Джулия Куинн - Герцог и я

– Никто, клянусь вам! Я ни от кого… – Еще больше поникнув головой, она с трогательной заботой проговорила: – Но все равно я обещаю вам быть хорошей женой и никогда… никому…

Наверное, в самые тяжелые годы своего детства, когда язык, казалось, заполнял весь его рот, а слова застревали в горле, не испытывал он такой беспомощности.

Она решила, что у него половое бессилие?

– Но п… п… – начал он и замолчал.

Не хватает, чтобы к нему вернулось нарушение речи!.. Он постарался выровнять дыхание, спокойно пошевелить языком.

Дафна по-другому истолковала его молчание и решила, что ее долг по возможности утешить несчастного.

– Мужчины слишком серьезно относятся к таким вещам, – сказала она. – Но прошу вас, не надо…

– Прекратите! Все это полная чушь! – отчетливо выкрикнул он. – Вздор!

Она вздрогнула.

– Что?

– То, что вы слышите! – Его глаза сузились, в них промелькнула злость. – Интересно, от кого вы узнали, какие вещи волнуют мужчин? От вашего братца?

– Нет, от мамы.

– От вашей матушки? – В негодовании Саймон вскочил с постели. – Она объявила вам, что я импотент? Что же она говорила?

– Не сердитесь так. Она ни словом не упоминала о вас, а говорила только вообще.

– И что именно?

– Не так уж много, – честно призналась Дафна. – Я хотела бы услышать больше.

– Вот как? О чем же?

– Ну, она объяснила мне, что матримониальный акт…

– Ваша мать назвала это актом?

– Разве его называют по-другому? А как?

Саймон отмахнулся от ее вопроса и повторил свой:

– И что же вам было сказано об этом акте?

– Она сказала мне, что он… как бы вы его ни называли…

Саймон не мог не оценить ее чувства иронии, тем более при данных обстоятельствах, и с трудом подавил удовлетворенную усмешку.

– …что он, – продолжила Дафна, – предназначен для деторождения и…

– Только для деторождения? – прервал он жену.

Дафна нахмурилась, припоминая.

– Кажется, да. Но, по-моему, мама сама не была в этом до конца уверена.

– Значит, не до конца?

Предмет разговора был так смутен для нее, что она не уловила насмешки.

– Мама старалась объяснить, но, видно, ей было трудно говорить со мной на такую тему.

– Это после рождения восьмерых детей, – не сдержался он. – Или она уже забыла…

Он осекся, поняв, что зашел слишком далеко, но Дафна опять не поняла его сарказма.

– Я так не думаю, – ответила она серьезно. – Потому что когда я спросила про всех ее детей и не значит ли, что она совершала это… этот акт только восемь раз…

После этих слов Дафна умолкла в смущении.

– Продолжайте, – поощрил ее Саймон сдавленным от сдерживаемого смеха голосом.

Дафна взглянула на него с беспокойством:

– Что с вами? Опять нехорошо?

– Со мной все в порядке.

– Но голос какой-то странный…

– Просто поперхнулся. Я с интересом слушаю вас.

– Так вот, – продолжила она, – когда я спросила про эти восемь раз, мама как-то занервничала…

– Значит, вы все-таки спросили?

На этот раз модуляции его голоса не обманули ее. Она с негодованием взглянула на Саймона.

– Вы смеетесь?

– Нет, с чего вы взяли? – произнес он и сжал губы, еле сдерживая смех.

– По-моему, – с возмущением проговорила она, – я задала ей не такой уж глупый вопрос. Ведь у нее восемь детей. И она все-таки ответила мне… Да что с вами?

– Ох, не надо… не надо больше… – со смехом выдавил он наконец. – Прошу вас.

– Я молчу.

Дафна уселась с оскорбленным видом и сложила руки на коленях, предоставив Саймону возможность насмеяться вдоволь.

Отсмеявшись, он произнес:

– Понимаю, что не следовало начинать обсуждать с вами эти вещи. Прошу простить меня. Но ответьте хотя бы, почему вы решили, что я… что я не могу выполнять свои супружеские обязанности?

– Но вы же сами сказали, что не можете иметь детей!

Ни капли веселости не осталось в его лице.

– Дафна, существует много причин, по которым супругам не следует иметь потомство. – Он разъединил ее руки, сложенные на коленях, начал гладить пальцы. – А вообще, вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, что происходит между мужчиной и женщиной в интимной жизни?

– Пожалуй, нет, – откровенно призналась она после некоторого раздумья. – Вас это может удивить, потому что у меня три взрослых брата и мама. Она пыталась мне вчера что-то…

– Ни слова, прошу вас, об уроках, преподанных вашей матушкой, – произнес он сдавленным голосом, который довольно явно свидетельствовал о новом приступе смеха. – Иначе я…

– Вы опять смеетесь надо мной? – надменно спросила она и этим рассмешила герцога еще больше.

– Нет-нет, – попытался он уверить ее между новыми взрывами хохота.

– Тогда почему же?

– Ох, Дафна, вам еще многое предстоит узнать в этой жизни.

– Но я ведь не против, – проговорила она тоном прилежной ученицы, что не убавило его веселости.

И все же в эти минуты его не покидала мысль, что вполне можно было бы избежать этой нелепо-веселой сцены, если бы юных девиц в их домашнем кругу не ограждали в такой степени от реальностей жизни, в том числе и интимной.

Он наклонился ближе и, заглянув в серьезные глаза жены, прошептал:

– Я научу вас.

Она почувствовала, как у нее екнуло сердце и разлилось тепло по всему телу.

Не сводя с нее глаз, он поднес руку Дафны к губам и поцеловал, а затем произнес:

– Я сделаю все, чтобы вы многое узнали и полюбили.

– Я… я не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотала она.

Саймон сжал ее в объятиях:

– Скоро поймешь…

Дафне показалось, что она снова находится в саду у леди Троубридж, с той лишь разницей, что сейчас можно было никого не опасаться – ни разъяренных братьев, ни случайных свидетелей, ни светского общества. Сейчас в саду… то есть в довольно невзрачной комнате были только они вдвоем и могли делать все, что угодно…

Саймон накрыл ласковым, но требовательным поцелуем ее губы. И этот поцелуй пробудил у нее неведомые дотоле ощущения и желания.

– Я тебе говорил, – услышала она его жаркий шепот, – что меня сводят с ума уголки твоего рта?

– Н-нет, – ответила она, не зная, нужно ли вообще отвечать на такие признания.

Он коснулся языком уголков ее рта, отчего ей стало щекотно, и, не удержавшись от смеха, девушка проговорила:

– Не надо!

– Надо, – проговорил он и продолжил: – А еще мне нравится твоя улыбка.

Ей хотелось снова что-то ответить, но она решила не делать этого и просто улыбнулась.

– Она занимает у тебя половину лица.

– Но ведь это ужасно, если так! – воскликнула она. – Как у паяца!

– Это прекрасно, – заверил он ее.

– Совсем нет! Саймон, вы имеете слабое представление о канонах женской красоты.

– К черту все каноны!

– Ох, Саймон, – вздохнула она, – вы настоящий дикарь.

– Я дикарь?

Его губы сделались настойчивее. Ей с превеликим трудом удалось промычать утвердительный ответ.

– Слово, которым ты меня назвала, – сказал он с наигранным негодованием, – почти такое же плохое, как «импотент».

– Я не хотела вас обидеть. Простите, ради бога.

– Ты тут ни при чем. Это твоя достойная матушка поселила в твоей голове такие подозрения. Я готов убить ее за это!

– Бедная мама, – со смехом проговорила Дафна.

Саймон так крепко прижал жену к себе, что она изогнулась и ощутила, как он прикоснулся к ее животу и лону, вызвав какие-то непонятные ощущения.

– Полагаю, мне остается лишь одно, – услышала она шепот губ, прижатых к ее уху, – доказать на деле мои возможности.

Он осторожно поднял ее и положил на постель. Дафна не видела ничего, кроме его настойчивых светлых глаз. Весь остальной мир будто перестал существовать. Не было стен, потолка – ничего.

Саймон склонился над ней и снова коснулся губами ее губ. На сей раз поцелуй был требовательным и властным. Его язык проник к ней в рот и вел себя как хозяин. Затем Саймон опустился на постель рядом с ней, продолжая прижимать к себе жену, и на этот раз она явно ощутила возбуждение внизу его живота.

– Сегодня ты станешь моей, – хрипло прошептал Саймон и лег на нее.

Ее дыхание участилось, оно казалось ей громким, как удары набата, его звуки заполняли всю комнату. Она не чувствовала сейчас тяжести большого мускулистого тела мужа, из-под которого не могла бы уже вырваться, даже если бы захотела. Это было то, о чем она мечтала, что пыталась представить себе с той минуты, когда тем утром в Риджентс-парке он сказал, что женится на ней, но никогда не думала, не могла подумать, что это так волнующе и захватывающе…

Как ни странно, ей нравилось чувство собственного бессилия. Он мог сейчас делать с ней все, что пожелает, и она была готова разрешить ему это.

С его губ сорвалось «Д-даф…», и она с некоторым удовлетворением осознала вдруг, что тоже имеет над ним власть: он так неудержимо желает ее, что почти потерял дар речи, с трудом выговаривает ее имя.

И, обретя эту уверенность, она внезапно ощутила: ее тело само знает, что нужно делать, как себя вести. Когда он приподнял ей юбки, она широко раздвинула ноги и обвила ими Саймона.

– О господи, Дафна, – выдохнул он, слегка приподнимаясь на локтях, – я не могу больше терпеть…