За отчетность опасаться не приходилось — господин Чанхури вел свои дела с большим рвением и аккуратностью. Нужно было приложить массу усилий, времени, чтобы разоблачить хоть одну из его многочисленных операций, служащих не столько чистоте великого Ганга, сколько течению денег на счета президента фонда. Талант Чанхури в этом деле, его ум и изобретательность вызвали бы немалое восхищение в среде опытных дельцов, если бы он захотел похвастаться своей ловкостью. Однако в курсе его дел были только два человека: он сам и его будущий свояк — господин Сахаи, которого не стоило опасаться: во-первых, скоро они станут одной семьей, а во-вторых, дела самого Сахаи были тесно связаны с деятельностью Чанхури по извлечению доходов из мутной гангской воды.

Внешне казалось, что Чанхури удалось сплотить весь город против тех, кто загрязняет реку. Он вел в суде несколько дел от имени фонда против тех промышленных предприятий, которые сливали в Ганг отходы своего производства. Сумма собранных штрафов впечатляла, громкие названия подвергшихся публичной критике фирм — тоже. Было даже закрыто несколько заводов, не имеющих очистных сооружений, — правда, если бы кто-нибудь захотел взглянуть на эти заводы-нарушители, то нашел бы только ветхие здания мелких мастерских по дублению кожи и окраске тканей, владельцы которых не сумели постоять за себя перед грозным Чанхури или заплатить достаточную сумму, чтобы на некоторое время избавиться от пронзительного взгляда защитника чистоты национальной святыни.

Премьер-министр так и не выбрал минутку поговорить с калькуттским отделением Общества, и у Чанхури на весь день осталось чувство какой-то неудовлетворенности, как будто он мог получить неплохой шанс отличиться и не получил его. К тому же к нему прорвалась делегация санитарно-эпидемиологической службы, и пришлось делать вид, что он даже не знал об их настойчивом стремлении поговорить с ним, которое не находило ответной реакции в течение целого месяца.

— Уволю! — грозно кричал Чанхури и стучал кулаком по полированному столу. — Как они могли не сообщить мне о том, что у вас есть для меня важная информация! Сегодня же мой секретарь потеряет свою должность, раз он вместо того, чтобы делать все возможное для защиты Ганга, проявляет бюрократизм и волокиту!

Вполне удовлетворенные обещанной расправой над нисколько, впрочем, не испугавшимся секретарем, эпидемиологи сообщили президенту, что состояние Ганга за последние несколько месяцев не только не улучшилось, но, напротив, ухудшилось, и привели конкретные показатели, которые трудно было опровергнуть даже при всей ловкости Чанхури. Но он и не стал этого делать.

— Вот! Именно об этом я и веду свою речь на всех уровнях власти нашего штата, — подхватил он решительно. — В то время как мы тут, в Бенгалии, отдаем все силы на борьбу за чистоту нашей великой реки, в других штатах продолжают загрязнять реку, принадлежащую не только им, а всем индийцам! А почему? Потому что думают только о своих интересах! Вот если бы нашелся человек, который будет отвечать за охрану Ганга не в масштабах одного штата, а, например, всей Северной Индии, тогда все резко изменилось бы к лучшему. Я не говорю, что именно я стану этим человеком, но думаю, что народ изберет достойнейшего. А вы, санитарная служба, должны, полностью осознавая назревшую необходимость такого шага, поставить вопрос о нем перед правительством.

Посетители с удивлением и растерянностью слушали речь Чанхури. Они, собственно, пришли сказать о том, что реку стали больше загрязнять именно в их штате, который, по словам господина президента, добился таких внушительных успехов. Анализ воды, взятой выше по течению, на границе Бенгалии, показывал, что соседи теперь даже более требовательно относятся к промышленному использованию гангской воды. Ко хозяин кабинета говорил так страстно, так убедительно, его доказательства выглядели такими весомыми и неоспоримыми, что все их данные начинали казаться ошибочными. Впрочем, президент взял результаты анализов и докладную записку службы и самым искренним тоном обещал разобраться, а также принять необходимые и очень строгие меры.

Потом в кабинет потянулись другие посетители: хозяева фабрик, о закрытии которых в связи с нарушением санитарных норм был поставлен Обществом защиты Ганга вопрос перед городскими властями, адвокаты и представители крупных предприятий, желающие договориться о размере штрафов и в связи с этим кое-что предложить президенту — конечно, на гуманные благотворительные цели. Чанхури принимал их до позднего вечера, а когда наконец собрался домой, было уже одиннадцать часов.

Он тихо шел по коридору, стараясь не разбудить своими шагами дочь — она рано встает, да и сон ее так чуток — просыпается от малейшего шороха. Но когда он зажег свет в гостиной, то обнаружил Ратху стоящей у окна, причем не в халате, а в сари — как будто она и не собиралась ложиться.

— Что ты здесь делаешь в темноте? — удивился отец. — Случилось что-нибудь?

— Мороженым объелась — спать не могу, — невесело усмехнулась Ратха.

Чанхури внимательно посмотрел на ее опухшие глаза.

— Совсем я тебя забросил из-за этой работы, — сокрушенно сказал он. — Вроде бы работаешь и стараешься сделать что-то только для тебя, а получается, что та-то как раз и обделена моим вниманием и заботой.

— Я же не Ганг и не целлюлозно-бумажная фабрика, — пошутила девушка. — Жаль, что тебе не приходится заниматься мною по долгу службы.

— У меня есть долг поважнее — отцовский, — ответил Чанхури и, обняв дочь за плечи, сел вместе с ней на диван.

— Ну, так что стряслось? — спросил он.

— Ничего. Просто я устала, — в голосе Ратхи послышались слезы. — У меня больше нет сил…

— Это еще что? Моя дочь, самая красивая девушка в Калькутте, умница и счастливая невеста, плачет? Ну-ка, вытри слезы, и чтобы это было в последний раз! — с притворной строгостью приказал отец.

— «Счастливая невеста»! — хлюпая носом, повторила Ратха. — Очень счастливая! Только без жениха!

— Что значит «без жениха»? А Нарендер? — от удивления Чанхури даже отстранился, чтобы посмотреть на Ратху попристальней. — Он что, тебе уже не нравится?

Ратха, услышав это имя, принялась рыдать еще горше.

— Эй, — встряхнул ее отец, взяв за руки, — если не хочешь за него — только скажи! Я от него живо избавлюсь. По правде говоря, мне этот Нарендер никогда не нравился.

— Можешь радоваться, у меня больше нет жениха. Нарендер уехал, — пробормотала Ратха сквозь слезы, которые теперь лились рекой. — Я его потеряла.

Чанхури резко поднялся с дивана.

— Уехал?! Куда?

— Не знаю, но он не вернется, — всхлипнула дочь.

— Послушай, Ратха, немедленно прекрати плакать! — прикрикнул Чанхури, которого начала выводить из терпения эта странная история с каким-то непонятным отъездом. — Куда бы он ни уехал, он вернется и женится на тебе, раз уж ты этого хочешь.

— Да что ему до того, чего я хочу или не хочу! Ты понимаешь, что я его потеряла? Он не вернется ко мне, — девушка уткнулась в спинку дивана, плечи ее вздрагивали от рыданий.

Чанхури постоял минутку, молча глядя на нее, и быстро вышел из комнаты.

Было уже несколько поздновато для того, чтобы наносить визиты, но его сейчас совершенно не волновали приличия. Если Сахаи сами не могут уследить за своим полоумным сыном, он сделает это за них. Этот мальчишка будет выполнять все, что он него потребуется, иначе ему несдобровать. «И нашла же Ратха себе жениха! — со злостью подумал он, вспоминая отсутствующий взгляд и выражение спокойного достоинства, которые всегда так раздражали его в Нарендере. — Мальчишка, вообразивший себя Чайльд-Гарольдом! У него мания, он куда-то едет, а моя дочь должна сидеть одна и обливаться слезами, оплакивая его романтическую неудовлетворенность!»

Если бы ему сейчас попался Нарендер, он с удовольствием наградил его парой затрещин, конечно воображаемых, и очень чувствительных! Однако вместо этого пришлось извиняться перед его матерью, поднятой с постели известием о приезде гостя.

— Нарендер? — бледнея, спросила она. — Но ведь он уехал в Шантиникетон. Я сама собирала его вещи.

— Прошу вас, госпожа Сахаи, проверьте это, — вежливо, но настойчиво потребовал Чанхури. — У меня есть подозрения, что ваш сын вовсе не в университете.

Сита быстро подошла к телефону и набрала номер общежития. Телефон в комнате сына молчал. Тогда она позвонила администратору. Тот подтвердил привезенное Чанхури известие — Нарендер еще рано утром уехал из Шантиникетона, сказав консьержу, что не вернется.

Тем временем по лестнице спустился сам Джави Сахаи, на ходу застегивая жилет.

— Куда он мог уехать? Это какое-то недоразумение, — сказал он, выслушав растерянные объяснения жены. — Он всегда говорил нам, куда собирается.

— Очевидно, это время уже прошло, — усмехнувшись, язвительно заметил Чанхури, достал из кармана сигареты и прикурил.

Разрешения у хозяйки он не спросил — и это неприятно кольнуло хозяина дома, который в последнее время и без того достаточно часто замечал, как быстро господин президент вошел в роль его патрона, не обременяющего себя никакими условностями.

— Откуда у вас сведения об отъезде Нарендера? — холодно поинтересовался Джави. — От Ратхи?

Чанхури утвердительно кивнул головой.

— Что именно она знает? — бросилась к гостю Сита. — Может, он сказал ей, куда направляется?

Чанхури пожал плечами.

— Полагаю, что нет. Она, похоже, знает только то, что он не намерен возвращаться в ваш дом, во всяком случае, ей он сказал, что уезжает навсегда.

— Навсегда? — Джави и Сита переглянулись. — Но что это должно означать?

— Я бы советовал вам посмотреть в его комнате — возможно, он оставил вам какое-нибудь послание — романтики очень любят эпистолярный жанр, предпочитая его необходимости говорить правду в глаза, — тон Чанхури был откровенно презрительным, но сейчас Джави не мог себе позволить на это отвлекаться.