Мэдлин Хантер - Герцог-авантюрист

Леди Грейс поднялась со своего места. Осушив свой бокал, леди Фарнсуорт поднялась следом за ней и пробормотала:

– И не только заговорят…

Клара проводила гостей, а когда вернулась, увидела, что Алтея снова листает макет журнала.

– Мы действительно превзошли себя, – сказала она. – Но свежий номер каждые два месяца… Мне кажется, это слишком амбициозно. Хотя… Не узнаем, пока не попробуем. Как бы то ни было, нам нужны новые сотрудники. Когда собираешься выпускать журнал так часто, требуются новые авторы и имена.

– Значит, найду. – Клара говорила очень уверенно, хотя пока не знала, как осуществить задуманное. – Трудно увеличить количество подписчиков, если журнал выходит нерегулярно. Так что если мы настроены решительно, то стоит принять это во внимание.

– Думаю, мы сможем обеспечить выход журнала лишь раз в три месяца, – проговорила Алтея.

Клара доверяла мнению подруги. И если та советовала действовать чуть медленнее, то к ней стоило прислушаться.

Алтея взяла с тарелки пирожное и воскликнула:

– Леди Грейс такая забавная! Схватила пирожное самая первая, а потом трижды повторила, что ей не стоило так спешить. И почему некоторые женщины так поступают? Либо наслаждайся грехом, либо не совершай его. А уж коль совершила, то не мучайся угрызениями совести.

– Хочешь сказать, греши без оглядки – или не греши вовсе?

– Совершенно верно. Пожалуй, мое следующее эссе будет именно об этом. Женщинам необходимо иметь твердое мнение на сей счет.

Будет ли Алтея рассуждать в своем произведении о поедании пирожных? Вряд ли. Она наверняка рассмотрит и другие грехи. В чем, в чем, а уж в логике и последовательности ей не откажешь.

– Значит, так ты живешь, Алтея? Грешишь без оглядки?

– Я не грешу вовсе. Ты же не видела, как я одно за другим поглощаю твои пирожные?

– Я говорила не о пирожных.

Алтея резко развернулась к подруге.

– О чем ты хочешь меня спросить?

Хоть Алтея и была самой близкой подругой Клары, все же девушка не смогла заставить себя задать вопрос вслух.

– Ты хочешь спросить, бывают ли у меня романы, Клара?

– Конечно, нет. Это было бы слишком грубо и прямолинейно.

– Но ты бы не возражала, если б я тебе доверилась, верно?

– Прошу тебя, не надо. Я сказала это, не подумав. – Клара подалась вперед и схватила со стола графин с хересом. – Мне что-то захотелось выпить.

– Не извиняйся. Тебе любопытно. Мне тоже. Просто интересно, почему эта тема заинтересовала тебя именно сейчас.

Клара сделала огромный глоток вина, что было совершенно на нее не похоже.

– Что, раздумываешь над тем, не обзавестись ли любовником? – спросила Алтея. – По этой причине ты и решила жить отдельно?

Клара решительно покачала головой.

– Нет-нет, мне не нужен любовник. Во всяком случае – сейчас. Просто мне стало интересно, меняется ли с возрастом точка зрения женщин на подобные вещи.

– Конечно, меняется. Так что ты не единственная в своем роде. Мы ведь уже не девочки, верно?

«Вот, значит, как?…» – подумала Клара. Выходит, не было ничего необычного в том, что ей стали безразличны правила, которым учили ее в юности. И не было ничего необычного в том, что она тянулась к удовольствиям, которые раньше находились под запретом. Клара догадывалась, что она изменилась, отчасти потому, что теперь ей было почти нечего терять.

– Да, конечно, – продолжала Алтея, – твоя ситуация отличается от моей: я вдова, а ты – нет. В этом состоит существенное различие. Уверена, ты понимаешь это.

– Слишком хорошо, – кивнула Клара. – Никто и бровью не поведет, услышав, что ты переехала в собственный дом.

– Если уж на то пошло, то никто не поведет бровью также и в том случае, если я заведу себе любовника. Но ты – другое дело… – Алтея подалась вперед и легонько пожала руку подруги. – Полагаю, в этом и состоит проклятие незамужних женщин. Все эти ярлыки – добродетель, невинность – закрепляются для них навсегда. Даже леди Фарнсуорт, гордящаяся своей либеральностью, не выскажет одобрения, если в твоем доме появится мужчина. К тому же этого смельчака непременно заклеймят позором, если он воспользуется твоей слабостью.

«Я не могу утверждать, что он воспользовался моей слабостью. Хотела бы, но не могу», – со вздохом подумала Клара.

Джослин вошла в гостиную, чтобы забрать поднос, но прежде чем протянуть за ним руку, достала из кармана фартука письмо и передала хозяйке.

Алтея, уже собравшаяся уходить, задержалась при виде письма.

– По виду – что-то очень важное, – заметила она. – Превосходная бумага, идеальный почерк. И полностью оплаченное.

Клара тут же сломала печать, чтобы удовлетворить любопытство подруги и свое собственное.

– Герцог Брентворт приглашает меня на званый вечер на следующей неделе. Садовая вечеринка…

– Говорят, у него самый красивый сад в городе, – сказала Алтея. – А как насчет твоей сестры?

– Он не может пригласить ее напрямую, поскольку еще не было ее дебюта, поэтому приглашение для нее он вложил в этот конверт. Если я сообщу Эмилии об этом, она настоит на визите, так что и мне придется…

– Но ее будет сопровождать ваша бабушка, если он пригласил всю семью.

– Нужно узнать, кто именно приглашен. Я еще ни разу не слышала, чтобы какой-либо мужчина добровольно согласился терпеть мою бабушку. Но кто знает?… Возможно, она все же получила приглашение.

– В противном случае тебе придется исполнить свой долг ради сестры.

– Пожалуй, я смогу, если заставлю себя.

Рассмеявшись, Алтея поцеловала подругу в щеку. Клара же прочитала приглашение еще раз, раздумывая над тем, успеет ли мадам Тиссо вовремя сшить хотя бы одно из платьев.

Адам опаздывал на званый вечер у Брентворта из-за письма, прибывшего с дневной почтой. Увидев почерк, он отослал камердинера и сел читать.

Рука матери была так же тверда, как и прежде, а вот содержание письма не обнадеживало.

«Мой дорогой сын!

Твое последнее письмо сильно меня взволновало. Твои расспросы убедили меня в том, что ты не оставил попытки узнать правду о смерти отца. Я полагала – судя по всему, ошибочно, – что годы жизни во Франции остудили твой гнев, и надеялась, что по возвращении в Англию ты решишь, что будет лучше оставить его прах покоиться с миром.

Я даже не предполагала, что о моем муже ходят такие ужасные слухи: будто бы он оказывал помощь армии Наполеона. При мне никто не говорил ничего подобного. Да и твой отец ничего мне не рассказывал, не желая, видимо, чтобы досужие домыслы расстроили еще и меня. Но теперь ты сообщил о вероятной причине, толкнувшей его на самоубийство, и это известие не дает мне покоя, так что не стану тебя благодарить.

Ты спрашивал меня, как, если не деньгами, он мог помогать Франции. Но у меня нет ответа на этот вопрос. Твои расспросы свидетельствуют о твоей уверенности в том, что он мог бы совершить нечто подобное, и мысль об этом причиняет мне невыносимую боль. Однако я верю, что в глубине души ты знаешь: он не такой. Твой отец не питал никакой симпатии к моим соотечественникам, если не считать меня саму, поэтому у него не было причин предавать свою страну.

Что же касается графа Марвуда, то эта никому не нужная вражда началась задолго до нашей свадьбы с твоим отцом. Такие люди, как правило, обнажают оружие, чтобы отстоять честь, защитить женщину или отвоевать земли. Я никогда не пыталась выяснить первопричину этой неприязни. Она зародилась так давно, что не имела ко мне никакого отношения. К тому же, если бы я что-то и выяснила, перемирия все равно не случилось бы.

В Париж пришла весна, и теперь восхитительные утренние часы зачастую сменяются дождливым днем. Надеюсь скоро тебя увидеть. Когда Англия начнет тебе надоедать, а это случится скоро, то я с радостью жду тебя в гости в надежде, что ты решишь остаться здесь навсегда. Я слежу за тем, чтобы твой дом содержался в полном порядке, и отвечаю интересующимся тобой дамам, что ты скоро вернешься».

Адам полагал, что мог что-то разузнать у матери, иначе никогда бы не задавал ей вопросов. В итоге он только без причины расстроил ее.

Мягкие укоры матери были для него неновы. На протяжении пяти лет она убеждала его, что благоразумие превыше всего. Когда же он начинал тревожиться из-за своего невыполненного долга, визиты к матери заставляли Адама на время забыть о сумятице в душе.

«Тебе стоит жениться. Обзаведись наследником титула, подари мне внуков и обрети счастье».

Адаму всегда казалось, что мать знала больше, чем говорила, но утаивала от него правду. И вот теперь, когда у него в руках оказались какие-то крупицы правды, мать заявила, что совсем ничего не знает.

Поддавшись унынию, Адам позволил камердинеру привести в порядок его костюм и прочитал еще одно письмо, прежде чем оседлать коня и отправиться в гости к Брентворту.

Неизвестно, что было причиной: яркие солнечные лучи или же веселые лица гулявших по саду гостей, – но настроение Адама заметно улучшилось. Да и встреча с леди Кларой не могла не порадовать. Вместе с сестрой и братом Лэнгфорда Гарри она сидела на скамье возле расположенной неподалеку от дома клумбы. На леди Эмилии было платье из белого муслина, заказанное у портнихи несколько дней назад. Поскольку все молодые девушки предпочли светлые наряды, платье леди Эмилии отличалось лишь простотой покроя.

Леди Клара тоже надела новое платье. Вышивка на нем была практически незаметной, и только цвет оживлял этот непритязательный наряд. При свете дня он казался более ярким, нежели в полумраке ателье.

Адам подошел к скамье. Леди Клара запретила ему приезжать к ней с визитами, но не запрещала беседовать с ней.

Заметив Адама, Гарри тотчас же радостно его окликнул. Он был очень похож на старшего брата внешне, однако в его худощавой фигуре все еще присутствовала некоторая неуклюжесть, присущая двадцатилетним юнцам. А чрезмерная любовь к чтению при свечах привела к тому, что теперь его нос украшали очки. Каждый раз при взгляде на этого юношу Адаму приходила в голову мысль, что даже и тогда, когда воспоминания о них с Лэнгфордом канут в Лету, в библиотеках останутся жить написанные Гарри исторические труды.