— Сколько бы ни прошло, — сказал племянник, — а я должен выполнить волю отца, выдать сестру замуж за Виру. Как ты знаешь, дядя, ради этого я оставил службу в армии, хотя дослужился до сержанта.

— А захочет ли Ганга выходить замуж за человека, которого она не любит.

Тхакур поднялся со стула, заходил по комнате, скрипя армейскими ботинками на толстой подошве. Он подошел к часам, завел их, проделал еще какие-то мелкие хозяйственные дела, и все это лишь для того, чтобы не отвечать дяде. Да тот и не очень-то ждал ответа, все и так было ясно.

— Она еще не знает, что такое любовь. Виру — уважаемый и богатый человек. Он сделает ее счастливой.

— А я тебе вот что скажу, Тхакур. Деньги — это еще не все в жизни. Пусть Ганга сама решает свою судьбу.


А в это время путешественники достигли цели своего восхождения. Они стояли на зеленом склоне, перед ними вздымались островерхие горы, покрытые вечными снегами, а впереди тихо журчал широкий ручей.

Чистейшая вода текла в нем. Кристально чистая и холодная, как лед. Это было не удивительно — по одну сторону ручья зеленел ковер яркой, сочной травы с причудливо вытканным узором цветов, по другую сторону лежал снег.

— Ну вот мы и пришли! — воскликнула Ганга. — Остались только последние шаги. Ты должен их сделать вслед за мной.

Девушка сняла обувь и ступила босыми ногами прямо в ледяную воду.

Нарендер с ужасом смотрел, как нежные девичьи ноги переступают с камня на камень, обламывая кое-где хрупкие тонкие льдинки.

— Что же ты там застыл? — весело крикнула девушка с другого берега. — Иди же сюда!

— А вода очень холодная? — на всякий случай спросил несчастный. Да и что еще мог сказать он, видевший лед только в холодильнике. А уж столько снега — разве что в кино. Его знобило уже от одной мысли, что придется пройти по этой воде.

— Иди, не бойся! Сначала будет холодно, но чем больше ты идешь, тем теплее тебе становится.

— Да? — недоверчиво переспросил юноша. — Сейчас проверим!

Поеживаясь, он снял свои мокасины, зажмурился и обречено шагнул вперед.

Словно тысячи иголок сразу вонзились в ступни бедняги. Ноги мгновенно онемели и потеряли всякую чувствительность. Шагая, как журавль, он жалобно приговаривал:

— О, мои ноги! О, мои бедные ноги!

Ганга звонко расхохоталась, глядя на «страдания» Нарендера.

Юноша все же перебежал ручей, но на последнем метре поскользнулся, и если бы не Ганга, он рухнул бы в воду. Девушка подхватила его, и это выглядело, как объятие.

Чтобы не выдавать своего смущения, Нарендер отвернулся, рухнул на огромный камень и принялся растирать ступни, жалобно постанывая:

— О мои ноги! Я их совсем не чувствую!

— Это скоро пройдет.

— Ты уверена? Ой!

— Что еще случилось?

— Нос! Я его тоже не чувствую! Такое впечатление, что его нет!

Юноша схватился за эту выдающуюся часть лица и с радостью убедился, что нос на месте.

Девушка тоже осторожно дотронулась до его носа кончиком пальца:

— Ничего с ним не случилось. Неужели не чувствуешь?

— Нет, — солгал Нарендер. — Наверное, он замерз.

— А вот если закроешь глаза, сразу почувствуешь, — ласково сказала девушка.

Нарендер прищурился в предвкушении чего-то необыкновенно приятного. И действительно, он почувствовал прикосновение теплых мягких губ.

Поцелуй пришелся в нос, но даже ради этого юноша был готов вскарабкаться на любую гору. В душе его заиграла музыка, Нарендера бросило в жар, и он вынужден был даже расстегнуться.

Ганга присела перед ним на корточки и принялась растирать его босые ноги, согревая их своим дыханием.

Юноша чувствовал себя на вершине блаженства.

— Что ты делаешь? — вымолвил он слабеющим голосом.

— Воды священного Ганга омывают ноги всех, кто войдет в него, — отвечала девушка, — а Ганга прикасается только к твоим ногам…

Она смутилась немного, встала и отошла к ручью.

— Скажи мне, — произнес Нарендер, глядя на воду, — отчего возле этой Ганги холодно, а возле тебя тепло?

Не отвечая, Ганга присела на берегу и набрала в сосуд воды. Она не могла говорить от переполнявших ее чувств и поэтому запела. Высоко подняв блестящий на солнце серебряный кувшинчик, с которого ветер срывал ледяные сверкающие капли, Ганга закружилась в танце. И весь мир завертелся вокруг нее, захваченный вихрем разноцветной юбки.

Юноша не сводил глаз с потрясающего зрелища, а звонкий мелодичный голос заворожил его:

С красотою гор ничего нельзя сравнить,

Круглый год здесь лежат снега.

Мой любимый, ты боишься холода,

А я страшусь лишь одного —

Как бы не замерзла твоя любовь ко мне!

Юноша никогда не видел такого прекрасного танца. Как жаль, что он является единственным зрителем… Нет! Ведь все это лишь для него одного! Но как хочется остановить это мгновение, запечатлеть навечно!

И тут юноша вспомнил про «Полароид». Он схватился за него и принялся лихорадочно нажимать кнопку. Как только очередная фотография выползала из аппарата, он прятал ее в карман, не дожидаясь, когда появится изображение, и снова фотографировал Гангу.

Вскоре и он был захвачен танцем. Отложив «Полароид», Нарендер вскочил на огромный камень и запел:

Холод не помеха нашей любви,

Зачем бояться стужи.

Взгляни вокруг!

Долины убраны цветами,

И мне вдруг показалось,

Что настал день нашей свадьбы!

Эти слова так поразили Гангу, что она остановилась, словно пораженная молнией. Свадьба! Об этом можно было только мечтать.

Девушка вдруг стала очень серьезной и даже печальной. Слишком уже все хорошо, а в жизни так не бывает.

Нарендер заметил перемену, происшедшую с жизнерадостной танцовщицей. Он хотел было заговорить с ней, но девушка уклонилась от волнующей ее темы и перевела разговор на другое:

— Скажи мне, господин. Я слышала, что Ганг и в Калькутте течет. Почему же твоя бабушка решила набрать воду именно здесь? Не все ли равно?

— Наверное, она чувствовала, что я встречу живой образ Ганга, который увезу с собой.

Девушка улыбнулась, а он, захваченный внезапно нахлынувшими чувствами, заговорил громко, взволнованно:

— Когда бабушка просила меня привезти священную воду, она имела в виду ту веру, которая, став струей, течет в Ганге и, разделившись на капли, попадает в сердце каждого. Такая капля — сама любовь! — он приблизился к девушке, заглянул в ее глаза. — Окунувшись в глубину этой любви, ты будешь счастлива всю жизнь!

— Значит, ты так понимаешь веру в священную реку? Так увози с собой свою Гангу!

С этими словами она протянула ему серебряный сосуд, а в ее глазах он прочел, что девушка отдает ему нечто большее, чем священную воду.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В то время, как влюбленные уединились на альпийских лугах, среди первозданной красоты гор, в деревню приехал неожиданный гость. Виру явился в родные края, чтобы забрать принадлежащее ему по праву.

На этот раз он прямо направился в дом своей невесты. — Здравствуй, Тхакур, — степенно проговорил гость. — А где же Ганга? Я приехал за ней, чтобы исполнить волю наших родителей.

Тхакур замялся, предложил гостю чашку чая, но тот сказал, что у него мало времени:

— Я и так несу убытки из-за того, что приехал в эти дикие края. У меня несколько выгодных контрактов, и мне не хочется терять деньги.

— Но ты ведь не дом покупаешь, — ответил Тхакур, — а хочешь жениться на моей сестре. Такие дела за минуту не делаются. Подожди, отдохни, а она скоро придет.

Виру прошелся по комнате, заложив руки за спину. Круглый живот оттопыривал хорошо сшитый ширвани. Гладкие черные волосы, зачесанные назад, блестели от бальзама, источающего одуряющий запах.

Тхакур не знал, как объяснить ему, что у сестры уже есть возлюбленный. И тут он вспомнил о приближающемся празднике. Это был выход из затруднительного положения:

— Послушай, Виру. Скоро начнется праздник полнолуния. Надеюсь, ты не забыл еще наши обычаи и помнишь, что это такое?

На лице гостя отразилось что-то отдаленно напоминающее улыбку:

— А, это когда девушка выбирает себе мужа? Неужели он еще сохранился?

— Да, мы чтим обычаи предков. Так вот, я предлагаю тебе принять участие в этом празднике.

Виру опять прошелся по комнате, будто она была его собственной. Очарование гор подействовало и на его очерствевшую душу.

«А что, — подумал он, — могу я позволить себе хоть раз в году отдохнуть. Можно совместить приятное с полезным — остаться на праздник, а потом уехать вместе с женой. Да и расходов будет меньше».

— Хорошо, я останусь.

— Ну и прекрасно, — с облегчением вздохнул Тхакур. Он решил: пусть сестра сама выберет себе суженого. Не стоит вмешиваться в любовные дела. Как она поступит, так и будет, а он поддержит любой ее выбор.


В столовой, где обедали студенты, слышался веселый смех, перекрывающий грохот кастрюль на кухне. Бинду старалась изо всех сил, чтобы угодить городской молодежи.

Нарендер сидел за столом возле окна и рассеянно ковырял вилкой цыпленка под соусом карри, не замечая его вкуса.

Его друг, посапывая от удовольствия, увлеченно трудился над своей порцией. Быстро покончив с цыпленком, он откинулся на стуле и некоторое время наблюдал за издевательством над вкусным блюдом, но наконец потерял терпение:

— Послушай, Нарендер, ты совсем ничего не ешь! Может быть, ты болен?