Возможно, люди найдут здесь когда-нибудь то, что от меня осталось. Мои кости. И никаких документов. Господи… Нужно хотя

бы нацарапать свое имя на стене. Опускаюсь на корточки возле двери и начинаю прислушиваться к звукам в тишине.

Ничего.

Абсолютно ничего.

Только я и непроглядная темнота. От злости хочется разнести на части всю комнату, вырвать из стены батарею и вогнать ее этому уроду прямо в глотку, да по самый желудок. Пусть жрет, тварь.

Борясь с отвращением, начинаю ощупывать пол, грязный и местами

склизкий, в надежде найти хоть какой-то путь к свободе. Мне попадаются

только крошки, шерсть, мусор, травинки, волосинки и прочая гадость. Продолжаю водить руками по полу. Отряхиваю их, как могу, и снова вожу. Ползаю в поисках призрачной надежды, как грязная подвальная крыса, вынюхиваю и, наконец-то… нахожу.

Маленький, согнутый в виде буквы «Г» металлический предмет.

Тяжело дыша, очищаю пальцами от пыли и мелкого мусора свою находку. Это гвоздик. Да. Не знаю, как, но он мне обязательно

поможет. Я жива, а значит, шанс еще есть. Пытаюсь отдышаться, но вдруг понимаю, что слышу его шаги.

Шых, шых, шых.

Накатывает страшнейший приступ паники. Кровь в голове

закипает, а сердце бьется, готовое взорваться. Дрожащими руками пытаюсь затолкать находку в задний карман джинсов, которые уже буквально болтаются на моих бедрах. Давай!

Давай!

Ну, давай же!

В горле пересохло, оно саднит так, словно мне приходится глотать сотню иголок. Едва я проталкиваю саморез в карман и отступаю в ту часть комнаты, где, по моим расчетам, находится подстилка, ключ в замке поворачивается, и он входит.

От яркого света приходится зажмуриться и отойти к стене.

– Садись, – в его руках железная миска с чем-то жидким.

– Привет, – пытаюсь улыбнуться я и тут же понимаю, что делаю

ошибку. Его лицо остается непроницаемым.

– Держи, – Гена протягивает мне миску.

Сажусь на матрац и вытягиваю руки. Он ставит на них миску, которая

оказывается холодной, почти ледяной.

– Открывай рот, – он зачерпывает алюминиевой ложкой серую жидкую массу и протягивает мне.

Облизываю разбитые губы и открываю рот. На вкус эта мерзость походит на холодную тугую овсянку без соли и сахара. Приходится проглотить.

Мужчина, не отрываясь, следит за мной.

– Спасибо, – наконец, шепчу я, закончив есть.

– Пошли, – он впивается пальцами в мое предплечье, оставляя там багровые следы, – помоешься.

– Хорошо, – соглашаюсь я, заранее зная, что выбора нет. Однако все

мое существо ликует в надежде на побег.

Замечаю, что на нем все те же треники с вытянутыми коленками и свитер, замазанный жиром и пропахший едким потом. Мы выходим из комнаты, ставшей местом моего заточения, и попадаем в коридор со стенами,

выкрашенными в мрачный темно-синий цвет. Вяло перебирая ногами и запинаясь, еле поспеваю за ним. Он идет впереди, дергая меня за цепочку от наручников.

На одной из стен замечаю круглое зеркало, вытягиваю шею и вижу мельком свое отражение: маленькое испачканное личико с огромными

испуганными глазами и разбитыми губами. В первую секунду даже себя не

узнаю, настолько мой образ напоминает несчастного, приговоренного к расстрелу. Волосы – как провода, прилипшие к голове, а футболка совершенно черная от грязи и прилипшая к телу.

Это вызывает во мне такой приступ ярости, что хочется проломить

Гене его жалкий череп. Кто он такой, чтобы так истязать людей? Возомнил себя Господом Богом?!

Останавливаюсь, наткнувшись лбом на его спину, и чуть не падаю.

Похоже, что мы пришли на кухню. В нос бьет запах тушеной капусты. Оглядываюсь. Свет падает от маленькой лампочки с потолка. Крошечное

окошко завешано плотным полотном черного цвета. Посредине стоит

покосившийся стол, рядом – два стула. Старый кухонный гарнитурчик зеленого цвета разбавляет серость помещения, а на убогой советской плите стопкой грудятся кастрюли всех мастей.

– Здесь есть газ? – спрашиваю первое, что приходит мне в голову.

– В баллоне, – сухо отвечает он и подводит меня к большой железной

ванне, стоящей на полу слева от стола. Ванна похожа на те, в которых купают младенцев, только в несколько раз больше, и заполнена водой почти до краев. В таких посудинах купались барышни в прошлом столетии.

– Здесь нет печки, но есть батареи, – чувствую, что нужно хоть

о чем-то говорить.

– Здесь все есть, – прошивает меня насквозь недоверчивым взглядом Гена.

– А откуда тепло?

– Слушай, заткнись ты уже! – Грубо хватает меня за футболку и тянет на себя. – Раздевайся!

Страх ледяными копьями пронзает мой позвоночник

– О, – пытаюсь отодвинуться и тяну время, – здесь все современно, похоже, что ты неплохо обеспечен…

В эту секунду моя голова отлетает в сторону от громкого хлопка. Его ладонь, кажется, рассекла мне щеку. Место удара горит огнем, ноги подкашиваются, но я по-прежнему стараюсь удерживать равновесие. Смотрю в глаза своему мучителю и не вижу в них ничего, кроме ненависти.

- Хватит тратить мое время, - цедит он, обдавая меня тяжелым запахом гниющих зубов и кислого перегара. – Раздевайся!

Его руки вцепляются в край моей футболки. Мои тоже. Его тянут вверх, мои сопротивляются – мертвой хваткой удерживают ткань на месте. В его взгляде появляется угроза. Сейчас мне достанется что-то посильнее, чем просто пощечина.

– Нет, не надо, – спину прошибает холодный пот, – хочу помыться в

одежде. Пожалуйста!

– В одежде?

– Да, – натянуто улыбаюсь.

– Снимай!

От его крика моя хватка слабеет.

– Нет, пожалуйста, так будет лучше, – чувствую, как по щеке катится слеза, как предательски дрожат губы, – пожалуйста, ну пожалуйста!

Гена хватает меня левой рукой за шею и притягивает к себе. Меня начинает колотить со страшной силой. Задыхаюсь. Вздрагиваю всем телом, ощущая, как его правая рука с силой впивается в мою задницу. Даже мурашки на спине предательски разбегаются, оставляя после себя лишь ледяные разводы страха. Слушая мои всхлипывания, мужчина закрывает глаза и медленно вдыхает запах моих волос. Слышу, как тяжело он дышит.

Нельзя раздеваться. Нельзя. Мне конец. Он крайне возбужден. Стоит ему увидеть мое тело – мне конец. Нужно тянуть время. Тянуть время.

– Гена, – отворачиваю лицо и смотрю в потолок, – давай я посижу в ванне сначала в одежде, а когда привыкну к воде, то сразу сниму, ладно?

Он чувствует мою дрожь. Питается моей слабостью. Наслаждается моим страхом. Мгновение, и накинется, чтобы растерзать мое тело, чтобы насытиться им до последней капли.

– Я тебя отымею. Прямо сейчас. – Продолжая держать за шею, внимательно смотрит на меня. Его глаза горят бешеным огнем.

– Хорошо, – шепчу, пытаясь протолкнуть в легкие тяжелый воздух, – но сначала приму ванну.

Гена проводит носом по моей шее, жадно вдыхая ароматы, которыми я пропиталась за последнее время, и прикусывает мочку моего уха. Зажмуривая глаза, терплю, сдерживая волну негодования, рождающуюся

внутри.

Как же мне противно. Как страшно. Как больно.

Он размыкает свои зубы, хватает меня за волосы и наклоняет над ванной:

– Давай, только по-быстрому.

По-быстрому что? Он позволяет мне помыться?

- Х…хорошо.

- Залезай. Я буду смотреть.

– Ладно, – стискиваю зубы от боли.

– Залезай уже! – Его руки отпускают меня, и я еле удерживаю равновесие, чтобы не нырнуть вниз головой.

Скинув балетки, залезаю внутрь. Вода оказывается немного прохладной, она обжигает раны. Сажусь и замираю, потому что его треники с напряжением в области паха оказываются прямо напротив моего лица. Перевожу взгляд на воду, опасаясь, что заметив мой взгляд, он попытается впихнуть мне эту торчащую под штанами штуку в рот.

Набираю в ладони живительной влаги и жадно пью. Слышу возле своего лица его усмешку и опускаю руки. Вода не достает до краев. Ложусь и окунаюсь с головой, закрывая веки, чтобы не видеть его холодные, отливающие серебром, колючие глаза. На несколько секунд мое тело расслабляется и будто несется куда-то ввысь. Лежу, погруженная в тишину. Терплю, пока организм не начинает сигнализировать о недостатке кислорода. Когда перед глазами уже сверкают яркие звездочки, выныриваю. Хватаю ртом воздух и кашляю.

Вижу, как по воде идут грязные разводы. Рассматриваю свою одежду, прилипшую к телу и ставшую тяжелой. Не хочу смотреть на него. Но он здесь, рядом. Сидит на стуле и улыбается. Мысленно благодарю себя за то, что под моей теперь прозрачной футболкой имеется бюстгальтер. Вид призывно торчащих сосков мог бы подвигнуть Гену на немедленные и жестокие действия по отношению ко мне. Хотя кто даст гарантию, что он не сделает этого прямо сейчас…

– Держи мыло, – говорит мужчина и протягивает советское «Земляничное».

Что? Мыло… Ах, да, хочет, чтобы я разделась. Вот черт.

– С…спасибо, – беру его дрожащей рукой и продолжаю смотреть на воду.

– Хоть вонять перестанешь.

– Спасибо.

– Шевелись, потаскуха. У меня уже яйца звенят.

– Но… – мычу, глотая слова.

Что тут ответишь? Послушно намыливаю лицо,

которое тут же начинает нестерпимо жечь от мыла.

– Не ссы, я буду нежен, – он ржет, вытирая слюну рукавом.

Смыв мыло, часто моргаю. Глаза ужасно щиплет, но от того, что вдруг не укрывается от моего взгляда, внутри меня рождается маленький лучик надежды. Вот оно. Не верю своим глазам: рядом с плитой на подоконнике лежит маленький серый телефон, один из первых появившихся когда-то на рынке, – старая «Нокиа». Каких-то пять-шесть шагов! Интересно, он рабочий? Но как отвлечь внимание этого живодера? Быстро отвожу взгляд в сторону, чтобы он ничего не заметил.