Короткий крик еще долго бродил стенающим эхом в горах.


Мать Ганга поседела в тот день, когда узнала о гибели мужа. Ее прекрасные голубые глаза потухли, и их необыкновенный свет остался лишь у дочери.

Но надо было жить дальше.

Женщина пошла работать, оставив дочь и сына на попечение брата. Она носила щебень на строительство моста, которое началось неподалеку от их деревни. Исстари местные жители переправлялись через пропасти и реки, перекидывая через них нехитрые мосты из пеньковых веревок, ивовой коры, скрепляя их кожаными ремнями. Скромное сооружение из бетонных плит, которым строители соединяли два берега реки, казалось крестьянам архитектурным шедевром.

Мать тяжелым трудом добывала хлеб насущный. Экономные хозяева стройки не обременяли бюджет расходами на бульдозеры, экскаваторы и прочую технику, используя их в минимальных количествах. Зачем? Это лишнее, когда в окрестных деревнях всегда найдутся рабочие руки. За скромную плату горцы выполняли самую тяжелую работу. Все равно эти деньги были неслыханным богатством для крестьян.

Ганга вместе с братом Тхакуром выполняла всю домашнюю работу. Когда усталая мать приходила домой, а идти было несколько километров, то ее уже ждал ужин и даже какое-нибудь лакомство — лесные ягоды, собранные дочерью, или горсть абрикосов, которые приносил сын.

Казалось, что жизнь понемногу берет свое, но беда вновь постучалась в облюбованные двери.

— Ну, как вы тут живете, ребятишки, — дядя Ганга вошел в дом и, пряча глаза, неловко переминался у порога.

— Спасибо, дядя, хорошо, — ответила девочка, растирающая в ступке зерна высокогорного ячменя — грима.

— Со всеми делами уже управились, — добавил по-взрослому Тхакур. — Мама придет, а мы все сделали.

Старик тяжело вздохнул, хотел заговорить, но не смог.

— Что-то случилось, дядя? — спросила девочка.

— Ваша мама больше не придет, дети…


Строительство моста велось с большими технологическими нарушениями. Подрядчики крали цемент грузовиками, рассчитывая, что в такой глуши никто не будет их проверять — мост строится, а дальнейшая его судьба уже не их забота.

Уже были возведены опоры. Бетонные столбы вонзились в дно реки, рассекая ее на части. Река пыталась сопротивляться. Она кидалась на опоры, пытаясь разрушить созданное людьми.

Неукротимый поток с легкостью ворочал огромные камни, вырывал ямы. Разливаясь, река превращалась в страшную силу. Человек бросил ей вызов — и проиграл из-за жадности и алчности себе подобных. Одна из опор, слишком плохо закрепленная в грунте, дала небольшой крен. Этого оказалось достаточно, чтобы рухнули плиты, которые соединяли ее со следующими столбами.

Мать Ранги погибла под обломками плит вместе с несколькими другими женщинами.


С тех пор брат и сестра не расставались. Они выросли вместе, и когда Тхакур женился, он привел Бинду в дом, который стал их общим домом.

Девушка росла, никогда не задумываясь, что такое любовь. Она знала — у нее есть жених, с которым они были помолвлены с детства. Так уж получилось — их родители дружили с соседями. У соседей родился мальчик, его назвали Виру. Отец Ранги поклялся, что отдаст ему в жены свою дочь, когда он подрастет.

Обычная история. Многие индийские женщины в первый раз видели своего мужа только после свадебного обряда, когда он снимал с них накидку.

Ганга даже не помнила своего суженого — он уехал учиться в город, да так там и остался, упорно пробиваясь в жизни. Ганга почти не получала от него известий — только слышала от его родителей, что он уже сколотил себе кое-какой капитал, перепродавая недвижимость. Вскоре Виру забрал из деревни своих родителей, и она быстро забыла о женихе.

В памяти осталась лишь последняя встреча, когда он приехал, чтобы вырвать окончательно корни своего рода из деревенской земли. Досужие соседки принесли Ганге эту весть. Она, как и подобает будущей невесте, сидела дома и не искала встречи. Впрочем, ей не очень-то и хотелось.

Виру тоже не спешил к ней.

Они встретились случайно, на деревенской площади. Виру шел, горделиво покручивая на пальце золотую цепочку с брелоками. Он сильно растолстел. Его и без того невыразительное лицо с безжизненно висящими усами стало надменным и каким-то сонным. Он свысока поглядывал по сторонам, никого не замечая, шел прямо на людей, и они расступались, недоумевающе глядя ему вслед.

— Здравствуйте, господин! — промолвила Ганга, еле сдерживая улыбку.

— Здравствуй, — нехотя процедил Виру. Тусклые глазки уставились на прелестную горянку, оценивающе пробежали по стройной фигуре. Девушка так и ждала, что перекупщик вот-вот назовет ей цену, исходя из стоимости квадратного сантиметра ее тела. — А ты все расцветаешь, — вынужден был признать он.

— У нас здесь хорошая земля, господин, много солнца, и все цветет.

— Ну, ну, — буркнул Виру и двинулся дальше, повиливая полными бедрами.

Ганга не удержалась, прыснула, закрываясь углом платка. К счастью, жених ее не слышал.


Вскоре Виру уехал, и жизнь Ганга потекла, как и прежде, беззаботно, словно вода в реке. Она была рада, что жениха больше нет в деревне. Конечно, на нее заглядывались многие парни, но отъехавший Виру спасал девушку от других брачных предложений. Все знали о ее помолвке.

А самой Ганге совершенно не нужно было внимание деревенских кавалеров. Она никогда не испытывала сердечных волнений. Ей было хорошо в ее горах, наедине с бурной рекой. Ганга была частью первозданной природы. Холодный, девственный снег ее души еще не растопили жаркие лучи. Но рассвет уже близился. И когда девушка увидела Нарендера, заглянула в его глаза, она наконец узнала, что такое любовь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Рассвет в горах наступает рано. После ночной прохлады повсюду клубится туман, и низкие ватные облака, укутавшие горы, сливаются с ним. Но вот тонкий розовый румянец солнца пробивается сквозь неосязаемое покрывало, наброшенное бледной ночью, окрашивая облака в опалово-лиловые тона. Румянец становится все ярче, наливаясь густым алым цветом, и вспыхивает пронзительными лучами, которые кажутся осязаемыми, и так хочется подставить ладонь, чтобы почувствовать их живительную силу.

Солнце еще не встало, а Ганга уже вышла из дома и побежала вдоль реки, размахивая узелком с простыней, к своему любимому водопаду. Она была, как всегда, весела, никто бы не сказал, что девушка провела бессонную ночь — свежесть ее лица соперничала с росой, выпавшей на густой траве, а глаза сияли блеском молодости, чистотой, как воды горной реки, вдоль которой пролегала тропинка.

Ганга не могла удержать в себе переполняющее ее счастье. Она запела, перепрыгивая с камня на камень и изгибая свой стройный стан в танце.

Я зову тебя, любимый,

Приходи в мои объятья.

Слиты в имени едином

Я и та священная вода,

За которой ты приехал.

Ее звонкий голос далеко разносился в горах, будоража древние скалы гулким эхом.

Продрогший за ночь Нарендер почти не сомкнул глаз, лишь временами впадая в забытье — и в это время перед ним всплывало смеющееся лицо, сияющие прозрачные глаза, налитые голубой чистой водой, он слышал звонкий голос девушки… И вдруг Нарендер вздрогнул, вскочил, чуть не повалив палатку, — он услышал песню Ганга!

Так возьми же эту воду,

И мою любовь возьми —

Я ее удержать не могу,

Как воды священной реки…

Юноша выскочил из палатки, позабыв про теплое одеяло, и бросился на звуки чудесного голоса.

Клочья тумана медленно ползли над рекой, цепляясь влажными краями за скалы. Из-за них не было видно девушки. Нарендер слышал только ее голос, перелетавший к нему с другой стороны реки. Он шел за ней, готовый броситься в бурные волны, лишь бы бесконечно слушать завораживающее пение.


А тем временем Ганга пришла к своему любимому месту. Здесь река, стесненная ущельем, вдруг получала краткий миг свободы, разливаясь по камням и бросаясь с высокого уступа сверкающим водопадом.

Посередине это был бурный поток, а по краям напор стихал, и вода скатывалась рассеянными струями. Ганга сняла платье и ступила под этот естественный душ.

Такое ледяное омовение любого неподготовленного человека уложило бы с воспалением легких, но девушка испытывала наслаждение, она получала заряд бодрости, свежести.

Острые глаза девушки различили силуэт, бредущий между обточенных валунов. Она быстро набросила на себя простыню.

Задыхаясь от непривычных альпинистских упражнений, Нарендер вскарабкался по скользким камням к водопаду, и тут к его радости он был вознагражден представшим перед ним прекрасным видом полуобнаженной девушки.

— Господин! — воскликнула прелестница. — Как вы тут оказались?

— Я услышал сквозь сон пение птиц, шум водопада, и мне показалось, что они зовут меня. Я пошел на этот зов и увидел тебя. Для кого ты пела?

— Господин, разве ты не знаешь, что на голос сердца отзывается тот, кто слышит его. Сердце зовет любовь! — девушка встряхнула копной распущенных волос, изогнувшись на камне, как античная статуэтка.

— Значит, ты возлюбленного звала? — юноша тоже вскочил на обломок скалы, но поскользнулся и еле удержал равновесие, размахивая руками.

— Зовут того, кого нет рядом, но кто в твоей душе.

— А для меня там найдется место?

— Душа — это не горы. В горах эхо возвращается назад, а голос сердца стучится в другое сердце и остается там навсегда.

Она повернулась, чтобы скрыться за скалой, но Нарендер схватил ее за руку: