Первым делом, оказавшись в ванной комнате, в которой всего несколько дней назад меня зажимал Стас, пока в это самое время моя бывшая лучшая подруга отдыхала на диване, я включила сильный напор воды и резкими движениями стала тереть лицо. Я не пыталась стереть макияж, я хотела смыть всю грязь, которая, как мне тогда казалось, налипла на него. Я терла щеки, губы и глаза до тех пор, пока у меня не устали руки. Затем обессиленная я опустилась на пол и уткнулась лицом в колени. Я не плакала, хотя может и должна была реветь навзрыд после всего, что случилось, но слез не было. Зато меня здорово потряхивало. В горле образовался колючий комок, который никак не хотел покидать его. Сколько времени я так просидела? Наверное, долго, время от времени в ванную кто-то стучал и звал меня, но я никак не реагировала. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. Мне было плевать, что я заняла единственную ванную комнату в доме, и что возможно кто-то уже начал за меня беспокоиться. Да и беспокоился ли на самом деле? Я сидела словно в оцепенении, до тех пор, пока не услышала за дверью голос отца:

— Оксана! Оксана, ты там? — знакомый и родной голос, вывел меня ненадолго из моего ступора, и я, наконец, немного зашевелилась и почувствовала, как сильно затекли мои ноги. Не сразу поняв, как отец оказался здесь, я смутно стала припоминать, что сама попросила Сашку позвонить ему. Я чертыхнулась, разозлившись на саму себя, и вот тут из глаз потекли соленые слезы. Меня точно прорвало, я сдерживала всхлипы, как могла, боясь, что меня услышит папа. Не стоило звать его, хотя сама я так отчаянно желала уткнуться в его сильное плечо и выплакать все, что горело внутри. Да, я хотела, чтобы меня пожалели и погладили по голове как маленькую девочку, хотела услышать добрые и ласковые слова утешения. Но это было большой и глупой ошибкой. Все чего мне хотелось на самом деле это перестать чувствовать себя дрянью. Я похлопала ресницами пытаясь смахнуть с них слезы, и вот тогда я и заметила бритву, которая невинно лежала на краю ванной. И я задумалась, как легко можно сейчас со всем этим покончить. Взяв в руки синий станок, я плотно сжала его в руке, стараясь не отвлекаться на обеспокоенный голос отца снаружи. До какого отчаяния нужно довести человека, чтобы он захотел покончить с собой? Сколько раз нужно ударить по запястью лезвием, чтобы добраться до тоненьких голубоватых вен, вспороть их и оросить вокруг все кровью? Я содрогнулась от такой неприятной картинки, представшей перед моими глазами, и подумала, как это должно быть больно и страшно. Но эти несколько движений, пусть и таких болезненных, могут помочь всему закончиться. Навсегда. Я повертела бритву в руке, рассматривая острое лезвие, и еще крепче сжала его. Нет, такой вариант не для меня — слишком глупо и бессмысленно…

Отец все еще стучал по двери, умоляя меня отозваться. Он стучал так сильно, что казалось, еще чуть — чуть и вышибет дверь. Я с трудом поднялась на ноги и все же сумела открыть ему. Первое, что я увидела, это обеспокоенный его взгляд, которым он быстро осмотрел меня всю с ног до головы, пытаясь удостовериться, что со мной все в порядке. Но когда он увидел бритву, все ещё плотно зажатую в руке, то на лице его отразилась новая порция ужаса. Он аккуратно, очень осторожно потянулся к этой самой руке и с тихим шепотом, так, словно боялся напугать раненое животное, попытался забрать ее у меня.

— Оксана, доченька, отдай это мне, — а я даже не думала сопротивляться, стояла с видом полного безразличия, и отец без труда разжал мою ладонь и отшвырнул бритву прочь. И тут же крепко меня обнял, прижимая к себе так сильно, что мне стало трудно дышать.

Он забрал меня к себе домой, бережно усадив на переднее сиденье, так тихо и в полном молчании, словно боялся сказать мне лишнее слово. Я смутно помню лица друзей, обеспокоенно смотрящих на нас, перешептывающихся между собой. Тогда мне было плевать, что они обо мне думали. Но мне было уже не наплевать, когда, уже появившись в институте, случайно подслушала разговор своих однокурсников:

— Она правда хотела покончить с собой?

— Говорю тебе, у нее в руках была бритва! Что тут еще можно подумать?

— Да ладно!

— Да! Она так долго не открывала дверь, что я уже думала, ее отец точно ее вышибет и найдет мертвой в ванной!

— Какой ужас!

— И это все из-за какого-то парня, представляешь?!

— Да, причем парня ее подруги, которого она хотела отбить!

— Вот ненормальная! Чем она вообще думала?

Этот диалог я подслушала случайно возле кабинета, где у нас должен был проходить урок истории дизайна, и не передать словами, насколько неприятным стало для меня осознать, что все теперь думали обо мне как о несостоявшейся суицидальной дряни. Признаться, я думала пропустить несколько дней учебы после тех кошмарных выходных и просто отлежаться дома на диване, как мне и предлагал папа. Но, скрепя сердце и сжав волю в кулак, я решила, что не позволю случившемуся менять свой обычный уклад жизни. Я намеревалась зайти в класс с высоко поднятой головой так, словно ничего не случилось и вести себя так, как обычно. Но услышав, как обо мне сплетничали однокурсники, невольно ставшие свидетелями всей этой грязной истории, я вся сжалась и уже хотела развернуться и уйти прочь, но вовремя одумалась и все же зашла в кабинет. Как и предполагалось, все разговоры с моим появлением тут же стихли. Я молча прошествовала до своего места и сделала вид, что очень занята своими личными делами и уткнулась в тетрадь по истории.

Во время всех лекций в институте я безуспешно посылала сообщения на Ленкин телефон, с просьбой выслушать меня Она не отвечала. И тогда я решила написать ей все почти с самого начала, рассказать о том, как все началось. Я хотела сделать это до того, как это сделает Стас. Уверена, он бы многое перевернул, в этом я теперь не сомневалась. Я писала ей о том, как он первый признавался мне в своих якобы сильных чувствах, и как долго я пыталась его отталкивать, стараясь вразумить. Поскольку текст сообщения был довольно длинным, я отправляла его частями, и, остановившись примерно на середине своего повествования, как раз на том моменте, где рассказывала, как Стас уверял меня, что я ему сильно нужна, мне, наконец-то, пришло встречное сообщение: «Да кому ты нужна, чертова медуза! Не звони и не пиши мне больше никогда!!!! Поняла меня долбаная шлюха!! Я все про вас знаю!! Не смей попадаться мне на глаза больше никогда!! Поняла меня!!!» Увидев это сообщение, я оторопела, мои руки задрожали, а на глаза снова навернулись слезы. Когда-то давно я говорила Лене, что иногда мне кажется, что я похожа на холодную медузу, вроде бы привлекательную, но никто не хочет взять меня в руки, опасаясь прикоснуться. Ленка тогда засмеялась и сказала, что я для нее никогда такой не стану. Тогда ее слова меня очень согрели, а теперь, увидев ее ответ на экране телефона, я поняла, что она не станет меня слушать. Она мне не поверит. Стас меня опередил и уже отлично промыл ей мозги своими лживыми речами.

Я не стала дописывать все то, что хотела, отбросив эту затею. Вместо этого сделала вид, словно ничего не произошло, теперь я всеми силами пыталась сконцентрироваться на уроке. Тогда я заметила, что когда полностью погружаюсь в работу, то все плохое словно отходит на задний план, и мне становилось гораздо легче и уже почти ничего не омрачает мои мысли. Всякий раз, когда в голову напрашивались мысли о Стасе или о Лене, я тут же переключалась на живопись, на историю искусств или на что угодно, лишь бы это было связано у меня с запахом красок и чувством шероховатости грубого холста. Я стала точно одержимой, бралась за самые сложные задания с таким рвением, что все смотрели на меня с недоумением и разве что не крутили вокруг виска.

Я не хотела чувствовать себя шлюхой, которой назвала меня подруга, а полная отдача в учебе очень этому помогала. Я перестала ходить вместе с друзьями на студенческие посиделки, мне была неприятна сама мысль, что за глаза меня обсуждают и конечно осуждают. Я просто вся утонула в единственном деле, которое сулило мне покой и полное умиротворение. Рисовала безостановочно все, что только попадалось на глаза, выполняла каждое задание с такой самоотдачей, что и без того отличные оценки готовы были вылезти через табель успеваемости. Я делала вид, что в моей жизни никогда не было Стаса, человека, которому я не просто отдала свою девственность, я готова была отдать ему всю себя. Я вычеркнула из памяти и свою подругу Лену, с которой еще недавно делилась всеми своими мечтами и переживаниями. Думаю, это было справедливо, ведь она первая вычеркнула меня из своей жизни. А потом появился Максим… Когда я пошла за ним в первый раз, возможно, я хотела самой себе показать, что могу быть кому-то нужной, пусть и не надолго, всего на несколько минут, но нужной. Мне хотелось снова почувствовать себя живой, вытащить из заточения все чувства, что были у меня внутри. Ведь все то время, что я пряталась за мольбертами, я словно и не жила вовсе, это было лишь подобием жизни…

Глава 24

— Не знаю, о чем именно ты хочешь поговорить, но я здесь и прошу побыстрее. У меня еще полно своих дел, — напротив меня на стул опустилась ярко накрашенная девушка с короткой стрижкой и маленьким аккуратным пирсингом в носу, который почему-то тут же бросился мне в глаза. Я даже не сразу ее узнала — так сильно она изменилась. Некогда длинные шикарные темно русые волосы теперь были такими короткими, что едва доставали до подбородка, а одежда на ней была такой яркой и вызывающей, какой я на ней никогда раньше не видела. Несколько секунд я молча смотрела на нее, пытаясь увидеть в этой девушке ту, что когда то знала, и никак ее не находила. Мое молчание затянулось, и девушка напротив вопросительно приподняла брови, точно спрашивая меня, в чем дело, и какого черта я ее так разглядываю. Я чуть прочистила горло и, выдавив из себя не совсем уместную улыбку, произнесла: