Тем хмурым утром Леонардо и его друг Лоренцо ди Креди присутствовали на той казни вора. Вокруг стояла толпа любопытных. Задрав головы, они глядели вверх, на наспех сооруженную плотниками деревянную виселицу.


Вор, должно быть, не до конца понимая, что с ним происходит, быстро и часто моргал глазами, словно ребенок, готовый заплакать, – он весь съежился и, поворачивая тонкую шею в разные стороны, пытался поправить петлю. Вдруг, в последнее мгновение, как бы очнувшись от столбняка, повернул он к толпе свое удивленное, сразу побледневшее, лицо, словно хотел о чем-то попросить. Но толпа заревела, и тогда вор, вынул из-за пазухи маленький медный крестик на засаленной веревке, и, торопливо поцеловав его, перекрестился. Палач столкнул его с лестницы и весело крикнул:


– А ну-ка, станцуй нам гальярду! Повесели честной народ!


При общем смехе тело вора сначала повисло, потом задергалось в предсмертной судороге, точно в самом деле заплясало…


– Леонардо, что ты делаешь? Как ты можешь? – удивленно спросил Лоренцо ди Креди.


Леонардо улыбнулся другу, который, стоя за его спиной, смотрел, как тот зарисовывает в записной книжке лицо и фигуру повешенного. Действительно, Леонардо, в поисках нового и неизведанного, внимательно следил за самим процессом смерти, чтобы затем, когда ноги несчастного переставали конвульсировать и сердце его навсегда останавливалось, можно было, стоя возле виселицы с блокнотом в руке, зарисовать его фигуру, не упуская ни малейшей детали в выражении его лица и позе. Одного рисунка Леонардо было мало, он подробно записывал, какая на повешенном была одежда, какого она цвета.


Лоренцо ди Креди перекрестился – то ли из жалости к преступнику, то ли к Леонардо. Его друг, с такой любовью писавший голову ангела на картине Верроккьо, сейчас с ледяным, бесчеловечным спокойствием созерцал труп и записывал, во что тот одет, словно повешенный не был человеком и христианином, как он сам.


Леонардо заметил смятение друга и похлопал его по плечу.


– А разве эта казнь не была деянием людей? Художник – наблюдатель природы. Есть внешняя, окружающая нас природа, с ее камнями, растениями, животными, и есть природа скрытая – природа человека. Помнишь картину «Благовещение»? На ней ангел, благовещая, казалось, готов был выгнать из комнаты мадонну, столь враждебен был презрительный жест его руки. А сама мадонна, испуганная, отчаявшаяся, словно хотела выброситься из окна. Нет, Лоренцо, – продолжал Леонардо, – так же, как бог создал человека по своему образу и подобию, художник создает образы, на которых лежит отпечаток души их творца. Этот повешенный – вор, но в своем рисунке я изобразил не только вора, а и себя, да и нас, глядящих на него, и тех, кто привез его сюда, чтобы потом убить, и палача, который его повесил, – всех сразу. Ну, словом, художник, создающий свои картины без раздумий, на основе опыта и зрительных восприятий, подобен зеркалу, которое точно отражает разные вещи, ничего другого не зная ни об одной из них. Мы же стремимся познать природу вещей, ибо только она придает нам уверенность.


…И вот сейчас, войдя в анатомический театр, или по-простонародному, покойницкую госпиталя Санта Мария Нуова, Леонардо быстрым шагом приблизился к трупу повешенного вчера вора. Повязав платок вокруг рта и носа по причине смрада, он вынул их кармана плаща свой тяжелый сверток и извлек оттуда пилы, остро-заточенные ножи, нити…


Он стал часто приходить сюда, где мог целыми ночами заниматься анатомированием трупов казненных или умерших в госпитале, где он впервые начал втайне от всех составлять свой анатомический атлас. Леонардо понимал, что идет против запретов католической церкви, считавшей колдовством вскрытие мертвых тел людей и животных. В ходе его дальнейших опытов ему было необходимо самостоятельно конструировать хирургические инструменты, помогавшие добираться до самых глубоких сосудов и сухожилий, разрезать самые твердые мышцы и распиливать суставы и кости. Вот так, втайне от всех, он вскрыл свыше 30 трупов в целях исследования строения и жизни человеческого тела.


Леонардо был осведомлен, что булла Папы Римского Бонифация VIII запрещала даже использование мацерированных, или специально обработанных, обезжиренных и затем высушенных костей скелета в учебных целях. Первым, кто вскрыл в судебно-медицинских целях труп отравленного аристократа в Болонье, был знаменитый хирург Гульельмо Салицета, посвятивший анатомии пять глав своего трактата о хирургии, написанного в 1275 году. Интерес к исследованию природы человека уже в XIV веке привел к разрешению публичных вскрытий. В Падуе они допускались властями два раза в год, как и в Болонском университете, где еще Моидини производил их украдкой. В Болонье, в 1319 году, четверо ученых были осуждены за незаконное вскрытие трупа на дому одного из них. А спустя 40 лет Большой Совет Венецианской республики специальным декретом разрешил вскрывать один труп раз в год перед врачами и хирургами.


Ученые медики времен Леонардо стали производить редкие церемонии «анатомий». Это было зрелище, сопровождавшее торжественное чтение профессором текстов Галена и Ибн-Сины. Пока одни производили вскрытие человеческого тела, другие давали объяснения его частей, с чрезвычайной важностью декламируя с высоты своих кафедр заученное ими из чужих книг, к чему сами они и не притрагивались. Те же, кто производит вскрытие, были так искусны в речи, что не могли объяснить результаты вскрытия. Поэтому все преподавалось превратно; несколько дней тратились на какие-то нелепые изыскания, так что в результате от всего этого беспорядка студенты-медики получали меньше, чем если бы их обучал мясник на скотобойне.


Усердно работая, Леонардо делал короткие остановки. Он вытирал руки от крови и обильный пот со лба, и то делал детальные зарисовки мышц, костей, сосудов, то быстро записывал своей демонической левой рукой, что неустанно вела перо справа налево:


«И если скажешь, что лучше заниматься анатомией, чем рассматривать подобные рисунки, ты был бы прав, если бы все эти вещи, показываемые в подобных рисунках, можно было наблюдать на одном теле, в котором ты, со своим умом, не увидишь ничего и ни о чем не составишь представления, кроме разве как о нескольких жилах, ради которых я, для правильного и полного понятия о них, произвел рассечение многих трупов, разрушая все прочие члены, вплоть до мельчайших частиц уничтожал все мясо, находившееся вокруг этих жил, не заливая их кровью, если не считать незаметного излияния из разрыва волосных сосудов; и одного трупа было недостаточно на такое продолжительное время, так что приходилось работать последовательно над целым рядом их для того, чтобы получить законченное знание; что повторил я дважды, дабы наблюсти различия».


В своих многочисленных записях он писал:


– Помню, при вскрытии тела недавно казненной беременной женщины, меня поразило положение зародыша в материнской утробе, и я тут же составил рисунок этого состояния. Меня не отвращали ни застоявшаяся кровь, ни тошнотворный запах гнили, я был сосредоточен на изучении человеческого тела, наблюдая и анализируя как анатом.


— В то время как большинство художников моего времени расценивали анатомию в качестве инструмента для своих рисунков, я больше интересовался пониманием работы, совершаемой человеческим телом. Вскоре, незаметно для себя, я начал любоваться каждым объектом своих опытов, плодом природы, и прославлять его за удивительное совершенство пропорций. Как же величественна природа – во всем ее разнообразии и чувстве меры! Картина у живописца будет мало совершенна, если он в качестве вдохновителя берет картины других; если же он будет учиться на предметах природы, то он произведет хороший плод…


Бесчисленные его эскизы и наброски фиксировали мимику, жесты, позы и движения людей в их различных эмоциональных состояниях. Бывало, он приводил в свою мастерскую карликов и горбатых уродов и с увлечением рисовал с натуры.


Истинный католик и друг – Лоренцо ди Креди – приходя к нему в обитель, нередко беседовал с ним о его ночной деятельности:


– Леонардо, мне страшно за тебя. То, чем ты занимаешься – небезопасно! Кроме того, вскрытие тел умерших – это богохульство и страшный смертный грех. Что это вообще – проявление твоей бесчувственности или просто очередное твое исследование?


– Лоренцо, друг мой, – вздыхал Лернардо, – я не знаю ответа на твой вопрос. Во мне живут две личности: одна – всем известная, дружелюбная, не лишенная некоторых человеческих слабостей, и другая – невероятно странная, скрытная, никому не известная, которая командовала мной и распоряжалась моими поступками. Эта другая личность отдавала мне распоряжения и приказы как своему рабу: прикажи показать тебе…, ты должен показать в своем сочинении…


– Леонардо, по городу уже ползут слухи, что ты мастер, не имеющий сердца. Вот они видят такого странного человека с красивой наружностью и изысканными манерами, в экстравагантном дорогом платье твоего собственного покроя, с непонятным образом жизни! Некоторые слишком наблюдательные люди уже не раз приметили тебя на темных и безлюдных улочках Фьоренцы в ночной час, когда добропорядочный горожанин по законам Магистрата не должен выходить из дома. Ты вызываешь страх у людей низшего сословия, тебя считают колдуном, который вступил в сделку с дьяволом! – на лбу у Лоренцо появились мелкие морщины. Он молил друга остановиться:


– Скажи, что можно подумать о человеке, который обладает нечеловеческой силой? Ведь ты недавно на рыночной площади прилюдно и на спор сминал правой рукой подкову кобылы, при этом, все знают, что рабочей твоей рукой является левая, хотя ты в одинаковой степени хорошо владеешь обеими из них и можешь одновременно писать разные тексты разными руками, но для большего удобства – левой рукой справа налево. Кто, скажи, кто шепчет этой руке тексты? А еще ты посещаешь кружок ученых-евреев, где изучаешь тайны каббалы и алхимии.