Коварный и лукавый Лодовико Моро, наконец-то, добился звания регента и отстранил наследного герцога Джана Галеаццо от власти. К тому же, четырнадцатилетний наследник был болезненным и политике предпочитал охоту. А Лодовико мечтал стать единовластным правителем. Он приводил доказательство своего права на миланский престол, изобретенное послушными ему законоведами; будто бы старший брат его, Галеаццо, был сыном не герцога, а только военачальника Франческо Сфорца, ибо родился прежде, чем Франческо вступил на престол, тогда как он, Лодовико, родился уже после того и, следовательно, был единственным полноправным наследником.


Живя в огромном замке Сфорца, или Кастелло Сфорцеско, окруженном заполненным водой рвом, Лодовико имел большую армию, оснащенную современным оружием. Милан мог славиться своим военным могуществом, здесь на каждом углу кузницы и оружейные мастерские!


Лодовико Моро был умен, хитер, красив и обаятелен. Подобно большинству итальянских государей того времени, он совершенно не стеснял себя никакими идеалами и никакими нравственными принципами. Он взял в пример для подражания Лоренцо Великолепного, и желал превзойти его по части изысканности придворного общества, которое состояло из людей образованных и талантливых. Особенно хорошо герцог чувствовал себя в торжествах и веселых празднествах. Поэтому он любил все, что придавало его двору пышность и блеск, а также то, что его окружал ореол мецената – покровителя искусств, наук, техники. Частые празднества, зрелища и увеселения шли шумной чередой, фанфары радости гремели, не переставая. Лодовико верил, что его инженеры и кондотьеры, находившиеся у него на службе, если случится новая война, его не подведут. И подавал пример всем. Городская казна, которая скупо оплачивала самые необходимые нужды, широко раскрывалась, когда нужно было придать больше блеска придворным затеям. В отличие от Флоренции, где не было такого пышного двора, где не проводились торжественные приемы и празднества, и где семью Медичи окружал только узкий круг приближенных людей. Тем же, кто в него не входил, не оказывалось никакого внимания. В числе таких людей и был Леонардо да Винчи, оказавшись вскоре самым подходящим человеком для той жизни, которая шла при миланском дворе.


– Не тот ли ты Леонардо – Флорентиец, скульптор и музыкант, которого обещал мне прислать Лоренцо Медичи, чтобы создать конную статую? – спросил его Лодовико при первой встрече. – Ты осмелился говорить на равных с герцогом, перечисляя свои достоинства. Ты объявил мне, что не уступаешь никому в любом деле. Что это – хвастовство безумца и фантазера? Если так, то тебе стоит поспешить восвояси во Фьоренцу, к Медичи, пока тебя не настигла моя кара. Если же это откровения гения… – Лодовико призадумался, – ты обещаешь очень многое. Слишком многое, чтобы я мог тебе поверить!


– Ваша Светлость, я прошу не верить, а испытать меня! – Леонардо смело смотрел в лицо своему всемогущему собеседнику.


И Лодовико испытывал его, дивившись тому, как быстро этот Леонардо становится любим публикой славой большого художника, разностороннего учёного, а также своей крайне привлекательной своей наружностью. Действительно, он был силен и ловок, а в телесных упражнениях никто не мог соревноваться с ним. Идеалы красоты, не только женской, но и мужской, становились в то время любимым предметом светских бесед. Леонардо представлял собой готовый образец идеально красивого человека. Он вышел уже из юного возраста, но не стал еще зрелым мужчиной. Жизненные силы кипели в нем, и, казалось, на глазах у всех порождали те многочисленные таланты, которые сливались так гармонично и разливали вокруг него такое неотразимое очарование. Он пел и играл на своей лютне, сделанной из конского черепа и оправленной серебром. Двор дивился причудливой формой инструмента. А его это привлекало – как прекрасное, так и безобразное. К тому же, полость черепа давала хороший резонанс и усиливала звук.


Однажды он, Флорентийский художник с золотыми волосами, прекрасный, словно юный бог, обворожительный, как Орфей, извлекал нежные звуки из музыкального инструмента и проникновенным голосом пропел несколько строф, превозносивших до небес герцога и династию Сфорца, а больше всего самого Моро. Все были покорены. Даже его соперники забыли о своих претензиях и восхищались тем, кто превзошел их всех. Лодовико после встречи со своим новым протеже, на которой тот проявил все свое ослепительное красноречие, присудил Леонардо награду в состязании. Он был мастер вести какую угодно беседу: серьезную, легкомысленную, ученую, пустую – и всегда оказывался одинаково блестящ. Вот, например, что он говорит о предназначении художника:


– Один живописец никогда не должен подражать манере другого, так как в таком случае он будет называться внуком, а не сыном природы в отношении искусства. Ведь если вещи в природе существуют в столь великом изобилии, то скорее хочется и следует прибегнуть к природе, чем к мастерам, которые учились у нее же. Картина у живописца будет мало совершенна, если он вдохновляется картинами других; если же он будет учиться у природы, то произведет хороший плод.


– Если живописец пожелает увидеть прекрасные вещи, внушающие ему любовь, то в его власти породить их, а если он пожелает увидеть уродливые вещи, которые устрашают, или шутовские и смешные, или, допустим, жалкие, то и над ними он властен и бог. Все, что существует во вселенной как сущность, как явление или как воображаемое, он имеет вначале в душе, а затем в руках.


Правитель Милана понимал, что Леонардо способен принести городу славу. И он назначил ему щедрое жалованье, что позволяло не беспокоиться о будущем. Эта сумма денег была предназначена для самого художника, а также сопровождавшим его Зороастро, Аттаванте, конюха и служанки.


Теперь Леонардо мог перебраться в центр города и поселиться недалеко от миланского собора. В свободное время он показывал успехи в фехтовании и верховой езде, и, в то же время, продолжал всерьез изучать математику и механику. В какой-то момент занятия математикой настолько отдалили его от живописи, что один только вид кисти приводил его в бешенство. Кроме этого, он увлекался магией – белой и черной, а также пугал окружавшее его общество своими фокусами, превращая белое вино в красное; одним ударом ломал трость, концы которой положены на два хрустальных фужера, не разбив ни один из них. К тому же среди ближайших его друзей были такие непонятные для общества личности, как Зороастро – механик, ювелир и одновременно знаток тайных наук. Это было довольно забавно – наблюдать за людьми, которые считали его фокусы колдовством и шарахались от него, не понимая, что все, им показанное, не что иное как научные явления.


Лодовико Сфорца использовал его таланты только применительно к дворцовым развлечениям, и самому Леонардо тоже нравился этот род деятельности, ведь он выступал при дворе не только как лютнист и певец, но и как декламатор сатир, баллад и сочиненных им пророчеств. Вот некоторые из них: «Появится множество общин, члены которых спрячутся со своими детьми в мрачных пещерах и там смогут пропитать себя и свои семьи в течение долгих месяцев, обходясь без света, искусственного или природного». После того как двор безуспешно пытался отгадать загадку, он сообщал название: «Муравейники».


Или вот эту: «Великое множество людей начнут торговать публично и беспрепятственно очень дорогими вещами, без разрешения на то хозяина этих вещей. Вещами, которые никогда им не принадлежали и над которыми они никогда не имели власти. И человеческое правосудие не будет препятствовать этому». Название: «О торговле раем».


Поскольку между городами на территории Италии постоянно вспыхивали междоусобные войны и зная, что мастера-оружейники и военные строители были чрезвычайно востребованы в Милане, Леонардо, как и обещал в своем письме к Лодовико, привез сюда созданные им чертежи оригинального оружия и хитроумной военной техники. И строил здесь лёгкие мосты, придумывал новые пушки и способы разрушать крепости, конструировал осадные тараны и метательные снаряды, корабли, стены которых выдерживают каменные и чугунные ядра, изобретал никому не известные взрывчатые составы. У него было страстное желание расширить свои разбросанные знания по всем возможным направлениям и привести их в стройную систему, упорядочить, придать им форму трактатов. Он был счастлив, что условия для этого складывались здесь очень благоприятные. И, как и прежде, заветной его мечтой оставалось создание летательного аппарата, на котором человек смог бы подняться в воздух.


ГЛАВА 12

Двор в Милане носил фривольный характер. Лодовико Моро не собирался вступать в брак и кружился в хороводе придворных красавиц, Этот двор был пышным и блестел всеми красотами Ренессанса, беспрестанно украшался гениальными артистами. Внешне жизнь там регулировалась неким церемониалом, но по существу царила распущенность, иногда изящная, а иногда неприкрытая и грубая. Нравы были таковы, что даже снисходительные судьи качали головами, а честного человека порой мутило по-настоящему.


Леонардо понемногу писал картины, делал заметки, окунулся в самую гущу городской жизни и вошел в общество именитых людей. Эванджелиста Де Предис и его брат Амброджо, а также Фоппа и Бергоньоне считались лучшими живописцами Ломбардии. Братья Де Предис часто работали вместе, строго распределив между собой обязанности. Эванджелиста обычно писал фрески и картины для алтарей, Амброджо охотнее обращался к портретам и миниатюрам. Трудолюбивые и сообразительные, они никогда не отказывались от заказов, даже если они были не их жанра. В таком случае они передавали заказы другим художникам, заслужив тем признательность коллег, нуждавшихся в работе.


Братство монахов Кончеционе делла Верджине предложило братьям Де Предис написать картину для большой алтарной ниши в церкви Сан Франческо. Центральная часть картины должна была изображать мадонну с двумя младенцами: Христом и Иоанном Крестителем, а по краям – пророков. Будучи людьми скромными и благоразумными, братья решили, что центральную часть картины должен написать маэстро Леонардо.