрыв глаза.

– Мне уже легче, – шептала она, уткнувшись в него.

– Это хорошо, – Этьен гладил ее по спине и по спутанным волосам, не пытаясь подтолкнуть к чему-то большему, просто давая ощутить, что он рядом.

– Ты не замерз? – спросила она, дрожа в ознобе, не столько от холода, сколько от нервного напряжения. – Я, пожалуй, выйду на берег, пока ногу не свело, – проклацала она зубами.

– Я тоже вылезаю, – кивнул Этьен. Ему тоже стоило опасаться за свои ноги, но, к тому же, он не хотел оставлять Женю одну. – Посидим пять минуточек или вернемся в лагерь?

– Посидим, погреемся, – кивнула она, вылезая и заворачиваясь в полотенце, усаживаясь на нагретый солнцем камень.

Этьен уселся рядом и обернул ее куском своего полотенца.

– Как ты, хоть немного отдохнула? – спросил он.

– Да, отдохнула, – та прижалась к нему тесно-тесно. – Но все равно я вселенски устала. Когда кончится война, я буду сутками лежать и спать. Как медведь в берлоге.

– Поскорее бы она кончилась, – вздохнул Этьен и, найдя ее руку под полотенцами, переплел их пальцы. В этом не было и намека на интимную близость, только на моральную.

– Знаешь… я думала насчет всего произошедшего, – прошептала ему Женя. – Если бы не ты, я бы с ума сошла. А ты держишь меня… И чувства… твои ко мне и мои к тебе, они помогают.

– Если бы не ты, Женя, меня вообще не было бы в живых, – ответил Этьен и, вытянув ее руку, коснулся ее губами. – Это не значит, что мои чувства – плата за спасение, просто нам суждено быть вместе. Так должно быть всегда.

Женя согласно кивнула, положила ладонь на его щеку и повернула его лицо поближе к себе, а потом нежно поцеловала его в губы. Этьен также нежно ответил на поцелуй, обняв ее за шею.

– Нам пора вернуться в лагерь, – напомнил он, спустя несколько чудесных мгновений.

– Еще один поцелуй… – попросила его Женя, тяжело дыша.

– Как же я могу тебе отказать, – Этьен улыбнулся и, притянув ее к себе, чувственно прижался к ее губам. Женя от этого поцелуя едва не взлетела. Она всхлипнула, подавив стон и ахнула, отпустив его губы.

– Это было… великолепно.

– Просто чудесно, – не мог не согласиться Этьен. Пресловутые бабочки в животе разлетелись, кажется, по всему телу.

– Мне кажется, все всё про нас знают, стоит лишь посмотреть на нас, – улыбнулась ему княжна.

– Мне тоже так кажется, – признался Этьен. – Но меня это не волнует, пока никто не пытается мешать нам. И этого, надеюсь, не произойдет.

Согласно кивнув ему, Женя все же нашла в себе силы отстраниться и встала, принимаясь одеваться в чистую одежду.

– Как твои ноги? – спросила она, ловко и быстро бинтуя грудь.

– Немного побаливают, но, к счастью, не отекают, – ответил он, тоже одеваясь, чтобы возвращаться в лагерь и молясь, чтобы в ближайшее время не было атак.

– Хорошо, – она помогла ему сесть в седло и взобралась на свою лошадь.

Когда они вернулись, лагерь уже проснулся и жил своей немного сумбурной из-за атаки жизнью, поэтому им сразу пришлось браться за дело – работы было очень много.

Андрей Ионович был уже на ногах – обходил всех пациентов, и Женя тут же присоединилась к нему. Ночь не пережили двое, и это был хороший показатель, так как тяжело раненных было куда больше. Этьену ходить за ними смысла не было – фельдшера и сестры уже получили указания и исполняли свою работу, поэтому француз присоединился к ним, приготовившись к очередному дню, заполненному запахом крови и карболки.

Работы было много, много операций, ампутаций, когда спасти изувеченную конечность не было возможности. Помощь монахов оказалась неоценимой, без них было бы совсем тяжело справиться. И все же это чертовски выматывало, и закончили только к вечеру, когда сил ни на что уже не осталось. Все снова собрались в палатке Михайловского в том же составе – снова позвали Катеньку, чтобы совместить приятное с полезным – покушать, обсудить сделанное сегодня и планы на завтра.