— Простите, что заставил ждать. — Он взялся за недопитую бутылку виски. — Выпьете?

Гэрриет помотала головой. Последний раз она ела вчера в обед, и один «стаканчик», вроде того, какой Кори Эрскин налил себе, нокаутировал бы ее в два счета.

Но, когда он подвинул к ней свой портсигар, она все же соблазнилась и вытянула сигарету, хотя и знала, что во время собеседования обычно не следует курить. Сигарета в ее пальцах дрожала, и ему пришлось придержать ее руку, чтобы она смогла прикурить.

Выпрямившись, он довольно долго разглядывал ее.

— Я вижу, вы еще не оправились после родов, — сказал наконец он. — Сколько вашему ребенку?

— Три месяца, — поспешно ответила Гэрриет. — Сначала я и правда какое-то время не могла оклематься, но теперь уже все в порядке.

— Кто отец?

Гэрриет вспыхнула.

— Чего вы боитесь? — усмехнулся он. — Думаете, как только вы откроете мне его имя, я тут же встану на роликовые коньки, схвачу мегафон и поеду кричать о вашей тайне на всех перекрестках?

— Он студент-старшекурсник, — сказала Гэрриет. — Зовут Саймон Вильерс.

Даже теперь, спустя почти год, от одного звука этого имени у нее пересохло во рту, и горло тоскливо сжалось.

Кори Эрскин удивленно вскинул голову.

— Саймон Вильерс? Такой красивый светловолосый мальчик с туго набитым кошельком? Он еще, кажется, метит в актеры?

У Гэрриет сильнее задрожали руки.

— Вы его знаете?

— Да, мы сталкивались. Этим летом я читал в Оксфорде несколько лекций по драматургии. Саймону Вильерсу поручили меня опекать.

— И как он вам? — сдавленным голосом спросила Гэрриет.

— Весьма доволен собой. А разве вы его не видите? Он вам что, не помогает?

— Он дал мне деньги на аборт, но в последнюю минуту я струсила, вместо аборта заказала себе контактные линзы и родила ребенка.

— Он знает?

— Я написала ему, но он не ответил — возможно, был за границей. Хотя это не имеет значения, он ведь меня не любил.

— Родители тоже не помогают? — спросил он.

— Они согласны помочь, но только при условии, что я отдам Уильяма — так зовут моего сына — на усыновление, а я даже подумать об этом не могу.

— Где он сейчас?

— Я оставила его у подруги — до вечера.

От голода у нее явственно заурчало в животе. Кроме того, она чуть не по пояс провалилась в мягкое желто-лимонное сиденье и в этой позе с задранными ногами чувствовала себя довольно нелепо.

Кори Эрскин задумчиво разбалтывал лед в стакане виски.

— Стало быть, вы хотите смотреть за моими детьми?

Гэрриет кивнула, изо всех сил стараясь не показать, как сильно она этого хочет.

— Вот они, — он кивнул на фотографии. — Джону восемь лет, Шатти пять. Вы наверняка читали в газетах байки про нашу с Ноэль семейную идиллию — так вот, все это вранье, и нашим детям с нами пришлось несладко. С тех пор, как родился Джон, Ноэль никак не может решить, разводиться ей со мной или нет, а дети, как водится в таких случаях, превратились в предмет спекуляции. Теперь она наконец-то остановила свой выбор на Ронни Акленде, — в его голосе появились жесткие, почти металлические нотки, — и мы занимаемся разводом.

Мне часто приходится надолго уезжать, — продолжал он. — Но дети постоянно живут у меня, в старом фамильном доме в Йоркшире. Из-за того, что Ноэль не умеет уживаться с людьми, няни у нас менялись, как в ускоренном кино. Я хочу, чтобы мои дети наконец-то почувствовали себя спокойно и уверенно, а для этого им нужен кто-то добрый, любящий, надежный и, главное, постоянный.

Договорив, Кори Эрскин поднял глаза. Перед ним сидело жалкое, бледное создание, совершенный заморыш: длинные, растопыренные по-жеребячьи ноги, темные волосы, стянутые на затылке черной мятой лентой, не правильные черты лица, огромные испуганные глаза, пухлые, как у ребенка, дрожащие губы.

— А вы хорошо себе представляете, на что идете? — спросил он. — У нас ведь там страшное захолустье, почти что край света, и местные жители разговаривают только об охоте. Сам я езжу туда работать, потому что там спокойнее, чем в Лондоне, но вы — сможете ли вы целиком посвятить себя моим детям? Если нет, то вряд ли стоит и пытаться. Сколько вам лет?

— Почти двадцать, — сказала Гэрриет.

— Но миссис Гастингс говорила что-то про университетскую степень?

— Она преувеличила. Когда я забеременела, мне пришлось бросить университет.

— Вот как? А вообще-то вам приходилось раньше смотреть за детьми?

— Мои знакомые довольно часто оставляли со мной детей, когда уходили.

— Но я понял, что вы как будто уже работали у миссис Гастингс — если, конечно, это не очередное ее преувеличение. Сколько вы продержались на предыдущей работе?

— Только один вечер, — чуть слышно ответила Гэрриет, водя носком туфли по ковру. — Я должна была вести хозяйство у одного человека, за городом.

— Ну и?

— Он… В первый же вечер он попытался меня изнасиловать.

Кори Эрскин приподнял брови.

— Лихо. И как же он это проделал?

— Вошел в мою спальню, как только я выключила свет, и…

— И вы решили оказать ему достойное сопротивление? Ну что ж, похвально.

Гэрриет вспыхнула, сердясь на самое себя: зачем она это говорила? Рассчитывала на сочувствие? Напрасно. Лицо Кори Эрскина ничего не выражало.

— А что ваш ребенок? — спросил он. — Много плачет?

Она вздохнула. Во всяком случае, можно говорить правду, все равно этой работы ей не видать как своих ушей.

— Да, много. Дети ведь как барометры, показывают настроение тех, кто с ними рядом. То есть… — Она запнулась. — Будь мне хорошо, наверное, и он был бы гораздо спокойнее. Но я уже забыла, когда мне в последний раз было хорошо.

Но Кори Эрскин уже не слушал ее. Отвернувшись к пишущей машинке, он отыскал нужное ему место на странице, провернул каретку назад и одним пальцем впечатал туда несколько слов.

Чурбан бесчувственный, подумала Гэрриет.

— Ну что ж, в конце концов, это ваши проблемы, — не оборачиваясь, сказал он. — Будете жить с ним в дальней комнате. Там его никто, кроме вас, не услышит.

Гэрриет открыла рот от удивления.

— Вы, я слышал, умеете готовить и водить машину? — продолжал он.

Гэрриет кивнула.

— Вот и хорошо. Не волнуйтесь, вам не придется везти на себе все хозяйство — этим у нас занимается миссис Боттомли. Она живет с нами много лет, но смотреть за детьми ей уже не под силу. Джон учится в подготовительной школе, он приезжает домой только на выходные. Шатти, младшая, ходит в школу на полдня. Вы должны будете возить их туда и обратно, смотреть за ними, когда они дома, следить за их одеждой, готовить для них — словом, все, что нужно. Завтра я уезжаю во Францию и пробуду там не меньше месяца, но когда вернусь, собираюсь пожить какое-то время дома: мне надо будет закончить пару рукописей.

— То есть… вы хотите сказать, что вы меня берете? — дрожа от волнения, спросила Гэрриет.

Он кивнул.

— Я только не уверен, понравится ли вам у нас.

— Понравится ли мне, — медленно повторила она. — Это все равно, что спрашивать утопающего, понравится ли ему спасательный круг.

Только теперь Кори Эрскин впервые улыбнулся, и Гэрриет поняла, чем этот человек мог покорить когда-то саму Ноэль Белфор.

— Думаю, вам лучше всего выехать в воскресенье, — сказал он. — Самый удобный поезд в двенадцать дня. Я договорюсь, чтобы в Лидсе вас встретили. А теперь, если вы меня извините, — мне до отъезда надо еще много чего доделать.

— Я… не знаю, как вас благодарить, — пролепетала она. — Я все сделаю, чтобы вашим детям было хорошо. — Вставая, она покачнулась, но все же успела ухватиться за край стола.

— Вы должны начать как следует питаться. — Кори Эрскин вынул чековую книжку. — Вот, двадцать фунтов на проезд, двадцать пять аванс за первую неделю. — И он вручил ей чек на сорок пять фунтов.

У Гэрриет вдруг навернулись слезы на глаза.

— Простите. — Она торопливо отвернулась. — Я просто никак не ожидала… Правда, это для меня слишком большие деньги.

— Мне нужно, чтобы вы как следует смотрели за детьми, а не бродили по дому, как привидение. Вряд ли миссис Боттомли удастся вас изнасиловать, так что в конце февраля мы с вами наверняка увидимся. Думаю, без меня вам даже легче будет устроиться: по крайней мере, никто не будет совать нос в ваши дела.

Когда она простилась с ним, продолжая сбивчиво его благодарить, Кори Эрскин снова сел за работу, но тут же встал и подошел к окну. Гэрриет на другой стороне улицы вытащила из сумочки чек, повертела его в руках, посмотрела на свет и вприпрыжку бросилась вперед, при этом чуть не сбив с ног какого-то прохожего.

Прежде чем свернуть за угол, она обернулась и, отыскав глазами его окно, смущенно махнула рукой. Он махнул ей в ответ.

Кретин безмозглый, обругал он сам себя. Надо же умудриться, вместо того, чтобы найти порядочную няню для детей, нанять девочку с младенцем — зачем? Чтобы вместо двух детей стало четыре?

Кори Эрскин взглянул на фотографию жены и стиснул зубы. Потом, плеснув себе виски, он снова сел за машинку.

Глава 10

Когда эйфория от свалившегося на нее счастья прошла, у Гэрриет появились первые смутные опасения. Она еле-еле управляется с одним ребенком. Так имеет ли она право брать на себя еще двоих, наверняка избалованных и издерганных?

Я не справлюсь, не справлюсь, твердила она себе, трясясь в воскресном двенадцатичасовом поезде. С каждой минутой поезд увозил ее все дальше от Лондона — и от последней слабой надежды столкнуться на улице с Саймоном.

Как и было обещано, в Лидсе ее ждала машина. Уильям, кричавший в поезде почти без передыха, наконец-то угомонился, и у Гэрриет появилась возможность взглянуть, куда они едут. Вид за окном не слишком ее взбодрил.

Закопченные окраины Лидса сменились сначала нормальными лугами и лесами, но по мере продвижения на север пейзаж делался все суровее и пустыннее. Каменные заборы вдоль дороги, холмы цвета хаки, поросшие красно-бурым папоротником, болотистые вересковые пустоши — скучный, унылый пейзаж. Гэрриет поежилась и крепче прижала к себе сына. Неудивительно, что Ноэль Белфор сбежала из этих мрачных мест.