Нарендер слушал ее и не понимал. Мудрость заключена в словах, но чтобы извлечь ее из них, тоже нужен опыт. Однако этот страх потерять родное существо, эти казавшиеся бесплодными попытки постичь смысл сущего все-таки многое дали ему. Бабушке стало полегче, болезнь отступила, хоть и отняла ноги. Но Нарендер уже не был прежним беспечным юношей с детской верой в незыблемость сущего. Он стал взрослым, и теперь ему предстояло заново строить свой мир.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Нарендер вздрогнул — отец, как всегда, вошел без стука. Конечно, уже давно можно было привыкнуть к его бесцеремонности. Но юноше казалось, что тот делает это не случайно, а намеренно — чтобы подчеркнуть, что не считает сына существом, достойным уважения. Какая частная жизнь может быть у такого ничтожества, как бы говорил отец, без предупреждения вторгаясь в размышления и одиночество сына.

Двадцать пять лет, проведенных с ним под одной крышей, научили Нарендера не возмущаться и не выражать своего недовольства вслух. Отец будет только рад скандалу — ведь это даст ему возможность еще раз высказать свое отношение к сыну.

Нарендер встал и поклонился отцу с холодной вежливостью, даже не пытаясь скрыть недовольства его визитом.

— Так ты все-таки не идешь? — хмуро глядя на сына, спросил Джави.

— Ты знаешь, я не люблю посещать приемы, — спокойно отозвался тот.

— Речь идет не об обычной вечеринке. На твоем месте я бы с большим почтением отнесся к приглашению в дом Бхагавата Чанхури, — заметил Джави. — Отказываться от визита к людям, которые многое могут, — нелепо. К тому же тебя там ждут.

Он смотрел на сына изучающе, надеясь по его реакции на последние слова догадаться, известно ли ему, что дочка хозяина проявляет к нему повышенный интерес. Однако, если Нарендер и знал об этом, он ничем себя не выдал. Казалось, он даже не понял, на что намекает отец.

— Нарендер, можно к тебе? — на этот раз в дверь постучали, и, дождавшись разрешения, в комнату вошла Сита.

— Ты прекрасно выглядишь, мама, — улыбнулся ей навстречу юноша. — Какое красивое платье!

Сита смущенно оглядела свое палевое платье с широкой коричневой каймой. Она, и правда, выглядела чудесно — все еще моложавая, стройная и, в отличие от большинства бенгалок, не употреблявшая косметики, что придавало ей особенно юный вид. Она была рада услышать от сына комплимент, но лучше бы он был произнесен в отсутствие мужа. Джави терпеть не мог любых проявлений симпатии между ними, расценивая это как оскорбление в свой адрес.

— Эти серьги слишком вызывающи! — грубо сказал он жене, стараясь испортить ей настроение за столь вызывающую оплошность — удостоиться похвалы сына. — Что за манера носить новомодные украшения!

— Этим серьгам не меньше двухсот лет, — вмешался Нарендер, хотя знал, что лучше бы ему помолчать. — Я видел их у бабушки — это она подарила их маме.

Сита, уже успевшая снять одну сережку, посмотрела на мужа с испугом. Однако гроза не разразилась — Джави нужно было добиться от сына визита в дом Чанхури, так что история с сережками могла и подождать.

— В доме президента скоро будут решаться все дела, — настойчиво продолжал свои уговоры отец. — Ты должен бывать там регулярно.

— Это не дела, а суета и поиск возможностей извлечь выгоду из своих знакомств, — упрямо не соглашался Нарендер.

Это было уж слишком. Джави вскипел от негодования, вызванного непреднамеренно прозвучавшим в словах сына чувством превосходства. Оно бесило его всегда, где бы он с ним ни сталкивался, но в устах мальчишки такие слова казались возмутительными.

— Ах вот как! — закричал отец, покрываясь красными пятнами. — Значит, мы, грешные, суетимся, а ты витаешь в заоблачной выси, с брезгливостью наблюдая за нашей возней там, в грязи?! Хорошо так рассуждать, сидя у отца на шее!

Пустив в дело свой обычный козырь — напоминание о том, что Нарендер ничего не зарабатывает, Джави рванулся к двери.

— Идем! — грубо приказал он жене. — Нам не о чем с ним разговаривать.

Сита бросила на сына взгляд, полный мольбы о прощении, и покорно вышла вслед за мужем, который быстро сбежал вниз по мраморной лестнице, у подножия которой сидела в своем кресле Деви, читая газеты. Если бы не седина и не белое вдовье одеяние, ее вполне можно было бы принять за девушку — так сияли ее глаза и ослепительно блестели в обращенной к сыну улыбке прекрасные зубы. Обычай запрещал ей, потерявшей мужа, носить драгоценности, регулярно питаться и участвовать в каких бы то ни было развлечениях, но он не смог отнять у нее то, что было частью ее существа — достоинства женщины, кое-что значившей и без мужа, веселого нрава и умения создавать вокруг себя атмосферу любви.

— Что с тобой? — встревоженно спросила мать, увидев, что Джави чем-то не на шутку расстроен. — Что-нибудь стряслось?

Сын ответил ей сердитым взглядом.

— Нарендер… Он отказался идти с тобой? — догадалась она.

Джави всегда поражала ее способность угадывать причину дурного и хорошего расположения духа окружающих.

— Именно так. Он занят поисками смысла жизни, а я, видишь ли, только мешаю ему размышлять! А все это — результат твоего изысканного воспитания! — такой упрек Джави ни за что бы себе не позволил, если бы мог сейчас контролировать себя хоть немного.

Деви пропустила это мимо ушей. Она раз и навсегда решила для себя, что не станет тратить силы и нервы на то, чтобы реагировать на недовольство сына ее отношениями с Нарендером. Джави не только возмущен его поведением и озабочен будущим — он еще и ревнует. Причем положение усугубляется тем, что он ревнует и Нарендера к матери, и мать к Нарендеру. Да, у ее сына немало проблем в жизни — и большинство из них он создает себе сам!

— Дела семьи его нисколько не интересуют! Если мы разоримся, то он заметит это только по тому, что ему перестанут приносить в комнату завтрак на золотом подносе! — продолжал Джави, не дождавшись от матери никакой реакции на свои слова.

Деви по-прежнему молчала. Сыну показалось, что она ждет не дождется, когда он наконец уйдет, и он поспешил вон из гостиной, обиженный тем, что никто не хочет понять его чувств.

Как только за ним закрылась дверь, Деви позвала внука:

— Нарендер! Ну-ка спустись ко мне на несколько минут!

— Иду, бабушка! — сейчас же раздался голос в ответ, и Нарендер поспешил вниз.

Он низко поклонился в ритуальном поклоне, будто «снимая прах с ее ног», хотя они уже несколько раз виделись в этот день. После того, как бабушка заболела, внук стал особенно нежен и почтителен к ней — даже в словах, в мелочах, которые, казалось бы, не имели особенного значения. Теперь, когда они виделись не слишком часто — только в выходные да, как теперь, на каникулах, ему очень хотелось окружить ее вниманием и заботой. Он читал ей, подолгу рассказывал о своих товарищах, об учебе, возил ее на прогулки по саду и к морю, проводя с ней больше времени, чем даже тогда, когда был ребенком. Это не только не стесняло его, но даже приносило радость и немного усмиряло боль, возникшую однажды при мысли о том, что она уйдет от него, и с тех пор не покидавшую его.

Деви погладила его склоненную голову, нежно касаясь волнистых волос. Однако когда он посмотрел на нее, то сразу понял, что бабушка чем-то недовольна.

— Скажи, что с тобой происходит, мой мальчик? Почему ты никак не хочешь сделать хоть несколько шагов навстречу собственному отцу? — строго спросила она, не став придумывать никаких вступлений. — Он вышел от тебя расстроенным. Нет, даже несчастным.

— Не думаю, чтобы его счастье и несчастье так уж тесно были со мной связаны, — пожал плечами внук.

— Напрасно! Ты уже достаточно взрослый, чтобы различать и видеть внутренние причины, побуждающие людей поступать тем или иным образом! — бабушка явно не намерена была сегодня шутить. — Ты должен, да, именно должен, подумать о своем отце, Нарендер. Он заслуживает этого.

Внук хотел было скептически ухмыльнуться, но не посмел обидеть ее. Ему совсем не нравился этот разговор, и он предпочел бы жить, привычно конфликтуя с отцом, но не стараясь понять его побудительные мотивы. Но бабушка решила положить этому конец — и это значит, что ему придется задуматься о том, как строить свои отношения с семьей. Все, чего хотела Деви, никогда не вызывало у него обычной юношеской реакции отторжения. Напротив, он привык думать, что если она ставит какой-то вопрос, значит, этот вопрос имеет полное право быть поставленным, и хочет он, Нарендер, или не хочет, но для него же лучше будет ответить на него изменениями в своем поведении и вообще в своем внутреннем мире.

— Бабушка, послушай и меня тоже, — спокойно ответил он, решившись на серьезный разговор. — Ты же знаешь, чего он, собственно говоря, от меня хочет. Если отбросить все частности, то ему нужно одно — чтобы я стал дельцом. Таким же, как он сам, добывателем денег, «рупиядобытчиком». Я этого не хочу, но он не интересуется моими желаниями. Как же я могу пойти ему навстречу? Начать заниматься фабрикой? Проворачивать махинации на бирже? Что я должен сделать, чтобы ты считала, что я иду ему навстречу?

— Ты должен его понять — это главное, — вздохнув, сказала Деви. — Он хочет одного, чтобы ты показал ему, что считаешь его умным человеком, хорошим отцом, чтобы ты оценил его заботу о тебе. Он жаждет твоего признания, восхищения, просто доброго слова. Неужели в нем нет ничего, что нравилось бы тебе? Я в это не верю!

— Бабушка, он не нуждается в моем восхищении — ему нужно только, чтобы я ему подчинился! — с досадой ответил ей юноша. — Я раздражаю его своей непохожестью на идеального сына такого человека, как он. Он хочет только сломить меня, сделать своим полным подобием.

Деви вдруг улыбнулась и покачала головой.