Джулия Куинн - Герцог и я

Дафна рассмеялась. Она уже давно привыкла к довольно прямолинейному языку старших братьев, они не очень-то сдерживались при ней, и это было даже приятно – значит, считали ее своей, доверяли, были откровенны.

Она посмотрела на разложенные по столу бумаги.

– Полностью вошел в дела семейства?

Он кивнул с кислой миной:

– И тоже захотелось теплого молока от всего этого. Почему ты не позвонила, чтобы принесли?

– Слуги давно спят. Отчего бы нам не попробовать сделать все самим? Правда, – добавила она немного растерянно, – я не имею ни малейшего понятия, как кипятить молоко.

– Думаю, кипятить совсем не обязательно, – тоже не слишком уверенно сказал брат. – Пойдем, там разберемся.

В кухне царила кромешная тьма, сюда проникал только лунный свет.

– Поищи лампу, – скомандовала Дафна. – А я попробую найти молоко. Сможешь зажечь свет?

– Смогу, – не очень уверенно отозвался Энтони.

Дафне доставляло удовольствие это полуночное общение с братом – сейчас он был гораздо спокойнее, чем всю последнюю неделю, когда почти не разговаривал, а только рычал, и все больше на нее. Хотя на Саймона тоже. Но тому что: пришел и ушел, – а Дафна все время на глазах у неуравновешенного брата.

Она продолжала в полутьме греметь посудой, искать кувшин с молоком.

Позади затеплился свет, и Дафна обернулась, чтобы увидеть победоносное выражение лица Энтони, который воскликнул:

– Я зажег ее!

Это прозвучало почти как у Юлия Цезаря: «Пришел, увидел, победил!»

Ее слова были не столь триумфальны:

– Молока нигде нет.

– Что ж, – с улыбкой произнес Энтони, – пойду искать корову.

– О, вот же оно! Под самым носом. Как я раньше не заметила? Искала кувшин, а оно в бутыли.

– Нужно во что-то перелить и подогреть, – сообразил Энтони.

Они подошли к плите.

– Холодная, – разочарованно произнесла Дафна. – Как ее разжечь?

– Понятия не имею.

– Я тоже.

Они рассмеялись, словно сообщили друг другу что-то очень смешное.

– Знаешь, – сказал Энтони, – я слышал от умных людей, что холодное молоко гораздо полезнее горячего.

– Ты не поверишь, я сейчас подумала о том же!

Энтони взял с полки две кружки.

– Наливай!

Они сидели на табуретах возле кухонного стола и с удовольствием пили свежее молоко. Энтони налил себе еще.

– А тебе, Дафна?

– Спасибо, мне достаточно.

Она облизнула губы, поерзала на табурете, устраиваясь поудобнее, повернулась лицом к Энтони. Сейчас самый подходящий момент поговорить с ним откровенно. Ну, вперед, Дафна! Облегчи свою душу, если сумеешь.

– Энтони, – начала она нерешительно. – Могу я спросить?..

– Разумеется, сестрица. О чем?

– О герцоге Гастингсе.

Кружка со стуком опустилась на стол.

– Что о нем?

– Пожалуйста, успокойся, Энтони. Я знаю, ты его недолюбливаешь…

– Это не совсем так, Дафна, – ответил Энтони, подавляя вздох, – он один из моих ближайших друзей.

– Не сказала бы, если судить по твоему поведению.

– Просто у меня не вызывает доверия его отношение к женщинам. В частности, к тебе.

– Глупости, Энтони! – горячо возразила она. – Я не собираюсь играть роль его адвоката и могу вполне поверить, что он, как ты говорил, шенапан[6], даже распутник, но твердо знаю и верю: эти качества он никогда не проявит по отношению ко мне. Хотя бы потому, что я твоя сестра.

Энтони сидел с каменным лицом, и было видно, что слова Дафны его нисколько не убедили.

Она продолжала:

– Не будь таким упрямым, братец. Ведь даже если предположить, что ему чужды нормы чести и морали, он должен понимать: ты просто убьешь его, если он преступит пределы дозволенного.

И это предположение Энтони пропустил мимо ушей, а только поинтересовался:

– О чем ты хотела спросить меня?

– Спросить? – Она наморщила лоб, делая вид, что совсем забыла свой вопрос, поскольку не придавала ему никакого значения. – Ах да. Мне было любопытно узнать, отчего Гастингс так настроен против женитьбы. В юности его ранила какая-то красавица, или что-то в этом роде?

Энтони снова стукнул кружкой об стол, на сей раз так, что остатки молока выплеснулись на стол.

– Черт возьми, Дафна! Ведь мы, кажется, договорились, что вся эта дурацкая затея – просто розыгрыш! А выходит, ты подумываешь о нем как о муже?

– Что за глупости, Энтони! – возмущенно воскликнула Дафна. – Я просто любопытствую.

– Лучшее для тебя, – резко проговорил он, – выкинуть эту мысль из головы! Из любопытства она пришла к тебе в голову или нет – не важно. Заруби себе на носу: этому не бывать! Ты поняла меня, Дафна? Он никогда не женится на тебе!

– Чего уж тут не понять, – смиренно ответила сестра. – Я же не совсем еще выжила из ума. Поняла, даже если бы ты не кричал на весь дом.

– Вот и прекрасно. И закончим на этом.

– Нет, не закончим. Ты все-таки не ответил на мой вопрос.

Энтони в недоумении уставился на упрямицу:

– Какой вопрос?

– Почему Гастингс не хочет жениться?

– Зачем тебе это знать? – устало спросил брат.

– Во-первых, как я уже говорила, мне любопытно, а во-вторых, ты должен понять и согласиться, что для будущих претендентов на мою руку и для общественного мнения вообще может быть очень важным знать, что за человек этот герцог… после того как он откажется от меня.

– Мы же договорились: это ты откажешься от него! – рявкнул Энтони.

– Конечно. Так и будет. Но разве кто-нибудь поверит?

– Поверят! Зная тебя, все поверят!

Дафне была приятна уверенность брата, но сомнения все же не оставляли.

– А вообще, – продолжал Энтони, – я тоже не понимаю, откровенно говоря, почему Гастингс так настроен против брака, но, насколько помню, он всегда придерживался такого мнения. Хотя, между нами…

Он замолчал.

– Что «между нами»? – живо подхватила Дафна.

– Нет… ничего.

– Говори, я не отстану!

– Я всего лишь хотел сказать, что к женскому полу он всегда проявлял немалый интерес.

– Как и ты, братец?

Энтони не сдержал смеха:

– Как и я, сестрица. Но я никогда не давал обета безбрачия.

– А он давал?

– Да. И звучало это гораздо убедительнее, чем из уст многих так называемых «закоренелых холостяков».

– Теперь мне понятно.

Энтони снова издал вздох, на этот раз – облегчения.

– Мой тебе совет, – сказал он со всей серьезностью. – Выбери себе пару из числа новых кавалеров и забудь о Гастингсе. Он неплохой человек, но совсем тебе не подходит.

Дафна услышала только то, что хотела услышать.

– Если он неплохой, – повторила она, – то…

– Он тебе не подходит, – с еще большим нажимом сказал Энтони.

Однако у Дафны осталась смутная надежда, что, быть может, брат все-таки ошибается.

В середине мая Дафну можно было увидеть в бальном зале дома леди Троубридж, расположенного в Хэмпстед-Хите, на северной возвышенной окраине Лондона, неподалеку от лесопарка, знаменитого своими праздничными ярмарками.

Она выбрала удобное место в самом углу зала, где ей удавалось до поры до времени скрываться от осаждавших поклонников, жажавших пригласить ее на танец.

Откровенно говоря, ей не хотелось не только танцевать, но и находиться в доме у леди Троубридж. Нет, она не имела к упомянутой даме никаких претензий: просто здесь не было герцога Гастингса.

Это отнюдь не означало, что она была обречена провести весь вечер, находясь в категории «пристенного цветка», как называли острословы девушек, которых не приглашают на танец. Напротив, недавние предсказания Саймона сбылись в полной мере, и у Дафны не было отбоя от поклонников. Из юной леди, которая всем нравилась, но не более того, она превратилась в самую популярную в нынешнем сезоне.

Таково было мнение света, а с ним не очень-то поспоришь. Все, в том числе и те, кто еще недавно (как, например, леди Джерси) говорил, что Дафне Бриджертон не видать успеха как своих ушей, заявляли теперь, что всегда были уверены в неотразимости этой девушки и отнюдь не скрывали своего мнения, только никто почему-то не хотел им верить.

Но повторим: несмотря на то что ее танцевальная карточка была целиком заполнена уже в первые минуты – кавалеры поочередно и сообща наперебой предлагали ей бокалы с лимонадом, фрукты и печенье, – несмотря на все это, она не испытывала ни удовлетворения, ни радости, ибо рядом не было подлинного автора и режиссера всего этого действа – Саймона, герцога Гастингса.

Ее вовсе не задевало то, что во время редких встреч на каких-то званых вечерах он с поразительным постоянством упоминал о своем неприятии самого института брака. Не задевало и то, что зачастую он внезапно становился молчаливым или позволял себе довольно резко разговаривать с кем-то в ее присутствии. Все это искупалось редкими минутами, когда они оставались как бы вдвоем («как бы» – потому что их всегда окружала толпа) где-нибудь в уголке зала или во время очередного тура вальса, и она могла вволю смотреть в его серо-голубые глаза, почти забывая о сотне, если не больше, пар глаз, следивших за ними, забывая, что их роман всего лишь игра, обман.