Множество дней Эмма провела с нанятыми Николаем ландшафтным архитектором и садовником. Они проектировали строения и загоны для размещения ее зверинца на землях поместья Ангеловского. Даже Тася вынуждена была признать, что Николай не жалел усилий, чтобы угодить всем желаниям и потребностям Эммы. Под ее вкус заново отделывались покои, предназначенные для новобрачной, и князь прислал ей образцы материй на выбор. Эмма одобрила бледно-голубой льдистого оттенка шелк для стен и тяжелую сапфирового цвета парчу для занавесей на окна и постель.

В те дни, когда Николай не приезжал с визитами, он присылал цветы и разнообразные подарки - от пестрой жестянки с бисквитами до изысканной золотой шкатулки с гербом Ангеловских. Как-то он привез ей колье из двадцати бриллиантов по числу ее лет. Тася нахмурилась, завидев такой неподобающий до свадьбы подарок, но настаивать, чтобы Эмма его вернула, не стала.

Внимание Николая приводило Эмму в недоумение. Однако он держался с чрезвычайной учтивостью: в гостиной садился на почтительном от нее расстоянии и лишь издали наблюдал, как она ухаживает за питомцами своего зверинца. Он разговаривал с ней, как старший брат, дружески и чуть шутливо, слегка поддразнивая. Но иногда она ловила на себе пристальный, манящий взгляд золотых глаз. Он следил за каждым ее движением, и она начинала нервничать, не зная, чего ожидать от него в любую минуту. Внешне он вел себя вполне цивилизованно, но под наружным лоском таился человек страстный и непредсказуемый. Ей все еще было трудно поверить в то, что Николай хочет ее, хотя какая-то часть ее существа сознавала, как его к ней тянет, потому что она сама чувствовала то же самое. Нет, она не любила его, но он ее завораживал, и ее тянуло к нему неудержимо, с неведомой ранее силой.

Утром в день свадьбы Эмма была испугана и встревожена. Однако отец невольно подтолкнул ее и тем помог ей преодолеть нерешительность. Люк вошел к ней в комнату, когда она была уже полностью одета в подвенечный наряд. Эмма повернулась к нему от зеркала, перед которым пыталась пригладить непокорные кудри, и виновато улыбнулась.

В платье цвета слоновой кости она выглядела высокой и тоненькой. Собранные в высокую прическу локоны были убраны кремовыми розами. В одной руке она держала маленькую Библию своей матери и кружевной платочек, одолженный у Таси, как полагалось по английской примете: невеста должна иметь при себе что-то новое, что-то старое, что-то взятое взаймы, что-то голубое. Шею ее обвивала тройная нитка жемчуга - прибывший утром свадебный подарок Николая. Отец с трудом сглотнул, словно в горле у него застрял комок.

– Ты сегодня очень красива, Эмма.

– Спасибо, - чуть слышно отозвалась она.

– Как бы я хотел, чтобы такой тебя увидела Мэри!

Эмма растерянно заморгала, не уверенная, что мать одобрила бы этот брак. Она была совсем маленькой, когда умерла Мэри, и воспоминания о матери сохранились смутными, обрывочными. Скорее это были даже не воспоминания, а впечатления: тепло рук, нежный музыкальный голос, пышные рыжие, совсем как у дочери, волосы. Папа всегда повторял, что они с Мэри очень любили друг друга. Возможно, маме бы не понравилось, что она выходит за Николая.

– Эмма, - тихо начал отец, - если ты когда-нибудь пожалеешь… если наступит момент, когда ты сочтешь все это ошибкой… ты всегда сможешь вернуться. Я приму тебя с распростертыми объятиями.

– Ты ждешь, что я раскаюсь в этом браке, не так ли? - спросила она.

Люк промолчал, но отвел глаза в сторону, что было ответом само по себе.

– С моим браком все будет в порядке, - холодно проговорила Эмма. - Он будет не похож на ваш с Тасей, но меня он вполне устроит.

– Надеюсь.

– Неужели? - иронически осведомилась она. - Я в этом не уверена, папа - Она гордо выпрямилась и расправила плечи, внутренне решив: ничто на свете не помешает ей выйти за Николая Ангеловского.


***

Но позднее, когда они после венчания вместе шли по проходу церкви, в глазах у нее стояли непролившиеся слезы.

Замкнувшись в скорбном молчании, Эмма почти ничего не запомнила из свадебной церемонии, за исключением того, что она оказалась краткой и безрадостной. Николай был, как всегда, красив, но мрачновато серьезен, и выражение его лица заставило ее осознать, что для него свадьба - всего лишь выполнение долга. У Эммы тоже не создалось ощущения, что заключается духовный союз. И даже вечные слова любви и обета из библейской "Книги Руфи": "Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом" - отозвались в ее душе эхом захлопнутой тяжелой двери.

Только во время принужденного веселья после свадебного приема Эмма начала дышать свободнее. Тосты шли за тостами, танцы сменялись танцами, а угощение состояло из английских и русских блюд. Свадебный пирог представлял собой грандиозное сооружение, украшенное цветами, птичками и амурчиками из сверкающего кристалликами сахара. Вечер достиг апогея, когда молодым пришла пора удалиться. Их шумной толпой проводили к стоявшему наготове экипажу, осыпая колким рисом и поздравлениями.

Оказавшись в карете, Эмма разразилась неудержимым нервным хохотом, отчаянно тряся головой и рассыпая вокруг рисинки. Николай прочесал пальцами волосы в тщетной попытке избавиться от риса, застрявшего в его густых золотисто-каштановых волосах.

– По-моему, плодовитость нам теперь обеспечена, - сказала она, и Николай расхохотался при этом замечании, не отличающемся девичьей стыдливостью.

– Я, Рыжик, в этом и не сомневался.

Выражение его глаз бросило ее в краску. Она нагнула голову и смущенно поинтересовалась:

– А сколько детей ты хочешь иметь?

– Сколько Богу будет угодно послать. Эмма тронула врученное им кольцо - кроваво-красный рубин в обрамлении бриллиантов.

– Благодарю тебя, - произнесла она. - Оно прелестно.

– Тебе нравится? У тебя было странное выражение лица, когда ты увидела его впервые во время церемонии.

– Я удивилась, - честно ответила она. - Мне никогда не доводилось видеть такого большого драгоценного камня.

Николай улыбнулся и, взяв ее тонкую руку в свои, стал играть изящными длинными пальцами.

– У тебя будет много их, с еще большими камнями. Твои руки созданы для подобных драгоценностей.

– Да, они мне понадобятся, чтобы прикрывать следы звериных укусов, - откликнулась она, отнимая руку.

Николай наклонился и, приподняв ее ноги, положил их к себе на колени.

– Ник, - запротестовала она, поежившись, когда он снял с нее атласную туфельку на низком каблуке, - что ты делаешь?

– Устраиваю тебя поудобнее, чтобы ты не устала, пока мы едем в поместье. - И, не обращая внимания на возражения, он стал разминать и массировать ее облитые шелковыми чулками лодыжки.

– Я не хочу сидеть удобнее. Я… - Она сморщилась, когда он осторожно растер ноющий подъем, но постепенно расслабилась и откинулась на бархатные подушки. - У меня чересчур большие ноги, - сумрачно пробормотала она.

– Ты восхитительная. - Николай прижал ее подошву к своему бедру, ближе к паху. Эмма вздрогнула, ощутив твердую продолговатость его возбужденной плоти, но не смогла заставить себя отодвинуться.

Эта блаженная пауза окончилась, когда они подъехали к поместью Ангеловских, и Николай снова надел ей туфли и спустил ее ноги на пол. Эмма преисполнилась почтительного изумления, осознав, что эта похожая на дворец резиденция является теперь ее домом. Огромная круглая бальная зала с бесчисленными колоннами и зеркалами, роскошные комнаты, отделанные золотом и драгоценными камнями, галереи и бесконечные анфилады покоев с высокими окнами… Все это теперь принадлежало ей, и она могла бродить по ним в свое удовольствие.

– Княгиня Эмма… - произнес Николай, словно читая ее мысли. - Много ли понадобится тебе времени привыкнуть к своему титулу?

– Возможно, мне никогда не удастся к нему привыкнуть, - скорчила она в ответ милую гримаску.

Карета остановилась прямо у широких ступеней, ведущих к парадной двери. Николай помог Эмме выйти. Тут же вокруг них засуетилась прислуга: лакеи поспешили распахнуть двери, дворецкий вышел на порог их приветствовать, а сзади в холле уже выстроились шпалерами служанки.

Николай подвел ее к порогу и махнул рукой в сторону застывшего в ожидании дворецкого.

– Ты, разумеется, знаешь Станислава по прошлым посещениям.

Эмма залилась краской, вспомнив последнее из них, когда она осталась у Николая на ночь.

Лицо дворецкого осталось успокоительно безучастным. На чистом, почти без акцента английском он произнес:

– Ваша светлость, все слуги приносят вам свои искренние поздравления и пожелания счастья. Мы постараемся служить вам верно и хорошо.

– Благодарю вас, Станислов, нет, Станис… - Эмма посмотрела на него с извиняющимся видом. - Я буду повторять ваше имя, пока не научусь выговаривать его правильно.

Прежде чем дворецкий успел ей ответить, Николай подхватил Эмму на руки и высоко поднял до уровня груди. Она изумленно ахнула:

– Что ты делаешь?

– Переношу тебя через порог, - ответил Николай. - Разве это не английская традиция?

– Только если невеста гораздо меньше жениха. Не надо… Я слишком тяжелая! Пожалуйста, спусти меня на землю.

– Перестань вырываться, а то я тебя уроню.

Эмма застонала от мучительной неловкости, но Николай решительно перенес ее через порог и прошел по холлу мимо ожидавших слуг. Под их хихиканье и перешептывания он пронес невесту до лестницы, ведущей в верхние покои.

– Ты разве не собираешься представить меня им? - спросила Эмма, оглядываясь на небольшую толпу при входе.

– Завтра. Сегодня я хочу быть лишь наедине с тобой.

– Остальной путь я могу пройти сама. Ты надорвешься.

– Пустое, - небрежно фыркнул он. - Я носил на плечах оленя, весившего вдвое против тебя.

– Как лестно! - пробурчала Эмма и от смущения молчала всю дорогу до своих комнат. Николай донес ее до покоев, специально отделанных для новобрачной, и поставил на пол посреди спальни.