— Я не пыталась уйти от разговора, — скривив губы, виновато запротестовала я. — Ну если только самую малость.

— Хорошо, я понял — ты не готова, — понимающе кивнул Макс.

— Нет! — я замотала головой, ну же, Оксана! Ты сможешь! Не будь такой трусихой! — Я готова.

Мы замолчали, Максим выжидающе смотрел на меня, и когда прошла еще одна минута тишины, сказал:

— От нашего разговора ничего не изменится, я только хочу чуть больше узнать о своей девушке.

Его девушка! Эти слова придали мне сил. Я вздохнула и, обхватив свои колени руками, посмотрела прямо на Макса:

— Скажи мне одну вещь, Максим. Ты видел рисунки под моей подушкой?

Он запустил руку в свои влажные волосы, другой бы на его месте почувствовал себя неуверенно или виновато, но только не Макс. Это был жест всего лишь говорящий, что он готов слушать, но переживает за меня и за нас, и только.

— Видел. Это вышло случайно, я не хотел влезать в твою жизнь вот так, без разрешения. По крайней мере, не таким способом.

— Хорошо, — я поднялась с постели. Я верила ему, Максим не стал бы нарочно рыться в моих вещах, ему стоило лишь запустить руку под подушку, когда я говорила с мамой по телефону, чтобы найти мои рисунки. Подойдя к окну, я взяла с подоконника те самые злосчастные листы бумаги. — Думаю, тогда ты многое уже понял.

— Если не хочешь говорить об этом прямо сейчас, не говори. Я больше не буду давить, — снова напомнил мне Макс.

— Нет, все нормально, — я обернулась к нему, тщательно рассматривая его всего. Но его такой полуобнаженный вид немного отвлекал, и я опустила глаза, снова села рядом.

— Тебе все еще больно? — тихо прошептал Макс.

— Уже нет, — так же тихо отозвалась я.

Максим как то странно прочистил горло и более хрипло спросил:

— Любишь?

— Что? — я подняла на него удивленные глаза, в голове мелькнула мысль, как он мог понять? Как увидел?

— Ты его любишь? — снова спросил Максим уже с нажимом, и я с облегчением позволила расслабиться своему телу. Вот глупая! Он спрашивает меня про Стаса!

— Конечно, нет, — быстро и с облегчением ответила я. — Думаю и не любила никогда на самом деле. — равнодушно пожала плечами, а затем испуганно посмотрела на него — От этого мой поступок только хуже, да?

— Но ты думала, что любишь? — снова спросил Макс.

— Да, думала, — кивнула я.

Максим замолчал, и, забрав листы из моих рук, начал их медленно перебирать. Я старалась не смотреть, на каких именно моментах он особенно заострял внимание, и нервно кусала губы.

— Как же долго ты себя мучила, — он отбросил листы в стороны и прижал меня к себе. — Обещай больше так не делать!

Я согласно кивнула, но Максим все же требовал от меня основательного ответа:

— Обещай — больше никогда!

— Обещаю, — прошептала я, благодарно прижимаясь к нему, — а теперь поцелуй меня, покажи, что не осуждаешь меня.

— Я не осуждаю.

— Покажи, что не считаешь меня дрянью!

— Никогда, — яростно прорычал он и притянул меня к себе, чтобы снова впиться в мои губы своими.

Глава 27

— Целуй меня, — шептала я, — целуй сильнее!

И он целовал меня именно так, как я хотела, как я нуждалась. Он давал мне именно то, что мне было так необходимо, он отдавал мне себя! Я чувствовала это в каждом его жарком поцелуе, а в том, как он нежно и страстно ласкал мое тело, я видела поклонение к себе. Он не презирал меня! И это было самым сладким осознанием правды в моей жизни. Максим наклонил меня, заставляя лечь на постель, накрыв меня своим крепким телом. Его глаза лихорадочно блестели, он смотрел на меня так, словно я была сосредоточением его мира. Своей ладонью он провел по моей щеке, опускаясь ниже к шее, туда, где яростно билась жилка, он провел по ней одним пальцем, а затем, наклонившись, поцеловал ее.

— Я никогда не считал и не стану считать тебя дрянью. Я хочу, чтобы ты это запомнила, Оксана, — прошептал Максим.

— Я запомню.

— Умница, Бабочка, — его пальцы продолжали гладить мою шею, успокаивая меня. — Ты не обязана рассказывать мне все, что было, это твое право. Но если тебе необходимо этим поделиться, то я готов слушать.

Я кивнула с благодарностью и, нервно сглотнув, потянулась к своим листам, хранящим мои секреты. Но они были так далеко, разбросанные по всей постели, после того как Максим отбросил их, а часть из листков улетела на пол. Он помог собрать мне их все до последнего, и медленно, не торопясь, чтобы собраться с мыслями, я сложила их в нужном мне хронологическом порядке.

— Моя подруга Лена, — я протянула первый рисунок, где мы с ней сидели в кафе, а между нами была прочерчена широкая линия, изображающая трещину, увидев ее, я себя поправила. — Моя бывшая подруга Лена.

И снова меня удивила собственная реакция на все происходящее, не было слезливых содроганий по всему телу, тошноты, как первого признака моего сильного волнения. Не было ничего. Я даже отчасти попыталась вызвать в себе то мучительное состояние тревоги и боли, что обычно приходило ко мне при воспоминании о прошлом, но ничего. Это было так странно и непривычно, что создавало ощущение сна. Единственное, что еще указывало на то, что я все еще переживаю, это были мои трясущиеся руки.

Максим слушал внимательно, а я не поднимала на него глаз, чтобы увиденное в них не сбило меня с толку. Я все еще боялась увидеть в них осуждение и только поэтому рассказывала, не отрывая взгляда от рисунков, словно именно они подсказывали мне, что нужно говорить дальше. Самым сложным для меня, как ни странно, стал момент окончания, где в моей руке оказалась бритва. На этом месте Максим, до этого сидевший спокойно и никак не выказывающий своих чувств, вдруг резко схватил меня за руку, и я поневоле подняла на него глаза.

— Ты бы все равно не смогла, — та твердая уверенность, с которой он это произнес, даже смутила меня. Да, я не стала бы этого делать, но откуда это известно Максиму?

— Почему ты так думаешь? — спросила я, даже не подумав, как этот вопрос может звучать со стороны, словно я хочу доказать обратное.

— Ты бы никогда этого не сделала, — все так же твердо повторил Макс, — слишком много в тебе огня, моя Бабочка, чтобы вот так его легко погасить.

И только теперь он мягко улыбнулся, нежно, без своей обычной сексуальной ухмылки, и это все переворачивает внутри меня. Он всегда так действует на меня — переворачивает мой внутренний мир, а теперь еще и внешний.

— Да, не стала бы, не смогла, — я облегченно вздохнула. — Знаю, что моему поступку нет оправдания, и я очень о нем сожалею.

— Не стоит, — оборвал меня Максим, — ты сполна себя измучила. Мы все совершаем ошибки, и поверь мне, твой не самый ужасный.

— В самом деле? — я удивленно приподняла брови, интересно Максим говорит об этом, исходя из собственного опыта? И его следующие слова подтверждают мою догадку.

— Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Ты делал что-то ужасное?

— Парней своих подруг не уводил, — на его лице, наконец, появилась знакомая мне усмешка, но она нисколько не обидела меня, хотя и могла показаться неуместной. — Просто будь уверена, Оксана, я не ангел.

— Вот в этом я уверена, — фыркнула я, толкая его в плечо. — Ангелы не занимаются сексом в общественных местах.

— Это ты про реацентр? — невинно спросил Максим.

— И про него, и про лес, и… про музей, — вспоминая все это, я всякий раз краснею, хотя пора бы уже избавиться от излишней скромности, рядом с Максимом она каждый раз проигрывает необузданной страсти и силе наших желаний.

— Ты смущена, это так мило. И я не думаю, что ангелы вообще могут заниматься сексом. Они ведь существа бестелесные, бесполые, — прохладные пальцы коснулись моей пылающей щеки, провели по губам, приоткрывая их. Его хриплый шепот гипнотизирует меня. — Но тебе же это все нравится, признайся. Тебя возбуждают одни только воспоминания о нашем сексе.

— Максим, это конечно все очень необычно, — промямлила я, пытаясь скинуть с себя наваждение, — но нам ведь не нужно делать это постоянно.

— О чем ты?

— Я о том, что произошло сегодня, к примеру, — я выдохнула, собираясь с силами, заставляя тело воспрянуть, а то оно у меня словно превратилось в масло от певучих речей этого сексуального соблазнителя. — Мы не должны были делать это там.

— Не должны были заниматься сексом в центре?

— Да, это неправильно. Представляешь, чтобы случилось, если бы нас поймали?

В его глазах мелькнула мимолетная вспышка, так быстро, и я даже не смогла понять, что она могла означать.

— Что ты чувствуешь, когда думаешь об этом? — все так же хрипло растягивая слова, спросил Максим.

— Я не знаю, — и это правда, — но секс на публике — это неправильно.

— Но ведь нас никто не видел! — возразил Максим. Это не был секс на публике.

— Да, но нас могли увидеть!

— Подумай, — его похотливые речи ласкают слух, а мои щеки пылают от его разговоров, — Только вспомни, как тебя это все заводило. Как ты стонала, впиваясь в меня своими пальчиками, стараясь быть тихой. Ты была такой страстной, необузданной! Думаю, ты даже могла оставить на моей спине отметины своими ногтями.

— Прости, я не хотела делать тебе больно, — поспешно сказала я. Но Максим отрицательно покачал головой.

— Нет, моя Бабочка, мне было так же хорошо, как и тебе.

Острое желание пронзило меня так, что я охнула. Между ног возникла такая сильная пульсация, что я невольно сдвинула ноги, чтобы облегчить эту ноющую боль.

— Вот, видишь, — довольно улыбнулся Максим, — только одни разговоры об этом, а ты уже вся пылаешь. А я даже к тебе еще не прикоснулся!