– Саймон!

Ее присутствие он ощутил раньше, чем она его окликнула. Она подошла сзади, тихо ступая по мягкой траве. Ему казалось, он слышит шепот ветра в ее густых волосах.

– Какие красивые розы, – восхитилась она.

Он понимал, что этими простыми словами она хотела улучшить его настроение, успокоить, сказать, что не держит на него обиды. Как же ему повезло: несмотря на свой нежный возраст, его жена оказалась умна… нет, мудра не по годам! Как будто все уже знает о мужчинах, об их дурацких переменах настроения и отвратительной несдержанности.

– Мне рассказывали, что эти розы любила моя мать, – произнес он и добавил: – Она умерла при моем рождении.

Дафна наклонила голову.

– Я слышала об этом.

Он пожал плечами:

– Я не мог знать ее.

Зачем он так сказал? Неужели он обвиняет и свою матушку тоже? Но в чем? В том, что умерла и потому не смогла стать для него защитой от отца? Кто знает, быть может, она повела бы себя так же, как и ее супруг…

– От того, что не знаешь матери, – сказала Дафна, – потеря не становится меньше.

– Да, наверное, – согласился он.


Позднее в тот же день, когда Саймон отправился куда-то по делам поместья, Дафна подумала, что сейчас самое подходящее время поближе познакомиться с экономкой, миссис Коулсон. Хотя еще не было решено, какое из поместий они выберут своей основной резиденцией, Дафна не сомневалась: в Клайвдоне ей придется бывать достаточно часто, – а потому решила, как советовала мать, не откладывать в долгий ящик доверительную беседу с одной из главных персон в замке.

Она зашла к миссис Коулсон в небольшую комнату за кухней незадолго до вечернего чая и застала хозяйку, привлекательную даму лет пятидесяти, за составлением меню на предстоящую неделю.

– Миссис Коулсон? – окликнула Дафна, негромко постучав в распахнутую дверь.

Экономка поднялась со стула и проговорила с поклоном:

– Миледи, вам следовало позвать меня.

Дафна, еще не привыкшая к своему превращению из «мисс» в «миледи», смущенно улыбнулась:

– Я решила пройтись по замку, и вот заглянула к вам. Миссис Коулсон, надеюсь, мы познакомимся поближе и вы поможете мне лучше узнать этот дом. Вы давно служите в замке, и кто, как не вы, сумеет о многом рассказать.

Экономке пришелся по душе простой дружеский тон новой хозяйки, и она с улыбкой ответила:

– Конечно, ваша светлость. Что именно желали бы вы узнать?

– О, ничего определенного. Разумеется, как можно больше об этом поместье, в котором мы, наверное, будем подолгу жить. Быть может, мы с вами попьем чаю в желтой гостиной? Мне она нравится, в ней солнечно и тепло. Я хотела бы даже превратить ее в свою собственную.

– Прежняя герцогиня, мать его светлости, тоже любила эту комнату.

Дафна на минуту задумалась, должна ли испытывать по этому поводу неловкость, и решила, что нет: просто ее вкус в чем-то совпадает со вкусом покойной матери Саймона. Что здесь такого?

– Я уделяла особое внимание этой комнате, – продолжала миссис Коулсон, – все прошедшие годы. Примерно три года назад сменила обивку мебели. Ездила в Лондон, чтобы найти точно такую, какая была раньше.

– Как мило с вашей стороны, – одобрила Дафна, уже выходя вместе с экономкой из комнаты. – Прежний герцог, вероятно, очень любил жену, раз велел следить за комнатой, которая ей так нравилась.

Миссис Коулсон ответила после некоторой заминки:

– О нет, это было мое решение, миледи. Покойный герцог выдавал определенную сумму на поддержание дома, но, уверена, нынешний герцог одобрит, что сохранила в неизменном виде любимую комнату его матушки.

Миссис Коулсон отдала распоряжение сервировать чай в желтой гостиной и продолжила:

– Ваш супруг, миледи, никогда не видел ее, бедняжку. Ох какая это была страдалица! Как много болела! И все же решилась – герцог так этого хотел – родить еще одного ребенка. До этого все ее крошки умирали. Это были девочки, а хозяин хотел сына и требовал сына… – Она помолчала, видимо, отягощенная воспоминаниями. – Знаете, я тогда не приглядывала за домом, а была горничной герцогини и компаньонкой. А моя дорогая матушка, царство ей небесное, служила у нее няней.

– О! – воскликнула Дафна. – Вы были достаточно близки с хозяйкой.

Она, конечно, знала, что зачастую аристократические семьи обслуживаются целыми поколениями слуг.

Миссис Коулсон сдержанно кивнула:

– Да, ее светлость делилась со мной многими своими радостями и горестями. Только радостей было совсем немного.

Они уже вошли в желтую гостиную, и Дафна, опустившись на солнечного цвета софу, сказала:

– Садитесь и вы, миссис Коулсон.

Та немного поколебалась, может ли позволить себе такую вольность, но все-таки присела и продолжила:

– Поверьте, смерть хозяйки разбила мне сердце. – Она виновато взглянула на Дафну. – Вы простите, что я так говорю?

– О, что вы, конечно, миссис Коулсон. – Ей хотелось как можно больше услышать об этой семье, особенно о детстве Саймона. – Пожалуйста, расскажите что-нибудь еще.

Глаза экономки снова затуманились от слез.

– Ах, герцогиня была замечательной женщиной!.. Самая добрая душа на свете. У них с герцогом… не было особой любви… Нет, не было. Но они неплохо ладили друг с другом. – Экономка выпрямилась. – И знали свои обязанности. Ответственность перед родом. Понимаете меня, миледи?

Дафна кивнула, и миссис Коулсон продолжила:

– Хозяйка тоже хотела… очень хотела родить сына. Доктора все, как один, твердили «нельзя», но она решила во что бы то ни стало… – Рассказчица опустила глаза, ненадолго задумалась. – Как она плакала у меня на руках каждый месяц, когда у нее случались кровотечения… Понимаете?

Дафна снова кивнула, пряча за этим движением охватившее ее странное тягостное чувство. Ей было тяжело слышать о стоических усилиях несчастной больной женщины, благодаря которым появился на свет Саймон, ее Саймон, который и слышать не желает о детях… о рождении их детей.

Миссис Коулсон, не обратив внимания на ее смятение, продолжила рассказ:

– Как часто я слышала от нее жалобы, что какая же она герцогиня, если не в состоянии продолжить род. Как она рыдала, бедняжка! Каждый месяц… Каждый месяц…

Невольно Дафна подумала, уготована ли ей похожая судьба: плакать каждый месяц из-за своего бесплодия? Но ведь это не так! Ей заранее известно, что детей у нее быть не должно… Но почему?..

– …и чуть ли не все считали, и она думала так, что вина целиком на ней, что она бесплодная смоковница. Но разве это справедливо, спрашиваю я вас? Разве всегда женщина виновата? А мужчина всегда ни при чем? – воскликнула экономка.

Дафна не ответила.

– Я так и твердила ей снова и снова, что она не должна брать всю вину на себя. Я говорила… – Миссис Коулсон умолкла, покраснела и сглотнула, прежде чем заговорить снова. – Могу я быть откровенна с вами, миледи?

– Конечно, продолжайте.

– Моя добрая матушка толковала: что утроба, значит, ничего не может поделать, если семя нездоровое. Уж простите, ваша светлость. И еще матушка говорила, что утроба не может жить без сильного, ядреного семени.

Дафне оставалось лишь приложить усилия, чтобы лицо ее выглядело бесстрастным.

– И все ж таки, – голос у миссис Коулсон звучал триумфально, – на свет появился мастер Саймон. Извините, что так его называю: сорвалось с языка по старой памяти.

– Не делайте над собой лишних усилий, миссис Коулсон, – с улыбкой сказала Дафна. – Называйте его так, как привыкли.

– Да уж, – согласилась экономка. – В моем возрасте нелегко менять привычки. Никогда не забуду это бедное дитя. – Она выразительно посмотрела на Дафну и печально покачала головой. – Не пришлось бы ему так тяжело, если бы его матушка не умерла.

– Тяжело? – переспросила Дафна в надежде, что миссис Коулсон расскажет что-нибудь еще.

И та вроде бы начала оправдывать надежды.

– Прежний герцог никогда не понимал своего мальчика! – произнесла она с нажимом. – Кричал на него, называл тупицей… если не хуже.

Дафна резко дернула головой.

– Отец считал Саймона тупицей?

Это уж совсем непонятно. Саймона можно считать кем угодно, только не тупицей. Об этом ясно говорят его успехи в Оксфорде, о которых она слышала от Энтони. Он был лучшим математиком на факультете.

– Герцог ничего не видел дальше своего носа! – яростно проговорила миссис Коулсон. – Не давал ребенку никакой возможности проявить себя. Ни в детстве, ни после.

Слова насторожили Дафну. Вернее, вызвали интерес и желание узнать еще больше о взаимоотношениях отца и сына. Не в этом ли причина неприязни, если не сказать больше, Саймона к отцу?

Миссис Коулсон вынула платок и, утерев глаза, жалостливым тоном сказала:

– Видели бы вы, как этот ребенок сам учился… Сам выправлял себя, – уточнила она. – Это надрывало мне душу.

Да когда же она расскажет что-то более определенное?

– Что бы мальчик ни делал, герцогу ничего не нравилось…

Вошла служанка с подносом, начала накрывать стол для чая, и экономка перешла на разговор о сравнительных достоинствах разных сортов печенья и кексов, а затем спросила о предпочтениях Дафны.

Когда служанка вышла, миссис Коулсон, сделав глоток чаю, спросила:

– Так на чем мы остановились?

– Вы говорили о старом герцоге, – помогла ей Дафна. – О том, что ему ничего не нравилось в моем муже.

– Вы слушали всю мою болтовню? Как приятно! – воскликнула польщенная экономка. – Мне давно уже не с кем поговорить об этих вещах. Кого тут сейчас интересует, что было два десятка лет назад?

– Меня, миссис Коулсон. Пожалуйста, продолжайте.

– Ну что я могу сказать? Я так думаю… всегда думала, что старый герцог не мог простить сыну, что тот не был, как бы это сказать… ну, таким, как он хотел… совершенным, что ли.

– А каким он был? – не удержалась Дафна.

Экономка немного помолчала, а затем сказала: