Внезапно он замер.

– Что ты сказала?

Она коснулась его щеки и подумала, что теперь лучше понимает его. После сиротского, безрадостного детства ему так нужна истинная любовь, которой он долго не знал, вообще не знал и уверился, что, возможно, недостоин ее.

– Я сказала, что люблю тебя, – прошептала она, – а ты, пожалуйста, молчи. Не отвечай.

В его глазах она прочла радость и что-то похожее на испуг. Или недоверие. Потом до нее донесся его изменившийся голос:

– Д-дафна, я т-т…

Она положила палец ему на губы и сказала:

– Поцелуй меня.

И он выполнил просьбу. Поцелуй не был пылким, жгучим. Он был благодарным. За ним последовали другие, уже иного свойства – он покрывал поцелуями все ее тело, руки помогали ему ласкать ее. Простыни и одеяла сбились в изножье кровати.

В отличие от прежних ночей в эту ночь Дафна могла не только чувствовать и всецело отдаваться чувству, но и думать. Она думала о том, что узнала сегодня днем, о том, как это может повлиять на их отношения. Пожалуй, именно сейчас в ней проснулось материнское чувство к Саймону, ее мужу. Она хотела – о нет, не заменить, но по возможности восполнить ему потерю матери… отсутствие родительской любви и заботы. Хотела помочь ему выбраться из пучины ущербности, освободиться от стыда за свое поруганное детство, от чувства ненависти к отцу, а возможно, и к самому себе…

Его глаза, напряженную голубизну которых она различала даже при свечах, говорили ей больше слов. Когда он проник в нее, она снова заглянула в них и увидела боль. Муку. Но отчего?

– Саймон? – прошептала она, делая усилие, чтобы умерить на мгновение свое желание. – С тобой все в порядке?

Он кивнул. Зубы его были стиснуты. Он слегка отвернул голову, тело начало совершать освященные древностью колебания, и она забыла обо всем…

– Пожалуйста, Дафна, – услышала она его прерывистый шепот. – Сделай это… Сейчас… сейчас…

И она послушалась его, ибо сама хотела того же и не могла больше ждать. Мир взорвался вокруг нее. Она плотно сжала веки, в закрытых глазах мелькали блики света, круги, точки, звезды… Она слышала звуки музыки – скорее биение собственного сердца, смешанное с легкими стонами, которые не в силах была сдержать.

Саймон вонзился в нее последний раз, затем поспешно вышел и, отодвинувшись на край кровати, излил семя на пол. Потом он прижался к Дафне и принялся целовать лицо, волосы, шею. Так бывало и в предыдущие ночи, и после занятий любовью они быстро засыпали.

Но сегодня Дафна испытывала странное беспокойство. В теле она ощущала обычную истому, успокоение, но все равно что-то было не так. Что-то находившееся в самой глубине сознания мучило ее, нагнетало сомнения, неудовлетворенность. Смутный протест вызывало у нее поспешное освобождение Саймона от того, чему надлежало, как она догадывалась, омывать глубины ее лона, без чего, как недавно утверждала миссис Коулсон, женщина не может жить. Тогда Дафна не обратила особого внимания на ее слова, поглощенная рассказом о несчастном детстве Саймона, но сейчас…

Она села в постели и дрожащими пальцами зажгла свечу со своей стороны.

Саймон, приоткрыв глаза, спросил сонным голосом:

– Что случилось?

Дафна ничего не ответила, только пристально посмотрела в сторону влажного пятна на полу возле кровати.

Его семя.

– Дафф?

Она внезапно поняла: он лгал ей! Да, обманывал, когда говорил, что не может иметь детей.

Саймон тоже сел в постели и встревоженно спросил:

– Дафна, в чем дело?

Хотела бы она знать: его обеспокоенный тон тоже фальшивый? Тоже очередная ложь?

Она указала пальцем в сторону пятна на полу и тихо спросила:

– Что это?

– О чем ты говоришь?

Он проследил взглядом, куда она указывала, но ничего не понял.

– Саймон, – сказала она, – ты говорил, что не можешь иметь детей. Почему?

Он прикрыл глаза, затем открыл снова, но ничего не ответил.

– Почему, Саймон? – вскричала она.

– Какая разница почему? Причина не играет роли.

Тон был достаточно мягким, его можно было даже назвать извиняющимся, однако Дафне показалось, будто в душе ее захлопнулась какая-то дверца.

– Уходи отсюда! – сказала она, не глядя на него.

Он раскрыл рот от удивления, но не принял всерьез ее слов.

– Это моя спальня. В моем доме.

Она не приняла шутки.

– Тогда уйду я!

С этими словами она выскользнула из постели, завернувшись в простыню. Саймон ринулся за ней и прошипел:

– Ты не смеешь уходить из этой комнаты!

– Ты мне лгал все это время! – услышал он в ответ.

– Я никогда…

– Ты лгал мне! – повторила она, переходя на крик. – И я никогда не прощу тебе этого!

– Дафна! Опомнись! Что ты….

Она не слушала его и продолжала говорить в крайней степени возбуждения.

– Ты воспользовался моим полным неведением… незнанием интимных сторон супружеской жизни…

– Любовных отношений, – почти машинально поправил он: произнесенные ею слова показались ему чужеродными в ее устах.

– Любовные – это не про нас! – запальчиво бросила она в ответ.

Его испугали ее взрыв, отчаяние и злость в голосе. Ему было жаль ее, и в то же время в нем росло раздражение. Он не понимал причины столь глубокой обиды… возмущения. Не знал, как ее успокоить.

Растерянный, он стоял посреди комнаты, тоже не совсем одетый. Сцена для постороннего глаза могла выглядеть довольно комичной, если бы не драматический накал чувств.

– Дафна, – начал он медленно, стараясь сдерживать рвущуюся наружу досаду, – быть может, ты все-таки объяснишь, в чем дело? Какие обвинения ты…

– О, мы продолжаем играть в ту же игру? – язвительно спросила она. – Тогда, позволь, я расскажу тебе одну сказку… Жила-была…

Такой негодующей, оскорбленной, такой уверенной в своей правоте он ее никогда не видел. Это было страшновато.

– Дафна, – сказал он умоляюще, – не нужно так… Успокойся и объясни, что случилось.

Его смиренный тон на нее не подействовал.

– Жила-была, – еще громче повторила она, – одна девушка. Назовем ее Дафной…

Он поспешно прошел в свою туалетную комнату и накинул халат, видимо понимая, что не все откровения можно выслушивать в полуобнаженном виде.

– Дафна, – повторил он, стоя в дверях, – то, как ты ведешь себя, неразумно…

– Хорошо, – вдруг согласилась она. – Обойдемся без сказок и скажем прямо: эта девушка, то есть Дафна, очень плохо знала жизнь. Была невежественна во многом…

Саймон снова приблизился к ней, сложил руки на груди и с покорным видом приготовился слушать.

Дафна продолжала:

– Она ровно ничего не знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной… кроме того, что в результате их отношений должен родиться ребенок…

– Довольно, Дафна! – крикнул Саймон.

Она не подала виду, что услышала. Только пламя в темных глазах стало как будто еще яростнее.

– Однако она знать не знала, эта девушка, как именно ребенок зачинается, прежде чем появиться на свет, и поэтому, когда муж поведал ей, что не может иметь детей…

– Хватит, Дафна! Я предупреждал тебя до женитьбы. Предоставил тебе полную свободу в решении, и ты не смеешь укорять меня. Слышишь? Не смеешь!

– Ты сумел вызвать во мне сострадание…

– Вот в чем ты упрекаешь мужчину! Что ж, спасибо.

– Ради бога, Саймон, ты прекрасно знаешь, что я напросилась на этот брак вовсе не из чувства жалости к тебе.

– А из-за чего же?

– Я любила тебя. – Тон, каким это было сказано, и то, что она употребила глагол «любить» в прошедшем времени, заставили его похолодеть. – И еще, Саймон, я, конечно же, не хотела… не могла допустить, чтобы ты из-за меня… а также по своей глупости и упрямства лишился жизни…

Он ничего не возразил, только продолжил тяжело дышать, негодующе глядя на нее.

Она вновь заговорила:

– Только не обвиняй меня во лжи. Я не способна на нее и всегда говорила тебе чистую правду о своих чувствах. А ты… ты сказал, что не можешь иметь детей… Но правда в том, что ты не хочешь их иметь.

Он и теперь ничего не ответил, полагая, что ответ можно прочитать у него в глазах. Однако она, видимо, так не считала. С той же непримиримостью во взгляде и в голосе она сделала шаг к нему и произнесла громко и отчетливо:

– Если ты и в самом деле не можешь иметь детей, для тебя не составляет никакой разницы, куда… где… ты оставишь свое семя. Не правда ли? И в этом случае ты не стал бы все ночи так беспокоиться о том, чтобы оно не попало в меня…

Она замолчала. Молчание было тяжелым.

– Т-ты ничего не знаешь об эт-том, Д-дафна, – произнес он с досадой, не обращая внимания на то, что начал заикаться.

Она вызывающе вскинула голову.

– Тогда просвети меня!

– Я просто никогда не буду иметь детей, – сказал он почти по слогам. – Никогда. Разве это не понятно?

– Нет!

В нем проснулась ярость, и он испугался, что выплеснет ее наружу. Он не хотел этого, тем более осознав вдруг, что направлена она не против Дафны. Даже не против самого себя, как порою бывало раньше. Она направлена против одного, только одного человека, чье присутствие – нет, скорее отсутствие – исковеркало когда-то всю его жизнь и продолжает влиять на нее… И от этого никуда не деться.

– Мой отец, – внезапно вырвалось у него, хотя он не имел ни малейшего намерения говорить об этом, – не был… хорошим отцом.

Он сказал это и сам удивился, насколько потерял над собой контроль.

Дафна слегка наклонилась в его сторону, словно хотела броситься ему на помощь, и сказала:

– Я знаю о твоем отце.

Он насторожился.

– Что ты знаешь? – спросил он.

– Знаю, что его отношение ранило тебя. Что он тебя отверг… А потом ты – его… – В ее глазах гнев снова сменился состраданием. – Знаю, что он считал тебя… неполноценным.

Сердце гулко заколотилось у него в груди. Он испугался, что оно вырвется наружу.