– Вы ошибаетесь, маэстро Леонардо! – единственное, что успел сказать Марко, осознавая при этом с горечью, что Гений, однако, прав.


– Что ж, рад слышать опровержение из будущего, Марко. –На его лице появилась улыбка. – В таком случае, их надо систематизировать, привести в порядок те из записей, которые должны войти составными частями в трактаты. Кроме того, я тешу себя надеждой завершить свой «Трактат о живописи», над которым работал последние 25 лет. Но я знаю, чувствую, что скоро, очень скоро придет конец. Всему когда-то приходит конец. Я начал к нему готовиться. Готовиться так, как все люди, которые своим способом жить называют неустанный поиск. Помню, один старый армянский плотник во Фьоренце, настоящий мастер, сказал мне как-то: «Вот дострою этот дом и умру». Вот и я достраиваю свой дом, слишком уж он незаконченный, ведь, если кто и будет достраивать, то очень не скоро. Главная моя проблема – это нехватка времени на все мои задумки.


Он вновь тяжело задышал, но, с отвагой льва, побежденного старостью, продолжал свое повествование:


– А мои картины? Порой мне кажется, они непонятны людям.


– Маэстро Леонардо, ваши картины – шедевры мирового искусства! Ни одному из мастеров, живших до или после вас, не удалось превзойти вас! У кого ещё юность так неотразимо привлекательна, зрелость так полноценна и мужественна, старость так полна достоинства и умудрена жизненным опытом? Кто мог, подобно вам, передать материнское счастье и ликующую радость ребёнка? Кто так, как вы, мог выразить застенчивость, нежность и грацию девичества или душевную проникновенность и неотразимую пленительность женщины в годы её расцвета? Всё, к чему бы не прикасалась ваша рука, маэстро Леонардо, становилось вечно прекрасным, будь то рисунок поперечного разреза черепа, стебля дикой травы или этюд человеческой мышцы.


Леонардо внимательно слушал Марко и лицо его вдруг засияло от счастья. Казалось, вот сейчас он расправит плечи, и за спиной его раскроются крылья, дав ему воплотить свою первую и, наверное, последнюю мечту – полететь…


– Друг мой Марко. С молодости меня привлекала форма изложения своих мыслей и наблюдений в виде кратких изречений, свободных набросков и отдельных, более длинных, но отрывочных размышлений. Я даже пробовал начать вести личный дневник, но бросал, так как убеждался, как трудно уловить мысль, уложить ее так, чтобы это удовлетворяло; и появлялись сомнения – а стоит ли это записывать? Чередование тем и форм без всякого порядка казалось мне отвечающим естественному ходу мыслей живого думающего и ищущего человека. В результате – обо мне судачит каждый кому не лень. И даже этот, как вы сказали, Вазари? Что он там обо мне напридумывал? Мне бы сесть и написать рассказ о моей жизни, попытаться смахнуть пыль с навсегда оставшихся позади прожитых годов. Но недуги мои усиливаются день ото дня, что усложняет мою задачу… К тому же я одинок, хотя, должен признаться, и в этом есть своя прелесть. Ведь теперь я полностью принадлежу самому себе. Когда же рядом с тобой находится хотя бы один человек, то ты принадлежишь себе только наполовину или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения; а уж если рядом с тобой больше одного человека, тогда ты погружаешься в плачевное состояние все глубже и глубже…


Было заметно, что он хочет о чем-то то ли спросить, то ли попросить, но его одолевают старческие сомнения…


– Я бы мог положиться на Франческо Мельци – он добрый, умный, славный человек. Я искренне люблю его. Жаль, что он явился мне лишь на закате моей жизни. Так иногда бывает, что судьба забирает из твоей жизни серебро, чтобы дать золото. Главное, вовремя это понять. И запомнить, что важен не тот, кто был с тобой с самого начала, а тот, кто останется с тобой до конца. Поэтому я принял решение завещать ему свои записи и рисунки. Надеюсь, он сможет позаботиться о них должным образом…


– Так оно и будет, маэстро Леонардо, – сказал Марко. – Франческо Мельци будет хранить их как священные реликвии.


– Значит, я был прав в своей оценке, – удовлетворенно сказал Леонардо, а затем, с какой-то детской любознательностью, поинтересовался, – А не оставил ли он потомкам каких-либо письменных воспоминаний обо мне?


– Боюсь вас огорчить, маэстро, но Мельци не оставил после себя воспоминаний.


На его самолюбии отразилась грусть. Он вновь обратил свой взор в небесную даль, думая о чем-то. А потом вдруг посмотрел своими проницательными глазами на Марко и сказал:


– Друг мой! Помните ли вы, что во время наших встреч и долгих бесед я открывал вам свою душу, нарушая обет рассказывать о своей личной жизни. Вы волею судеб оказались тем избранным, кому позволительно заглянуть в лабиринты моих мыслей, чувств и эмоций. Может быть вы напишете обо мне? Кому как не вам это сделать лучше?


От неожиданности Марко вздрогнул, почувствовав, как пересохло у него во рту. Он был смущен и взволнован. Сам Леонардо да Винчи уговаривает его, скромного профессора, написать о нем.


– Вы сможете, Марко! Прошу вас, не отказывайте мне! – сказал Леонардо, наблюдая его сомнения. -Все то, что хотелось бы сохранить, пусть оно останется потомкам, всем тем, кто желает больше знать и больше любить. Любить Природу и стремиться к Познанию.


– Я сделаю то, о чем вы просите, маэстро Леонардо, – пообещал тот тихим голосом. -Это большая честь для меня!


– Я благодарю вас, друг мой Марко! И, в знак своей глубочайшей признательности и уважения, позвольте мне преподнести вам это… -Он протянул вперед свою руку. -Снимите с меня это серебряное кольцо… Ну же, помогите старику. Мне самому не справиться… Помните, я рассказывал вам, что оно принадлежало моему Учителю маэстро Верроккьо? Он отлил его своими руками, а позже выгравировал на нем слова «Больше знать и больше любить». Он не снимал его с пальца даже во время работы, видите, как стерся ободок? А когда я уходил из его мастерской, он подарил мне его… на прощание. Я дал себе слово передать это кольцо достойнейшему, тому, кто его заслуживает. И он предо мной! Примите его, Марко. Оно ваше!


– Я не могу его взять, маэстро Леонардо, – тихо сказал Марко. -Оно слишком много значит для вас.


– Значило, – поправил его Леонардо, – но это в прошлом. Сейчас же мне необходимо передать его в достойные руки, чтобы оно не потеряло своей силы, не покрылось ржавчиной вместе со мной. Ибо только соединив свою энергию с молодостью и энтузиазмом, оно вновь начнет жить, побуждая своего хозяина творить добро. Ну же, Марко, не стесняйтесь. Прошу вас. Возьмите его хотя бы на память о наших встречах… обо мне…


– Хорошо, – согласился Марко, – хотя я бы и без него никогда о вас не забыл, маэстро Леонардо да Винчи!


И опять он не заметил ничего особенного в этом кольце, но когда взял его в руки, по телу его пробежала дрожь. Казалось, оно сияло изнутри. Очарованно всматриваясь в него, постигая смысл надписи, он ощутил глубину мудрости и неисчерпаемую энергию прошлого.


– Ну вот, – с каким-то облегчением вздохнул Леонардо и продолжил, -А сейчас… мне пора.


– Вы уходите, маэстро Леонардо? –спросил Марко, пытаясь помочь ему встать с кресла.


– Нет-нет, не трогайте меня, Марко. Я сам… Я должен сделать это сам… –Марко наблюдал, как его одряхлевшее тело, с трудом покинувшее уютное кресло и превозмогая слабость, стало двигаться к краю веранды, на которой они находились, наблюдая свысока Луару. -Люди должны научиться летать, даже если крылья сломаны. –Он снизу поддерживал левой рукой свою парализованную правую. -Надо всего лишь захотеть этого, Марко. Ведь это так просто – оторваться от земли и воспарить навстречу самому себе.


Он приблизился к самому краю веранды. У Марко сжалось сердце. Он видел, что Леонардо да Винчи теперь стал похож на человека, решившегося пойти на роковой шаг.


– Дни мои сочтены, – продолжал тот, посмотрев на Марко с глубоким и тихим вниманием. – Но я не хочу ползать, умирая в этом милом гнезде. Нет! Я устремлюсь в заоблачную высь, куда смогут поднять меня крылья, и полечу навстречу солнцу, чтобы в его лучах сжечь старые перья, и тотчас рухну в морскую пучину… В тот самый миг свершится чудо: из воды я вновь выйду молодым и сильным, чтобы прожить новую жизнь. Таков мой жребий! Вы ведь не будете мешать мне сделать то, о чем я мечтал всю мою жизнь!


– Маэстро Леонардо! – успел выкрикнуть Марко в ужасе. Но было поздно… На этого неугомонного мечтателя и романтика, похоже, снизошла неведомая могущественная сила и он, широко распластав двумя огромными крыльями свои руки, с внезапно появившейся у него сноровкой старого орла, бросился с высоты в свой последний полет… «Я ЛЕЧУ!». Гордый и величавый, он сделал прощальный круг над Луарой, смело устремившись навстречу солнцу…


Марко, повинуясь невнятному зову, упал на колени. На мгновенье ему почудилось, что он слышит голос Леонардо, но он, к отчаянию своему, не мог разобрать слова, что эхом доносились издалека, сквозь толщу веков…


…Он очнулся в холодном поту на тоскливом сером рассвете, под стук дождя за окном, неожиданно почувствовав непонятно откуда появившуюся, ноющую боль в колене. С трудом различив в темноте очертания мебели, он успокоился, поняв, что это был всего лишь сон. Включив элегантный ночник, что висел над его кроватью и давал мягкую, приятную подсветку, он протер глаза – комната в его лондонском отеле выглядела как обычно. Он огляделся по сторонам и… оторопел. На самом краешке инкрустированной прикроватной тумбочки смиренно лежало оно… то самое незамысловатое серебряное кольцо с потертым ободком, сияя своей выгравированной надписью «Больше знать и больше любить».


Что за чертовщина! -в голове застучало, а сердце его неистово забилось, готовясь вырваться из груди. Он потянулся к кольцу и с осторожностью надел его на палец, почувствовав в этот миг пронзительный удар, подобный молнии, прошедший сквозь все тело и осенивший его навязчивой мыслью. Она бешено закрутилась в его голове, торопила его и подгоняла, не давая думать ни о чем ином и заставив его в спешке одеться.