Присутствующая при этом разговоре его жена на этот раз молчала, не выказывая ни гневного протеста, ни особой радости.

После того, как Фрося сообщила, что они привезли целую сумку свежих продуктов с собственного хозяйства, настроение у жены Ицека резко улучшилось. Она тут же завладела сумкой и пошла на кухню, заявив, что скоро они будут обедать. Ицек был сконфужен поведением своей беспардонной жены, но Фрося его успокоила:

— Не волнуйся, всё в порядке, мы вас сильно и надолго не стесним, переночуем ночку и поедем домой, там же у меня хозяйство, дети и Вальдемар…

Как она мысленно жалела такого хорошего парня попавшего в объятья «мерзкого удава». К пяти вечера Фрося с Аней в сопровождении Ицека, отдохнувшие и сытые явились в синагогу. Когда они зашли в боковую комнату, сразу увидели накрытый праздничный стол, на котором стояли бутылки с традиционным сладким вином, тарелки с многочисленными закусками, с аппетитнын запахом и видом, а посередине в громоздких подсвечниках возвышались двенадцать больших свечей. Вокруг стола стояли мужчины и женщины, подростки и дети, которые шумно приветствовали вошедших, хлопая и выкрикивая:

— Мазл тов, Мазл тов!

Фрося шёпотом объяснила растерянной дочери, что это им все желают счастья… Ошеломлённую Аню взял за руку раввин Рувен и подвёл к тому месту у стола, где стояли свечи. Он поставил её напротив себя и стал читать молитву… Все мужчины кивали головами и иногда вслед за раввином произносили:

— Амэн.

Сквозь поток странного непонятного языка Аня явно услышала имена — Меир и Ривека, она поняла, что это имена её родителей. Раввин произнёс последние слова молитвы, все хором сказали дружно:

— Амэн!

И отголоском с опозданием в полной тишине вдруг прозвучал тихий голос Ани:

— Амэн…

Затем, раввин вдруг подошёл к Фросе, взял её за руку, подвёл к Ане, стоящей напротив свечей. Он вручил ей зажжённую тринадцатую свечу и предложил зажечь двенадцать, стоящих на столе:

— Эти свечи олицетворяют все годы жизни девочки, которые ты подарила спасённой еврейской кровинушке. Мы знаем, что где-то живёт мать, родившая эту замечательную девочку и даст бог, когда-нибудь они встретятся и упадут друг другу в объятия…

Все присутствующие в разнобой закричали:

— Амэн, амэн!..

А раввин продолжил:

— Евреи не становятся на колени ни перед богом, ни перед людьми, но ты должна знать, что не существует тех слов благодарности за твой душевный поступок, потому что он шёл от веления твоей благородной души… Мы знаем, что Ханочка, позволь мне сегодня её так называть, стала для тебя Неотъемлемой частью жизни, настоящей дочерью, которая воспитывается наравне рядом с двумя твоими сыновьями. Мы высоко оцениваем и сегодняшний твой поступок — ты, привела девочку к своему народу, и это зачтётся тебе перед богом, а люди уже сейчас выражают благодарность, восхищение и любовь…

Женщины плакали навзрыд, прослезились и мужчины, слёзы потекли из глаз и у Фроси с Аней. Мать, не вытирая их, поджигала одну за другой свечу, вспоминая каждый годик прожитый вместе с дочерью. Когда последняя свеча была зажжена, раввин, уже весело глядя на Фросю с Аней, заговорил:

— Все! Твоя дочка уже взрослая и сама несет ответственность за свои поступки. Ей исполняется 12 лет. Как готовиться к этому дню? Как его праздновать? И в чем его смысл? Рамбам пишет: «Девочка в двенадцать лет и один день, мальчик — в тринадцать лет и один день достигают совершеннолетия в исполнении заповедей». Это возраст перехода из детства в отрочество. Во многих культурах существует церемония перехода от детства к отрочеству. Характер этой церемонии зависит от исторических обстоятельств, культурных ценностей и прочего. В иудаизме характер этой церемонии определяется двумя словами: принятие ответственности. Ответственности за что? За свои отношения с людьми (доброта, помощь, честность и так далее) и со Всевышним (соблюдение заповедей и изучение Торы). Ответственность за мысли и намерения, и за слова, и поступки. Бат-мицвой называют и девочку, достигшую двенадцатилетия, и день достижения двенадцатилетия.

У еврейской женщины есть три самых главные «женские» заповеди — соблюдение чистоты семейной жизни, отделение халы и зажигание субботних свечей. Эти три заповеди — основа существования еврейского дома и всего еврейского народа.

Глава 48

После возвращения с празднования Бат-Мицвы, Фрося с Аней благополучно вернулись домой. Перед отправлением поезда они сделали многочисленные покупки, благо, здесь в Вильнюсе, было что купить и чем порадовать домашних. Дни потекли обычным порядком и казалось, ничего в их жизни не изменилось. Фрося по-прежнему занималась хозяйством. В воскресный день вместе со своей подругой Олей отправлялась на базар, в доме царил порядок и покой. Они договорились с дочерью, что пока Аня не будет носить свою цепочку с шестиконечной звёздочкой, чтобы не навлекать лишние вопросы братьев, а особенно чужих людей и та безропотно согласилась.

Дети несмотря на одинаковое воспитание, по мере взросления, очень разнились друг от друга, как внешне, так и наклонностями и привычками. Стасик в свободное время вечно что-то мастерил под навесом около сарая, следил за порядком в их разросшемся хозяйстве, чинил, когда надо было забор, загоны для свиней, косил траву на зиму для коровы, не чурался никакой грязной работы, был молчун, всё реже участвовал в детских развлечениях сестры и младшего брата. Учился он весьма средне и то, благодаря во многом Ане, которая следила за ним, заставляла делать уроки, объясняла терпеливо не понятное, умудрялась подсказывать на уроках, и даже, вытаскивать контрольные и диктанты, рискуя навлечь на себя недовольство учителей.

Сама же она училась с лёгкостью и хорошо, была активная общественница, много читала, в том числе достаточно серьёзную литературу и библиотекарша ей тихонько подсовывала редкие книги, и любила со смышлёной девочкой их обсуждать. Аня с восхищением приобщалась к миру поэзии и сама втайне от всех писала стихи, показывая только некоторые младшему брату, который ей устраивал разнос.

Она, конечно, расстраивалась, но эта критика помогала ей совершенствоваться. Она страшно не любила огород и только в силу своего покладистого характера, снисходила к этой повинности, и помогала матери справляться с огромным хозяйством. Хотя, Аня разбила личный палисадник, где она разводила редкие цветы, срезая их, со вкусом формировала красивые букеты, расставляя по вазам и бутылкам в доме.

Цветов было много, Аня иногда к воскресенью без особой радости готовила их на продажу. Зато Фрося с удовольствием их продавала на базаре и хвалила дочь, что та вносит значительную лепту в их бюджет.

Андрейка, очень отличался от старших детей, он был стройный и осанистый, в нём проглядывались благородные черты отца и миловидность матери, полностью вобрал в себя цвет её необыкновенных глаз.

Он рос мечтателем и фантазёром, и так же, как и его сестра, тоже любил читать, но его любимые книги были совершенно другого жанра. Парнишка, зачитывался приключениями и фантастикой, его часто можно было видеть с томиком Жюль Верна или Майн Рида, Фенимора Купера, Беляева и Уэльса… Андрейка часто подсаживался к деду Вальдемару, закидывал его вопросами, а тот только радостно улыбался, серьёзно объяснял малолетке непонятные для него вещи из разных аспектов жизни. А вот, домашнюю работу Андрей не только не любил, а просто ненавидел и Фросе приходилось применять наказания, лишая его любимых книг или походов с ребятами на озеро, что бы заставить помогать старшему брату.

Оба брата хорошо ладили с сестрой, а между собой не находили общего языка и только страх перед физической силой Стаса, устранял открытый конфликт, готовый перейти от бранных слов к потасовке. Аня всячески старалась сгладить острые углы, возникающие в отношениях между братьями. Она крепко любила обоих, с каждым из них находила общие интересы и главное, она очень не хотела, что бы эти распри доходили до матери. Ведь той и так было не легко управляться со всем и со всеми.

Вальдемар потихоньку сдавался набегающим годам. Фросе приходилось вызывать к нему на дом врача, потому что старик задыхался, часто жаловался на боли в сердце. У него отекали ноги, даже по двору ему теперь было тяжело передвигаться.

Он стал плохо видеть, совсем плохо слышал, теперь Андрей читал ему вслух газеты и делал это так вызывающе громко, что Стасик с Аней покрикивали на него, утверждая, что слышно даже на соседней улице, и жаловались матери, что он читает так преднамеренно, чтоб позлить окружающих.

Фрося отмахивалась от детей, она понимала, что дни Вальдемара уже сочтены, очень печалилась по этому поводу. Ей было трудно представить, как она будет жить без этого человека, являющегося ей поддержкой, а также связью с любимым. Мысль о встрече с Алесем не покидала Фросю никогда. Всё, что она делала — покупала или продавала, хвалила или наказывала детей, справляла обновки или выкидывала старьё… всё, всё мысленно обсуждалось с дорогим её сердцу человеком. Фрося памятуя о том, что её Алесь, человек образованный и разносторонний, и чтобы при встрече с ним, каким то образом, хоть немного соответствовать его уровню, пыталась читать газеты и даже книги, но усталость, накопившаяся за день, наваливалась на неё, она так и засыпала с книгой в руках, открытой на первых страницах…

Глава 49

Прошло полтора года с памятной поездки в Вильнюс…

И однажды Фросе пришло письмо из КГБ, так нынче называлась та серьёзная организация, которой многие и название произнести боялись вслух. Её вызывали туда официально, не объясняя причину приглашения. Фрося никому ничего об этом вызове не рассказала, а сама в назначенный день и время явилась в Комитет Безопасности, где ей выдали пропуск.