– О господи, как же я люблю тебя! – вырвалось у него, и он продолжил свои движения.

Она открыла глаза и с тревогой в голосе спросила:

– Саймон, ты не забыл?.. То, что всегда…

Он понял ее с полуслова. Она продолжала тем же сдавленным шепотом:

– Я не хочу… не нужно… чтобы ты делал это только ради меня… Не надо, если ты сам не…

Комок встал в его горле, но он сразу почувствовал разницу: то был не знак приближающегося приступа болезни. Это было предвестие облегчающих слез, наполнивших его глаза, еще одно проявление его безмерной любви.

Он сделал несколько движений, и затем произошло то, чего он сейчас хотел, на что решился сам, по своей воле.

Какое же счастье он испытал, как хорошо и покойно стало на душе и во всем теле!

Дафна легким движением отвела волосы, упавшие ему на лицо, и, целуя в лоб, шепнула:

– Я буду всегда любить тебя.

Он почувствовал, что тает, растворяясь в ее любви, тепле. Она лежала неподвижно, не ощущая тяжести его тела.


Когда Дафна проснулась, Саймона уже не было рядом. Где же он?

В комнате царил полумрак – портьеры были задернуты. Который час? Она безбожно проспала! Но сегодня особенный день, вспомнила она.

Где же все-таки супруг?

Она отыскала его в одной из комнат, смежных со спальней. Он в задумчивости стоял у окна. От его неподвижной фигуры веяло холодом.

– Добрый день, – негромко произнесла она, подходя ближе, но опасаясь прочитать в его лице прежнюю отчужденность.

Неужели ее надеждам суждено так скоро угаснуть?..

Он повернулся на ее голос, и она сразу почувствовала теплоту в его глазах, в словах, когда он повторил простое приветствие:

– Добрый день.

Верно, день должен быть добрым. Как и все последующие за ним.

Глядя вместе с Саймоном в окно, выходящее на Гросвенор-сквер, ощущая его руки у себя на плечах, она тихо спросила:

– Ты не разочарован?

Она сейчас не могла видеть его лица, он стоял позади, но услышала твердый голос:

– Нет. Только некоторые мысли…

– О чем? – Он молчал, и она продолжила: – Если ты сейчас… если еще не готов стать отцом… мы можем… я могу… ждать сколько потребуется.

Он обнял ее, погладил грудь под легким утренним пеньюаром.

– Дафна… Не торопи события… пожалуйста. Просто я привыкаю к мысли о ребенке… о детях… Поверь, мне нелегко это дается. После всех лет, когда я вынашивал планы мести. Однако именно сейчас я думал о другом…

– О чем? – снова спросила она.

– Я думал… – ответил он медленно, с запинкой, – что, если он… она… будут, как я… Ты п-понимаешь, что я х-хочу сказать?

– Если он унаследует твой недуг, – сказала она, – мы будем любить его еще сильнее… И я попрошу у тебя совета, как помочь малышу. И ты дашь этот совет, ведь ты все это преодолел самостоятельно.

Он пристально посмотрел ей в глаза. Его собственное лицо выражало удивление: как, оказывается, легко и просто можно ответить на, казалось бы, неразрешимые вопросы.

А что же может сказать он? Наверное, только то, что повторял уже бесчисленное число раз за последние часы:

– Я так люблю тебя, Дафф…


К вечеру этого долгого дня Дафна вспомнила о письмах, которые передал ей старый герцог, и решила рассказать о них мужу.

Конверты, подписанные его отцом… Что они таят?.. Раскаяние? Герцог Мидлторп советовал ей выбрать нужный момент для вручения их Саймону. Дафна полагала, что этот час настал: Саймон оставил мысль о мщении; его душа мало-помалу оттаивала; ненависть уступала место добрым чувствам.

Множество раз Дафна порывалась вскрыть и прочесть хотя бы одно письмо, но так и не сделала этого. И вот теперь она принесла пачку конвертов и положила их перед Саймоном.

– Что это? – удивленно вскинул брови герцог.

– Письма твоего отца. Мидлторп передал их мне. Ты помнишь? Я уже говорила тебе.

Он кивнул и спокойно произнес:

– Да, помню. Кажется, я велел их сжечь.

Дафна слегка улыбнулась:

– Упрямый старик этот Мидлторп.

Саймон улыбнулся в ответ:

– Такую же характеристику можно дать герцогине Гастингс.

Она опустилась на софу рядом с мужем.

– Разве тебе не интересно, что в этих конвертах?

Он ответил не сразу:

– Н-не знаю.

– Это поможет тебе окончательно сбросить груз прошлого, – сказала она.

– Или сделать настоящее еще тяжелее, – возразил он.

Саймон смотрел на пачку, перевязанную лентой, и ожидал худшего: прилива злобы, неистовства, ярости, что сейчас на него нахлынет былая злость…

Но не испытывал ровно ничего.

Даже любопытства. Никакого желания прочитать эти письма.

Он повернул голову к Дафне и произнес:

– Пожалуй, я повременю.

– Ты не хочешь знать, что там написано?

Он отрицательно покачал головой.

– Но и жечь их ты тоже не собираешься?

Он пожал плечами.

– Наверное, нет.

Она переводила взгляд с его лица на письма и обратно.

– И что же ты предпримешь?

– Ничего.

– Совсем ничего?

Он только улыбнулся.

– Н-но… к-куда же их?.. – На лице Дафны была полная растерянность.

– Еще немного, и ты начнешь заикаться, совсем как я.

Она не приняла шутки, и он заговорил совершенно серьезно:

– Я не испытываю ни малейшего желания ворошить старое. Пусть письма подождут. Благодаря тебе я почти освободился от горечи и обиды, связанных с отцом… И боюсь нарушить это хрупкое душевное равновесие. – Он обнял и страстно поцеловал Дафну. – Сейчас у меня другие мысли и дела… более важные…

Эпилог

…Наконец-то семья Гастингс дождалась наследника!

Вслед за тремя дочерьми у герцога и герцогини родился мальчик. Можно лишь представить себе чувство ликования, царящее в этом семействе. Всем известно, с каким трепетом богатые и знатные относятся к вопросу о наследовании их капитала (и титула тоже).

Имя новорожденного сохраняется в тайне, однако ваш автор позволяет себе сделать довольно смелое предположение: поскольку сестрам были присвоены имена по алфавиту – Амелия, Белинда и Виолетта, – мальчику надлежит получить имя Гилберт.

«Светская хроника леди Уистлдаун», 15 декабря 1817 года

В удивлении герцог воздел руки. Газетный листок плавно покружил в воздухе и опустился на пол.

– Откуда эта пройдоха, леди Уистлдаун, может знать такие подробности? – вскричал он. – Мы ведь ни одной живой душе не сообщали имя нашего мальчика!

Дафна с трудом сдержала улыбку. Муж разошелся не на шутку. Из-за такого пустяка!

– Просто случайная догадка, – сказала она спокойно и вновь переключила все внимание на младенца, лежавшего у нее на руках.

Копия Саймона! – подумала она с гордостью.

– Все не так просто! – не унимался герцог. – У нее наверняка повсюду глаза и уши! И в нашем доме тоже! У меня и раньше были такие догадки!

– Ну уж только не в нашем, – рассеянно проговорила Дафна, больше занятая ребенком, который сумел ухватить ее за палец, чем вызвал умиление.

– Какая-то Уистлдаун, – продолжил ворчать Саймон. – Никогда не слышал такой фамилии. Почему никто не заткнет ей рот?

– Ну, сделать это совсем не сложно, – задумчиво проговорила Дафна. – Просто вы должны отказаться от ее газетенки. А ты не только тратишь деньги на этот листок, но и читаешь его…

– Я? Эту чушь?

– А из чьих рук он только что упал?.. И, должна признаться, Саймон, не все ее утверждения так уж абсурдны. Например, эта леди назвала нашу семью очаровательной… Ты не согласен?..


Несколькими днями позднее в небольшой комнате, видимо, снятой вблизи от дома Гастингсов, сидела за письменным столом некая молодая женщина. В руках у нее было перо, перед ней – чернильница и чистый лист бумаги.

Обмакнув перо в чернила, она вывела аккуратным почерком:

«…Ах, благосклонный читатель! Ваш автор считает своим долгом сообщить, что…»

В конце корреспонденции значилось:

«Светская хроника леди Уистлдаун», 19 декабря 1817 года».